КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)

отдела. Естественно, что офицеры 8-го отдела восприняли это как оскорбление. В такой ситуации Шебаршину было трудно рассчитывать на их поддержку. Он стал как бы физическим воплощением их ущемленных интересов. Решение руководства ПГУ никто, естественно, не оспаривал, а вот на Шебаршине можно было отыграться. Как всегда, внешне все было очень пристойно. Однако за глаза Шебаршина называли выскочкой и верхохватом, не имеющим опыта работы в условиях Ирана. Особенно вначале о нем много сплетничали, и постепенно стала вырисовываться картина его биографии.

Леонид Владимирович Шебаршин родился в Москве в 1935 году. В 1956 году он окончил МГИМО и был направлен на работу в МИД СССР. Шебаршин специализировался по Пакистану, в институте он изучил урду и английский. В 1958 году Шебаршин был направлен в посольство СССР в Карачи в ранге атташе. В этой командировке он пробыл 4 года, вернулся в Москву и затем был снова направлен в Пакистан уже в ранге 2-го секретаря. В этой командировке он пробыл только два года, а затем его карьера круто изменилась. Еще с институтских времен Шебаршин был осведомителем КГБ. Продолжал он свой контакт с органами Государственной безопасности и после начала своей работы в МИДе, оставаясь простым агентом-осведомителем КГБ. Во время командировки в Пакистан он использовался резидентурой КГБ в том же качестве. Все это время он был на связи у резидента КГБ Медяника, который и предложил Шебаршину перейти на постоянную работу в разведку КГБ в качестве ее полноправного офицера. Медяника привлекли аналитические способности этого молодого дипломата. Шебаршин вернулся в Москву и после прохождения годичной подготовки в «Школе 101» был направлен в 17-й отдел КГБ. В 1971 году Шебаршин был направлен в посольство СССР в Дели уже в качестве офицера линии «ПР» резидентуры КГБ. В посольстве теперь он занимал должность 1-го секретаря. Находясь в Индии, он был повышен и стал начальником линии «ПР» и заместителем резидента. В 1977 году он вернулся в Москву и в Центре ему была предоставлена должность начальника индийского направления в 17-м отделе. В это время его патрон по Пакистану Медяник уже ушел выше и теперь был заместителем начальника разведки КГБ. Это он рекомендовал Шебаршина на должность резидента КГБ в Тегеране.

То обстоятельство, что Шебаршин пришел в КГБ со стороны, и особенно то, что он был до этого осведомителем КГБ, вызывало к нему особую неприязнь офицеров 8-го отдела. Стукачей в КГБ не любят. Кроме того, возмущало еще и то, что у Шебаршина практически не было опыта агентурной работы. Но что могли сделать злопыхатели при поддержке такого высокопоставленного патрона, как Медяник? Оставалось только шипеть за спиной, корча рожи, и надеяться на то, что неопытный Шебаршин скоро «сломает себе шею» в сложной обстановке в Иране. Нужно сказать, что Шебаршин не пользовался популярностью и в его старом 17-м отделе по тем же причинам.

В первые дни Шебаршин вел себя очень тихо. Он просиживал большую часть времени в кабинете резидента с Казанкиным и принимал дела. Да и принимать-то особо было нечего. Как раньше метко заметил бывший резидент Фадейкин, «резидентура — полтора агента». Казанкин вел себя очень покровительственно по отношению к Шебаршину. Называл его при всех уменьшительным именем Леня. Обычно старшие офицеры должны более уважительно относиться друг к другу, особенно в присутствии младших по званию. Всем видом своим Казанкин старался продемонстрировать свое превосходство, поощряя тем самым отрицательное отношение офицеров резидентуры к новому резиденту. Шебаршин вел себя спокойно и на конфликт не шел. За время работы в КГБ он уже привык к тому, что на симпатии к себе ему рассчитывать не приходилось.

Наконец Казанкин уехал, и Шебаршин остался полновластным хозяином резидентуры. Однако особо ничего не изменилось. Он продолжал проводить большую часть времени в своем кабинете, где либо читал, либо писал. Несмотря на трудности, связанные с революцией и сменой резидента, Центр свои требования ничуть не смягчил, и каждый день резидентура должна была направлять как минимум две информационные телеграммы на актуальные политические темы. В первое время Шебаршин сам эти телеграммы и писал или переписывал то, что написано другими. Ему не нравился стиль, а стилист он был хороший.

Поскольку он владел языком урду, то ему было не так трудно освоить персидский язык. Вскоре он уже мог довольно прилично читать персидские газеты, однако говорить на персидском он не решался. К чтению открытой прессы он относился очень серьезно, совершенно справедливо считая, что при постоянном внимательном анализе прессы всегда можно прийти к правильным аналитическим выводам. Если происходило какое-то важное событие, то Шебаршин вырезал заголовок из газеты и прикалывал его на противоположную письменному столу стену. Вскоре эта стена покрылась вырезками из газет. Это тоже было хорошим методом, так как информация к размышлению постоянно была перед глазами и не нужно было рыться в папках, чтобы напомнить себе о том или ином событии.

Шебаршин курил трубку. Он предпочитал ароматический голландский табак «Амфора» с очень сильным запахом. Если этот запах нравится, то жить можно. Но если нет, то жизнь становится просто невыносимой. Запах этого табака настолько сильный и устойчивый, что он проникал во все помещения резидентуры. Большинство наших офицеров этот запах терпеть не могли. Еще один повод для неприязни к резиденту.

Отсутствие практического опыта в заграничной работе порой сказывалось у резидента в мелочах. Уже в начале его пребывания в Тегеране встал вопрос о замене нескольких автомашин резидентуры на новые. Отвечавший за это оперативный водитель резидентуры доложил об этом Шебаршину, и тот быстро принял решение.

— На замену старых автомашин мы закупим японские «Тойоты», — сказал он.

— Леонид Владимирович, у нас ведь в автопарке «Мерседесы», БМВ, «Вольво», «Пежо», — недоуменно ответил водитель. — Есть две «Тойоты», но они через два года пришли в такое плохое техническое состояние, что ими никто не хочет пользоваться. Неужели вы считаете, что «Тойота» лучше «Мерседеса»?

— Лучше, лучше, — раздраженно сказал Шебаршин, — у нас в Дели в резидентуре были одни «Тойоты», и никто не жаловался. Делайте, как я вам говорю, заказывайте «Тойоты».

Возмущению оперативного водителя не было предела.

— «Тойота» лучше «Мерседеса»! — не уставал повторять он, особенно разгоряченный алкоголем. — Ну и резидента нам прислали.

Справедливости ради нужно отметить, что этот разговор произошел до того, как Шебаршин начал пользоваться предназначенной для него автомашиной «Мерседес-380». Практика есть критерий истины. Попробовав «Мерседес», он больше вопрос о «Тойотах» не поднимал.

В личной жизни Шебаршин жил скромно, и это довольно сильно отличало его от его предшественников. Большую часть времени он проводил в