Собрание сочинений: В 6 т. Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист - Астрид Линдгрен

— Смотри-ка, Глупыш! — сказал Понтус.

В глазах Расмуса зажегся теплый огонек. Глупыш был его собственным, бесконечно любимым песиком. Расмус до боли обрадовался, увидев Глупыша, однако с упреком сказал:

— Глупыш, ты ведь знаешь, тебе нельзя убегать из дому!

Собака остановилась, сознавая свою вину. Приподняв в нерешительности переднюю лапку, она молча стояла, глядя на хозяина. И Расмус, посмотрев на Глупыша, преисполненым нежности голосом сказал:

— Понимаешь, Глупыш, вообще-то тебе нельзя убегать из дому, но все равно иди сюда!

И Глупыш подбежал к нему. Он прыгал от радости, безумно счастливый каждой клеточкой своего маленького собачьего тельца оттого, что прощен; его хвостик так и мелькал в воздухе, он лаял изо всех сил, он был самым веселым песиком в мире. И Расмус, наклонившись, взял его на руки.

— Ну и дурной же ты маленький песик, Глупыш, — сказал он, погладив темную голову таксы.

Понтус с завистью смотрел на них.

— Какой ты счастливый, что у тебя собственная собака!

Расмус еще сильнее прижал Глупыша к себе.

— Да, в самом деле, я счастливый. Он — только мой. Правда, Крапинка заигрывает с ним изо всех сил.

Едва он произнес эти слова, как увидел сестру, прогуливавшуюся на углу улицы. Она была не одна. С ней был тот самый Йоаким фон Ренкен, в которого она в данный момент была ужасно влюблена и, похоже, как раз теперь абсолютно поглощена тем, что заигрывала с ним. Расмус с понимающим видом толкнул Понтуса.

— Видал?! Когда люди влюбляются, они просто не в своем уме!

До чего горько видеть, как твоя собственная сестра так по-дурацки ведет себя! Крапинка расхаживала, держа Йоакима за руку; они смотрели друг другу в глаза и смеялись, и вообще не замечали, что кроме них на улице еще кто-то есть.

— Крапинка, ты самая милая из всех, кого я знаю, — произнес Йоаким настолько внятно, что кто угодно мог слышать его слова. — Я просто без ума от тебя!

Расмус с Понтусом захихикали, и это пробудило влюбленных: они осознали, что не одни на свете.

— Понтус, ты самый милый из всех, кого я знаю, — сказал Расмус, заискивающе глядя в глаза Понтусу.

— И знаешь, Расмус, я просто без ума от тебя, — заверил его Понтус.

Крапинка засмеялась.

— Ох уж эти мне братья! — сказала она, взывая к сочувствию Йоакима.

Вообще-то говоря, ей очень хотелось иметь братьев, во всяком случае такого вот резвого востроглазого маленького жеребенка, каким был Расмус, к которому она в глубине души питала такую большую слабость и которого любила и щипала с тех самых пор, как он лежал в колыбели. Кроме того, было так чудесно бродить здесь под лучами майского солнца с Йоакимом и быть самой милой изо всех, кого он знает! Какое ей дело до того, что их передразнивает пара мальчуганов?! Опьяненная весной, она обвила руками Расмуса и крепко, быстро прижала его к себе!

— Хотя вообще-то, — сказала она, — этот мальчонка — настоящий милашка!

Ее братик-милашка защищался изо всех сил; это было ужасно! Такую, как Крапинка, нельзя выпускать на улицу, ведь она позорит не только себя, но и других; ну чем он виноват, что его угораздило обзавестись такой сестрой!

— Отстань! — кричал Расмус пронзительным от негодования голосом. — Попытайся держать себя в руках хотя бы на улице!

Крапинка рассмеялась мягким дразнящим смехом, после чего, снова взяв Йоакима за руку, тут же позабыла, что у нее есть брат.

— Елки-палки! — сказал Понтус, поглядев вслед Крапинке и Йоакиму. — А ведь они не в своем уме! Только бы не стать такими же!

Расмус фыркнул при одной лишь безумной мысли.

— Такими? Ну уж нет, нам это не грозит!

Глупыш прыгал вокруг него и самозабвенно лаял. Он явно считал, что маленькому песику, удравшему из дому только для того, чтобы встретиться со своим хозяином, вовсе незачем смотреть, как люди обнимаются. Если кого и надо обнимать, то только его одного. Хозяин думал то же самое. Он снова притянул Глупыша к себе, он гладил его и наинежнейшим голосом повторял:

— Да-a, какой же ты милашка, Глупыш!

Тут Понтус захихикал:

— По-моему, ты сам сказал: «Попытайся держать себя в руках хотя бы на улице!»

— Ш-ш-ш! — шепнул Расмус. — С собачкой — совсем другое дело!

