В Дикой земле - Илья Олегович Крымов

— Шкле, Штму, держитесь там друг за друга. И хватит так смотреть. Моё дело здесь сделано.

— Прощайте герои!

— Мы вас не забудем!

— Спасибо!

— Ещё б вы нас забыли, коротышки. Правнукам ещё будете про нас сказания баять. Никто в истории мира для вас больше не делал чем мы. Фаза, веди.

Ступая осторожно, стараясь не засматриваться на звёзды, они постепенно добрались до первых деревьев. Идти стало тяжелее и вскоре отряд устроил привал. Посреди Дикой земли это казалось сущим безумием, даже с периметром охранных чар. Выбора не было, однако, солнце понемногу красило восточную часть небосвода, и после долгой разлуки встреча с ним обещала стать опытом поистине незабываемым. Как вскоре выяснилось, обещание было правдивым.

Ещё никогда скромный рассвет не представал в ипостаси пылавшего кошмара, насыщенно-красного, быстро переходившего в жёлтый и белый. Даже сидя к солнцу спиной сквозь почти опущенные веки Тобиус наблюдал за выгоранием всех цветов мироздания, причинявшим глазам неподдельную боль. И если с самого утра казалось, что начались страдания, то ближе к полудню утренние заблуждения рассеялись. Солнце стало ранить уже тело, оно жарило кожу даже сквозь одежду, беспощадно, медленно, неотступно. Тестудинам приходилось сложнее, даже после того как они хорошо отмокли перед восходом. Казалось, что жара мучила их сильнее против прежнего. Однако любовь главного источника жизни в мире следовало заслужить сызнова, и никто не был избавлен от сей повинности.

Двигаться смогли только вечером, когда смертоносный огненный шар перекатился на западный край мира и стал угасать. Черепахи вновь полезли в созданную для них водяную сферу, а на труп Тобиус наложил ещё одно охлаждающее заклинание. Брести по лесу с ношей, источавшей сладкий аромат разложения значило зазывать на пир орды голодных тварей, а волшебнику это было ненужно.

Дорога назад к реке выдалась тяжелее, хотя, казалось бы, спускаться с гор обычно легче, чем подниматься на них. Долгое время путники оказывались в солнечном пленении, могли двигаться в краткие утренние и вечерние часы. Постепенно становилось легче, но потом пришлось делать крюк, — на этот раз волшебник решил обойти затопленный гурханой участок леса, просто потому что он не желал иметь дело с мёртвой органикой, напитавшейся эманациями дикой магии. Последствия обещали оказаться непредсказуемыми.

Со всеми задержками получилось так, что к реке они вышли уже в последних числах юна месяца. Треть лета пролетела, а человек и не заметил.

Часть 2, фрагмент 11

Тетург-рази встречали их бурно и шумно, как было принято у их брата, перебрались через реку всем народом, чудом не обрушив мост. Фаза бросился им навстречу, чтобы поскорее поделиться невероятными вестями. Всеобщий восторг, радость и трепет. Ежи хотели было броситься водить хороводы вокруг славных героев, но стоило им завидеть мертвеца, как настрой немедленно сменился. Великий праздник обратился панихидой, каменисто-песчаный берег, зелёный от блестевших, частью выгоревших шкурок, заполнили стоны и слёзы. Всё это оставалось хоть сколько-нибудь приемлемым лишь потому, что тетурги были искренни в своих чувствах.

— Что дальше? — спросил маг у однорукого воителя. — Погрузите на лодку? Я могу держать его замороженным сколько…

— Нет. Мы разделаем его на берегу.

Тобиус вздрогнул.

— За… зачем?

— Нужно забрать панцирь. Все части. Жаль, что он пострадал.

— А остальное?

— В воду.

Волшебник задумался.

— Вынимаем пищу нашу из вод и в воды отпускаем покойных наших? Питаете своими телами тех, кого потом едите сами?

— Равновесие, — подтвердил Го-Дар, чем напомнил риву Ду-Гэмона.

— А что потом будет с панцирем?

— Когда семья простится? Он не был Лучшим или кем-то, приблизившимся к вершинам мастерства, поэтому панцирь разотрут в порошок и тоже отправят в озеро.

— Вот оно как…

— Мне нужно поговорить с его братом.

Го-Дар отправился ближе к воде, туда, где ждала лодка и всё ещё находился поставленный охранять её воин. Он не оставил своего поста, смотрел издали, ожидая позволения командира. Командир неспешно шагал к нему.

— Надо было оставить их на поверхности, — сказал Тобиус сам себе, — глядишь, и не помер бы этот бедолага так. А я справился бы и сам. Я ведь мог бы… но думал, мало ли, раз уж они так жаждали исполнить свой долг…

«Чьи-то чужие ошибки будут стоить синяков и ссадин, — говорили наставники Академии, — а ваши будут стоить жизней и поломанных судеб».

Они были ахоговски правы, ибо волшебники, как те, кто наделён огромным могуществом, оставляли более глубокий след, нежели простые смертные. Везде. В истории, политике, укладе мирском и делах военных. Один маг мог стать причиной событий размаха невероятного, либо же причиной того, что эти события не случились. Думая об этом, Тобиус взвешивал тяжесть последствий от своих ошибок, сравнивал её с ошибками, сотворёнными давно, великими магами, находил разницу ощутимой, но всё равно не мог не чувствовать тени на душе. Для волшебника он был чересчур эмпатичен, что находил своим недостатком. Эмпатия ведёт к излишней эмоциональности, а та — к краху.

И всё же он пошёл к воде, когда черепахи перенесли тело туда и был рядом, не отводя взгляда, следя за каждым движением, за каждым окровавленным ножом. Тобиус сам в прошлом не один такой нож украсил искусной чеканкой в кузницах Корса. Никогда не размышлял, для чего они такие нужны, широкие, толстые, с упорами для пальцев и массивными металлическими невериями, по которым удобно было бить молотком, если понадобится. Оказалось, для похоронных ритуалов. Ударяя по навершиям ножей подходящими камнями, тестудины разъединяли разросшиеся рёбра, служившие грудной частью панциря, с частью наспинной. Походило это немного на обращение умелых плотников с долотами. Плоть, кости, органы, всё извлекалось и немедленно погружалось в быстрые воды без сентиментальных сомнений, лишь сам панцирь должен был остаться; его внутренние стенки тщательно выскабливались уже иными, изогнутыми инструментами.

— Я могу соединить их, — сказал волшебник, когда процедуры были завершены. — След жжёный, края оплавлены, часть кости утрачена навсегда и её не восстановить, но я могу хотя бы вернуть целостность.

Тестудины долго смотрели на него, гудя промеж собой, после чего один, чьего имени человек не знал, кивнул. Видимо, родня покойного дала своё дозволение. Тогда панцирь был соединён при