Макроскоп - Пирс Энтони

Следующим экспонатом был простой рычаг. Рычаг опирался на подпорку, один из его концов был подведен под большой брус. Как только они подошли, рычаг качнулся и брус сдвинулся.

Гротон удовлетворенно кивнул, и Иво последовал дальше за ним. Женщины двигались впереди, им достаточно было беглого осмотра выставки.

Третье устройство напоминало тиски. Длинная ручка проворачивала массивный винт, и таким образом создавалось приличное давление.

— Механический ворот, — заметил Гротон. — Если сравнивать с историей развития техники на Земле, то каждый шаг — сорок тысяч лет.

— Пока что это так.

Четвертым экспонатом была примитивная паровая машина — печь и паровой котел. За ним, под пятым номером, шла электрическая турбина.

Дальше все стало жутко усложняться. Дилетантский взгляд Иво временами выхватывал отдельные нагреватели, моторы, какие-то электронные приспособления. Кое-что напомнило ему устройства, которые он копировал из галактических программ, остальные же оставались полной загадкой. Не обязательно все выглядело сложно внешне, некоторые приборы были обманчиво незамысловаты. Но Иво не сомневался в том, что в былые времена автомеханику плата современного компьютера, набитая микросхемами, показалась бы весьма незатейливой. В одном он был уверен — все это настоящее, никаких подделок.

Гротон остановился у десятой машины:

— Я уж думал, мы освоили настоящие технологии, когда построили станцию на Тритоне. Но теперь понимаю, насколько заблуждался. Я уже получил больше, чем смогу переварить за один заход. Пойдемте в следующий зал.

Женщины были уже там. В третьем зале было собрано то, что можно было бы назвать предметами искусства. Выставку открывали дву- и трехмерные изображения, как в реалистической, так и в абстрактной манере. На этот раз была зачарована увиденным Беатрикс.

— О! Я понимаю все это, — сказала она, медленно переходя от экспоната к экспонату. Она была прекрасна в своей отрешенности, казалось, величие искусства преобразило все ее тело, пред ней померкла даже Афра.

Иво не ожидал от нее столь неистового интереса к искусству, хотя это можно было бы понять по ее отношению к музыке. Он предполагал раньше, что то, о чем она молчит, она не понимает, или просто не имеет своего мнения, но сейчас Иво укорял себя — в который раз! — за столь поверхностное суждение об этой женщине.

В целом выставка не произвела впечатление на Иво, но некоторые разделы показались интересными. В отдельных произведениях ему понравился математический символизм — довольно сложная форма выражения, напоминающая чем-то структуру кодов галактических программ.

Было много портретов. Изображенные на них существа происходили с далеких от Земли планет, но были разумны и цивилизованны, хотя Иво и не мог бы сказать точно, почему у него возникает такое впечатление. Наверное, подсознание улавливало какие-то нюансы, неподвластные рассудку, точно так же, как оно подсказывало Иво, тоща еще, что пейзажи, которые Брад показал ему с помощью макроскопа — внеземные. Как это описать? Бессмысленное занятие. Эти существа в чем-то походили на человека, и в то же время чем-то были совершенно чужими. Прежде всего в глаза бросалось непередаваемое совершенство форм, достоинство, с которым они держались. Это были образчики греческого классицизма — совершенное тело, твердый ум, здоровые эмоции. Здесь были красивые существа обеих полов и гермафродиты. Они являли собой искусство и были искусством, в той же степени, в какой изображение атлета или обнаженной женщины считалось искусством у землян.

Дальше шла целая вереница залов, каждый из которых был ниже предыдущего, по-видимому, они прошли уже полный виток спирали. Один из залов был посвящен книгам — печатные издания, магнитные ленты, металлические диски памяти. Очевидно, здесь была собрана вся информация, которую могли бы передать создатели станции, ответ любому, кто увидел бы в разрушителе злые козни враждебной цивилизации.

Теперь становилось понятно, что все далеко не так.

А в следующем зале была еда. Все были очень голодны, так как на многие часы и мили выставка заставила забыть их о еде. Универсальные химические символы обозначали состав блюд, которые находились в особых печах. Любой мог выбирать еду, нажимая кнопки, будто в закусочной на автомате, блюда тут же «размораживались». Еда оказалась необычной, но вкусной.

На всей станции не было ни малейших признаков жизни. Казалось, что строители оборудовали ее, как первоклассную гостиницу и информационный центр, и уехали, оставив сооружение на долгие века в распоряжении грядущих путешественников.