Но тут же неожиданно смолк. Он прислушался. Снова послышались манящие медные звуки духового оркестра. Они доносились со стороны площади, но уже приближались к ним. Они все приближались и приближались, и вот показался грузовик, медленно катившийся по улице. В открытом кузове грузовика сидели шестеро мальчиков из оркестра Народной школы и дули изо всех сил. Их медные инструменты сверкали на солнце и празднично-торжественно выдавали «Поход, Наполеона через Альпы». Вестанвикские ребятишки всех возрастов как бы шествовали по следам Наполеона. Они маршировали за грузовиком в такт веселым звукам и, шальные от счастья, читали слова, написанные на большом плакате, прикрепленном вдоль бортов грузовика. Расмус и Понтус тоже прочитали их:

ПОСЕТИТЕ ТИВОЛИ НА ВЕСТЕРМАЛЬМЕНЕ!

СМОТРИТЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНОГО ШПАГОГЛОТАТЕЛЯ АЛЬФРЕДО!

КАРУСЕЛЬ, СТРЕЛЬБА В МИШЕНЬ.

ВСЕМ, ВСЕМ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

— О! — воскликнул Расмус.

Понтус согласно кивнул головой.

— Да, но на все это нужны деньги. Есть у тебя деньги?

Расмус подбросил пятиэровик в воздух и снова поймал его.

— Куча денег! Целых пять эре! Можем купить пол-Тиволи, — с горечью сказал он.

Но Понтус нашел выход.

— Продадим немного из нашего металлолома — и порядок!

Расмус кивнул. Какой скудной была бы жизнь бедного школяра с пятьюдесятью эре карманных денег в неделю, не будь он хоть чуточку предприимчив! Расмус и Понтус уже давным-давно поняли это: более предприимчивых старьевщиков, чем они, не было во всем Вестанвике. Они были постоянно настороже. Случайно брошенные пустые бутылки и старый заржавелый железный лом они выгребали из-под земли, как свиньи выгребают подземные грибы — трюфели, и ликующе тащили добычу на свой склад. Понтус принадлежал к одному из старинных почтенных семейств на Вшивой горке. Он жил там в большом и уродливом старом доме, где квартиры сдавались внаем. И это в его доме располагались складские помещения «Объединенного акционерного общества „Металлолом“ — владельцы Понтус Магнуссон и Расмус Перссон», о чем всех и каждого извещала красивая вывеска на дверях погреба.

Посещение Тиволи всего лишь с пятиэровиком в кармане было просто насмешкой. Тут нужны были большие деньги: Расмус и Понтус отправились на Вшивую горку, только чтобы составить себе первое впечатление и хотя бы приблизительно подсчитать, какой понадобится оборотный капитал. Стоя у входа, они тоскливо смотрели на карусели и тиры. О, здесь были богатейшие возможности просадить деньги!

— Деньги надо раздобыть на карусели и на качели!

— Да, и еще на шпагоглотателя, — сказал Расмус. — Я так хочу посмотреть, как он заглатывает шпагу!

Глупыш дико лаял. Карусели он на всем своем собачьем веку никогда не видел. И не был до конца уверен, что такие вот вертящиеся штукенции имеют право на существование. Кроме того, здесь пахло чуждо и странно; и необходимо было, добросовестно лая, откровенно высказаться и заявить, что он решительно не согласен принюхиваться к такому запаху.

— Слушай, Глупыш, — сказал Расмус, — тебе нельзя кататься на карусели, так что и не мечтай!

Он повернулся к Понтусу.

— Во-первых, мне надо отвести домой Глупыша, — сказал он. — А во-вторых — пожрать.

— В-третьих, нам надо пойти к Юхану-Старьевщику и продать металлолом, — добавил Понтус. — А в-четвертых, все-таки сделать уроки.

— В-четвертых, плюнем все-таки на уроки, а в-пятых, нам надо прийти сюда вечером, елки-палки, ой, как нам надо сюда прийти!

Так они и решили.

Глава вторая

На самом деле оказалось, что попасть в Тиволи не так-то просто, как думал Расмус. Ему следовало бы знать, что не стоит попадаться на глаза маме. У нее было совсем не такое высокомерно-пренебрежительное отношение к домашним заданиям, как у него. Но голод погнал его домой, и вот он уже сидит за обеденным столом вместе со всеми, а перед ним на тарелке — целая гора свиных сосисок и картофельного пюре.

— Спасибо!

— Никакого Тиволи не будет, пока не сделаешь уроки, — точь-в-точь так, как и следовало ожидать, — сказала мама.

«Странный человек — мама, — говорил отец. — Внешне такая прелестная и нежная, а в глубине души — просто военачальница!»

«Во всяком случае, будет так, как хочет мама, — постоянно повторял он, — и это — самое лучшее. Нет никого на свете, кроме нее, кто мог бы командовать глупым полицейским, двумя невоспитанными детенышами и маленькой непослушной собачонкой так, что они этого даже не замечают».