Урод - Константин Соловьев

– Значит, просто опыт? – Горечь скапливалась во рту крошечными горошинами. – Все это из-за опыта? Вы просто хотели наложить ворожбу и посмотреть, что из этого выйдет?

– Нет, Крэйн. Ради этого не стоило тратить столько усилий и времени. И надежд. Наш план был куда более жесток и имел вполне конкретную цель.

Ужасную цель. Мы хотели помочь этому миру. Раздавленному, отмирающему, злому миру, который стал беспомощен и жалок после того, как от него отвернулись Ушедшие. Сейчас мне это кажется отвратительным, но тогда каждый из нас видел в этом смысл жизни. Последние романтики, слишком гордящиеся своей ролью, мы были настолько слепы, что не видели ничего вокруг себя. Тщеславие, Крэйн, тяжелый грех. Мы решили, что сможем сами решить судьбу мира.

– Но вы отказались от этого.

– Верно. Мы наблюдали за тобой, из Эно в Эно, шли по твоему следу. Твой след сложно было потерять, мой друг, он довел нас до Триса. Да, мы следили за тобой. Каждый раз оставаясь в тени, не спускали с тебя глаз.

– И потом бросили свой опыт. И меня тоже. Отпустили, так?

– В Трисе наш план был нарушен. – Старик потер большим и указательным пальцами лоб, словно его мучила головная боль. – Мы впервые поняли, к чему это может привести. Я понял. Остальные знали это с самого начала.

Знаешь, Крэйн, всеобщее счастье – это бесценный идол, на алтарь которого можно класть все без разбора. Вслепую использовали не только тебя, я тоже брел по дороге с завязанными глазами. А когда обрел зрение, оказалось, что было уже поздно. Единственное, что я мог сделать, – отказаться. И бежать. Бежать из Триса, бежать далеко на юг. Я знал, что без меня у них ничего не получится – они слишком зависели от меня, именно поэтому удерживали меня до последнего. Но когда я сказал, что выхожу из всего этого, у них не было выбора. Группа распалась. Там же, в Трисе. Они отпустили тебя ловить свою судьбу в одиночку, оставили тебя в покое. И хоть покой твой тяжек, поверь мне, это лучшее из того, что ты мог обрести.

– Так, значит, вы меня спасли? – едко улыбнулся Крэйн.

– Я спас весь мир, мой друг, весь мир.

Крэйну захотелось расхохотаться, но губы стали твердыми и шершавыми, как кора дерева.

– Мне плевать на этот мир. Если я чего и понял с тех пор, как покинул тор-склет, так это то, что вся эта зловонная гниющая куча вызывает у меня лишь отвращение.

– Об этом я и говорил, – тихо сказал старик, но Крэйн не позволил себя перебить.

– Этот мир научил меня быть чудовищем. Не тем самодовольным и безразличным убийцей из тор-склета, а настоящим чудовищем. Он учил меня злости, умению укусить первым, загрызть, перегрызть шею. Он учил меня не быть человеком. Потому что люди умирают первыми и в этом мире быть человеком может лишь сумасшедший тайлеб-ха! А я хотел жить. Я валялся в грязи, выл от голода и боли, валялся, опозоренный и выпотрошенный на песке, и все равно хотел жить! Понимаете? У меня открылись глаза, я наконец научился различать то, что меня окружает. И то, что я вижу настолько уродливо, что меня воротит. Вы научили меня смотреть! Вы ждете от меня благодарности?.. Да подавитесь вы своими Ушедшими!

Старик молча смотрел на него и в глазах его дотлевали искры.

– Да… – сказал он еще тише. – Вот к чему это вело. Благодарение богам, у меня хватило силы это прекратить. Страшно представить, чем это могло закончиться. Ты слишком многому научился, Крэйн. Мы смотрели на мир точно так же. Но ты шагнул дальше. Ты слишком широко открыл глаза. Боюсь, тут уже ничего не поделать. Тебе придется учиться жить так. Жить и видеть.

– Да, слишком много… У меня были замечательные учителя! Тигир, Асенеф, Багой, Тильт. Они много дали. Они…

Старик вздернул голову так резко, что сквозь толстую каяту проступили черты лица. Глаза его затвердели. Вспыхнувшее в них изумление вдруг передалось лицу, оно исказилось, словно последний из рода Кардона испытал мгновенный и смертельный ужас. Острые морщинки страха, собравшиеся вокруг глаз, сменились выражением досады. Как у игрока, осознавшего, что сделал на последнем ходу партии роковую ошибку. Это было настолько неожиданно, что Крэйн осекся. Старик напрягся всем телом.

– Тильт? – спросил он негромко и лишь медлительность, с которой он произнес это слово, указывала на его волнение. – Ты знаешь Тильта?

– Хеннар Тильт, это хозяин калькада, где я выступаю. Он тоже научил меня держать глаза открытыми чуть больше, чем это надо.

– Т-тильт… – Старик прижал руку к каяте, словно ткань начала душить его. – Боги, Крэйн, неужели это возможно? Значит… Бейр, какой слепец! Мне надо было предвидеть это еще в Трисе!

Глаза его снова вспыхнули. И Крэйн слишком поздно успел понять, что за этим последует. Взметнувшийся эскерт, освободившийся от ножен, размытой жужжащей полосой промелькнул над столом, хищным неудержимым ветром чертя путь к груди Крэйна. Он успел поднять навстречу свой стис, который держал под столом, но мгновение было упущено и удар швырнул его на пол.

От неожиданности он не успел сгруппироваться и коснулся затылком пола. И прежде чем зрение снова вернулось к нему, старик одним длинным прыжком покрыл половину комнаты. Эскерт в его руках замер размытым пятном. И Крэйн неожиданно подумал, что его жизнь сейчас оборвется. Эта мысль вызвала щемящую горечь. Он рванулся в сторону, уже понимая, что ему не успеть.

Рванулся изо всех сил.

Одним небрежным движением старик вышиб у него из руки стис и навис сверху – страшно неподвижный, с огненными мерцающими глазами. Зубчатое лезвие эскерта лениво приподнялось. Пока только обозначая тот путь, который прочертит через мгновение. Путь, оканчивающийся на горле Крэйна.

– Прощай, – глухо сказал старик, не глядя ему в глаза. – Ты не виноват. Но я не могу… Извини. Это ради всех нас. Ты не поймешь.

Оглушенный падением, беспомощный Крэйн смотрел на узкую полоску эскерта и чувствовал, как она заполняет весь мир. Ледяная волна смерти окатила его, смыв все чувства. Оставив только горечь и ненависть, двумя шипастыми корягами выступающие на поверхность. Он не услышал, как открылась дверь, лишь заметил, как мягко лег на земляной пол мягкий прямоугольник алого света, неровно перечерченный чьей-то длинной узкой тенью. Воздух взвизгнул, тихо и тонко.

Старик оказался достаточно быстр. Он метнулся в сторону, одновременно вскидывая эскерт, и хищный маленький артак, сухо ударившись об острие, зашуршал по полу. Следующий ушел в стену, погрузившись почти наполовину в крепкую глину.

Но он был стар и силы его имели предел. Сразу два артака толкнули его в грудь, и он, судорожно выдохнув, крутанулся на месте, прижимая руки к тому месту, где ткань медленно окрашивалась красным. Бесполезный эскерт упал на пол и замер. Старик прижался спиной к стене, и было видно, как его ноги медленно подгибаются, словно не справляясь с неожиданно возросшим весом тела. Он все еще боролся, хоть и знал, что мертв.