Но ведь сам факт существования сигнала разрушителя исключал возможность подобного путешествия. Еще один парадокс?

За залом следовала маленькая комната, и дальше хода не было. Экспонатов тоже не было только пьедестал в центре, а на нем маленькая, замысловато сработанная вещица.

Все обступили пьедестал.

— Вам не кажется, что мы прошли по алее сада и уткнулись в забор? — высказала свое мнение Афра. — Выставка впечатляет, я поражена увиденным, но это что — все? Экскурсия по музею и тупик?

— Это все, что мы должны были увидеть, — сказал Гротон. — Не думаю, что стоит форсировать события.

— Но мы пришли-то сюда как раз для того, чтобы форсировать события! — сказала Афра.

— Я только хотел сказать, что не стоит начинать сейчас тарабанить в стены. Так мы можем оказаться в глубоком вакууме. А продолжать изучение интеллектуального наследия этой цивилизации для нас безопасно.

Иво разглядывал устройство на пьедестале. Оно было восемнадцати дюймов в длину, отдаленно напоминало SFDS, по крайней мере тем, что его назначение не было понятно с первого взгляда. Предмет имел очертания цилиндра, но поверхность была покрыта переплетениями трубок, проводов, пластин, выступов непонятного назначения. Некоторую часть поверхности занимала электроника, но это явно не было машиной; чувствовался художественный вкус создателя, но скульптурой это тоже нельзя было назвать.

И все же что-то знакомое было сокрыто в предмете, какое-то свойство, и подсознание пыталось подсказать Иво предназначение этой вещи.

Он поднял его — устройство весило совсем немного, учитывая его сложную конструкцию. Около двух фунтов, причем масса распределена по объему весьма нетривиально. Иво еще сильнее ощутил что-то родное в этом предмете. Он должен знать, что это такое. Что-то произошло. Казалось, прогремел огромный гонг, но его колебания плохо воспринимались человеческим ухом. Вспышка совсем рядом — но глаза не в состоянии схватить образ. Жар и гнет огромной силы — но тело не в состоянии понять, что с ним происходит, ошеломляющий аромат, но ноздри не чувствуют его.

Все уставились на Иво, понимая только, что произошло нечто значительное. Иво все еще держал в руках инструмент.

— Сыграйте на нем, Иво — предложила Беатрикс.

Никто не проронил больше ни слова, все вспомнили, что ни в одном зале музыкальных инструментов не было.

Иво присмотрелся внимательнее. Здесь были трубы, как в сложных духовых инструментах, струны, как в смычковых, диафрагмы ударных, язычки гармоники. Не было отверстия, в которое можно было бы дунуть, не было мест, по которым ударить, но можно было управлять пальцами, а глаза подсказывали верный путь.

Объект легко вибрировал, будто, подняв его, Иво включил в нем источник энергии. Инструмент ожил и ждал теперь прикосновения музыканта.

Он нажал первую попавшуюся кнопку — прогремел раскат грома.

Беатрикс, Афра, Гротон — все стали оглядываться, пытаясь определить источник звука, пытаясь найти убежище, если стены рухнут и тут всех осенило. Многоголосый звук!

— Когда вы подняли его, — начал было Гротон.

— Вы прикоснулись к сенсору, — закончила Афра.

Все были потрясены.

— То была кнопка БОМ, а это — кнопка ГРОМ, — сказала Беатрикс.

Иво провел пальцем по панели. Со всех сторон оглушительно, но мелодично завыли сирены. Он продолжил освоение инструмента. В возникшей какофонии были все звуки, которые можно было только представить, и каждый звук был насыщен визуальными, тактильными, обонятельными ощущениями. Если бы он только научился управлять этим генератором эмоций…

Ему это удалось. Пальцы приноровились к инструменту, руки уверенно находили нужные аккорды и созвучия. У него явно был талант, как будто он имел специальный музыкальный орган. В выборе музыкальных инструментов он ограничил себя флейтой, как и Сидней Ланье, но на самом деле обладал всеми музыкальными дарованиями Шена. Если бы ему пришло в голову проявить свои способности, в мире не нашлось бы человека, равного ему.

Иво не мог пространно рассуждать о технике исполнения, или философствовать о музыкальных течениях — это было не для него. Он даже не знал нот, так как никогда не учился музыкальной грамоте, воспринимая все на слух. Но когда у него в руках оказывался инструмент и было желание играть, он мог создать изящную звуковую гармонию, и ему не было дела до сложности терминов, описывавших его действия.