Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2 - Макар Троичанин

- То-то всё молчишь.

- Я же русский, - ответил тот, кто до боли в сердце не хотел им быть.

- А я и забыл, - сказал Сашка, - быть тебе нашим русским.

- Тоже приехал руководить или учиться собираешься? – поинтересовался дядя Серёжа, улыбкой давая понять, что вопрос больше шуточный.

- Мне нравится работа шофёра, - отказался от руководящих притязаний Владимир. – А в вашем городе оказался случайно: в поезде познакомился с одним, он и уговорил здесь остановиться. Родных у меня нет, ехать некуда. Пришли к нему, а дома нет, мать с сестрой в землянке ютятся.

- Где же ты живёшь теперь?

- Пристроился временно у одних стариков, да у них живёт уже семья, тесновато и неудобно, уходить думаю, - складно привирал Владимир как русский, не желая открывать правды, в которой было много личного.

- Давай ко мне, - неожиданно предложил Сергей Иванович, - я всё равно собирался кого-нибудь пустить, одному – тошно. Только уговор: поживёшь месяц-другой, не сойдёмся характерами – уйдёшь по-хорошему. Согласен?

- Конечно, согласен, - ответил за Владимира Сашка. – Тебе, дядя Серёжа, крупно повезло: Володька не будет спорить, и слушать умеет. Он мастер не на слова, а на дело, - подмигнул Владимиру, - я-то уж знаю. Ещё как уживётесь, меня вдвоём долбать будете.

- Вот и договорились, - окончательно решил хозяин. – Пошли мыться, в грязном теле – дух унижен.

Сашке за его вредность, по словам дяди Серёжи, пришлось мыться из ведра, а Владимиру, как состоявшемуся сожителю, хозяин доверил свою спину. Когда закончили, окна зачернила ночь, и они, высыхая, снова праздно сидели в предбаннике, и Владимир даже забыл, что ещё не живёт здесь и придётся возвращаться к тёте Маше с дядей Лёшей. Оставалось надеяться, что Марины не будет, и никто не помешает как следует выспаться. А завтра – в путь, в извилистый путь на родину.

- Как ты сказал, - неугомонный Сергей Иванович снова вернулся к спору, в котором говорил больше один, - потеря национального самосознания? И как ты его думаешь найти?

- Очень просто: через национальную историю, национальное образование и укрепление национальных руководящих кадров, - охотно ответил Сашка, которому, наконец-то, дали высказаться по существу.

Старший оппонент поморщился, переваривая необычную формулировку и необычные сочетания, и попытался поправить:

- Наша цель – построение коммунистического общества. Так не лучше ли – коммунистическое самосознание и – через патриотизм? Как ты себе представляешь коммунизм?

Сашка пожал плечами.

- Как все: от каждого по возможности, всем – по потребности.

- Неплохо, - саркастически оценил знания младшего старший. – Но вернее – это общество равных возможностей для реализации способностей каждого в собственных целях и в целях всего общества. Впрочем, есть и другие сходные определения, но ни в одном нет упоминания наций и национального самосознания. Нации отомрут, исчезнут, останется одна – граждане коммунистического мира.

- Мне страшно, - тихо сказал Сашка.

- И мне, честно сказать, не по себе. Это потому, что мы мало знаем и не понимаем своего будущего. Человекам вообще свойственно больше оглядываться в прошлое, там – всё знакомое, обжитое. Только плохо, когда это чувство захватывает с молодости, лишает тяги к новому, останавливает в развитии. Обычно это связано с каким-то душевным травматизмом, которому может быть подвержена даже целая нация, например, в войну, и как следствие – душевный страх, оглядка на опыт, а не на расчёт. Что ни говори, а ассимиляции наций не избежать, как не остановить научно-технического прогресса, вовлекающего всё больше народов в тесное сотрудничество для решения общих и глобальных задач в освоении земли, океана, космоса. Единая мировая культура облегчает общение, и она развивается, как бы ни тянули ретрограды к национальному корыту, и ничего с этим не поделаешь, как ни цепляйся за самобытное, ни лей слёзы по мнимой утрате национального самосознания. – Сергей Иванович начал, не торопясь, одеваться. – Ты плохо знаешь свой народ. Он ничего не терял. Национальные корни – в сёлах, и они здоровы и прочны, там тебя не поймут, как не понимали, жалея и сочувствуя, народовольцев и эсеров. Умилённые вздохи о национальном самосознании, самовзбудораживающие сетования о национальном ущемлении характерны для полуобразованных, не в меру амбициозных, популистски настроенных интеллигентских группок больших городов, оборвавших сельские корни и не обладающих способностью занять выгодное общественное положение, а потому и настроенных агрессивно против русских. Я этого категорически не приемлю. Братство народов и, особенно, близких по культуре – славянских, нерушимо, в нём наша общая сила, как нерушим Союз Советских Социалистических Республик, предтеча Союза Социалистических Республик Мира, - закончил на пафосе защиту безнационального общества Сергей Иванович, не вдумываясь в форму государственности последнего.

- Я знал одного председателя колхоза, русского, - вспомнил Владимир Ивана Ивановича Горбова, - который руководил хозяйством со дня образования, но так и не прижился, постоянно добиваясь освобождения и возвращения в Россию. Он понимал и любил сельское дело, много заботился о селянах, его уважали, даже считали своим, но корней, как вы выражаетесь, не было, как не стало и общей культуры. Мне кажется, русским здесь нелегко. Лучше, всё же, жить среди своего народа и знать и помнить, какого ты рода-племени, - выдал он свою неутихающую боль. – Я думаю, что сначала надо обустроить свой народ, которому обязан существованием, а потом браться и за межнациональные дела. В этом я согласен с Александром.

- Смотри-ка ты: объединение наций, - прокомментировал удивлённый репликой молчуна Сергей Иванович.

- Он хочет в этом идти своим путём, почему бы и нет? – закончил мысль в пользу национального врага Владимир. Как бы он хотел быть сейчас в Германии и, как Сашка, помогать своему народу – своему, даже если он не немец – избавляться от комплекса побеждённого и униженного, вместе со всеми снова учиться радоваться жизни и строить, строить, строить… Будет ли это когда?

Сергей Иванович хлопнул ладонью по колену, как-то неопределённо хмыкнул и согласился, старательно пряча обиду:

- Ты прав: нечего мне, старому сморчку, встревать в дела молодых.

- Зря ты так, дядя Серёжа, - искренне огорчился Сашка, и на гладкой глянцевой коже его щёк отчётливо выступили алые пятна румянца совсем не банного жара. – Я внимательно слушаю всё, что ты говоришь. Кроме, как с тобой, мне и посоветоваться не с кем.

Дядя Серёжа помолчал, прогоняя обиду и понимая, что молодой сосед окончательно избрал свою особую дорогу к народу, отличную от той, которой шёл он сам, свято веря в интернационал и считая, что она единственно верная. Придётся потратить немало сил, чтобы подправить уклониста. Голубые девичьи глаза его посветлели, и он прежним добродушным баском закамуфлировал свой срыв.

- Не обращайте внимания на старческое брюзжание: всё никак не отойду после смерти Насти. – Он начал было подниматься, но опять присел. – Что сказал врач?

Вставший Сашка потупился, ответил неохотно:

- Пугает. Говорит, что видны нехорошие потемнения верхушек обоих лёгких. Издевается: ешь, говорит, побольше сала, масла, баранины, мёда, не простужайся, держи ноги и грудь в тепле. – Больной усмехнулся несуразности врачебного рецепта. – Хорошо бы, советует, побыть с месячишко где-нибудь в Крыму или на Балтике под Ленинградом, подышать тамошним озоном от вековых сосен и тёплым солёным морским воздухом.

Сергей Иванович задумался. Все морские курорты и санатории разрушены и не действуют, а чтобы попасть в рекомендованные целительные края, нужны деньги и куча справок-пропусков, но главное – деньги, а их-то и нет: все скудные сбережения ушли на похороны жены.

- Мёда я тебе по старым партизанским связям добуду, сала купим, а ты не хорохорься – врач зря не посоветует, бережись. И больше в парилку жечь лёгкие не пущу, - он поднялся, наконец, и, опираясь на палки, заковылял в дом к запланированному послебанному чаепитию.

В небольшом новом доме были две комнаты с высокими потолками и кухня с большой печью, оштукатуренные и побеленные стены, крашеные полы и просторная веранда с большими решётчатыми рамами, выходящими в молодой сад. Вся деревянная мебель, включая широкую кровать в спальне, жёсткий диван в гостиной, столы, два кресла, табуреты, шкафы и полки, была изготовлена вручную и покрыта олифой. Было очень чисто и опрятно. На самодельные узорчатые дорожки не хотелось лишний раз наступать. Перехватив оценивающий взгляд Владимира, хозяин похвастал:

- Партизаны мои отгрохали. Некоторые националисты, - он лукаво стрельнул голубым огнём в сторону Сашки, - тоже помогали. Сойдёт?

- Очень даже, - искренне ответил будущий квартирант, вспомнив низкие потолки, закопчённые осыпающиеся стены, скрипящие облезлые полы и разваливающуюся дымящую печь дяди Лёшиного дома.