Настенька (СИ) - Элина Лунева

печёное в золе яблоко, и скрюченная с горбом спина. Единственное, что оставалось неизменно молодым у этого старика, так это его цепкий пронзительный взгляд, от которого становилось не по себе каждому, кто умудрялся попасть в поле его зрения, не взирая на статус, возраст и пол.

— Значит, ты утверждаешь, великий, — последнее было произнесено с презрительной издёвкой, — Что призванные мной духи не достигли успеха на землях северян. Что люди в страхе не бегут прочь из своих домов и поселений, опасаясь поднятых мною умертвий? Что на землях поганых неверных не бесчинствует нежить?

Великий хан южных степей Закир неприятно поёжился от злого сомнения в словах старика, но утвердительно кивнул:

— Всё так, старейший, — проговорил он с почтением, стараясь не встречаться с пронзительным взглядом колдуна.

— Хм, — задумчиво хмыкнул старик, а повелитель степей снова поёжился, ощущая на себе пугающий взгляд шамана.

Каждый раз, идя сюда, он сомневался в правильности своего решения, и каждый раз не мог отказаться, как и в первый раз. Тогда, когда тридцать лет назад бедному молодому воину Закиру странствующий колдун напророчил силу, славу и власть.

— Чем ты готов пожертвовать ради своей мечты? — спросил тогда его старик.

— Всем! — не думая, сразу ответил воин.

— Я заберу три жизни в оплату твоего величия, — прищурился старик, а потом заверил, — Но не бойся, это будет не твоя жизнь, и не жизнь твоей любимой Найни.

Воин похолодел, так как мало кто был осведомлен о его любви к дочери нынешнего великого хана степей Сабека. Хан был жесток, и узнай он о страсти простого воина-лучника к своей единственной дочери красавице Найни, то ни сносить головы обоим. Девушка была удивительно хороша собой. Возможно, тому виной были её пшеничные волосы и голубые глаза, доставшиеся ей от матери-рабыни, которую пленил её отец в одном из набегов на соседние княжества славян.

Жажда власти и славы, а также желание взять в жёны Найни совсем затуманили разум. Не долго думая, воин согласился, а когда спустя два года, убив старого хана, он сам стал ханом степей, Закир позабыл о своём уговоре со старым колдуном.

Шли годы, лились реки крови. Бесконечные войны и набеги на земли славян, вражда с половцами и непрекращающиеся стычки с монголами за раздел степей. Пророчество колдуна сбывалось. Красавица Найни принесла троих сыновей великому хану, и Закир неустанно благодарил свою любимую жену за каждого подаренного наследника. В своих мечтах он уже видел, как трое крепких мужчин отвоёвывают у ненавистных славян новые земли, гонят с севера угнанные стада и пленённых рабынь на невольничьи рынки, как притесняют половцев, полностью изгнав тех из степей, и как монголы бегут на восток в ужасе.

Это были мечты, которым не суждено было сбыться. Так как старший сын умер в десятилетнем возрасте, средний пережил его лишь на год, а младший прожил всего несколько месяцев. Найни умерла родами, одаривая хана напоследок четвёртым сыном, который родился слабым и больным.

— Скажи мне, колдун, — печально проговорил хан Закир, — Разве я недостаточно расплатился с тобой за своё ханство?

— Долг уплачен, воин, — утвердительно качнул головой старик, — Но не мне ты был должен, а духам. Это они тебе дали власть, они и забрали плату. Ты сам согласился, не уточнив цены.

Хан замолчал, хмуро следя за тем, как шаман достав тушку убитого зайца, принялся вскрывать кривым ножом его грудную клетку, вытаскивая сердце и печень. Затем он бережно переложил органы зверька в холщовый мешочек и туго связал веревкой, рисуя на грубой ткани кровью убитого животного какие-то знаки.

— Так зачем ты вновь пришёл ко мне, великий хан степей? Ты разве не занят сейчас подготовкой к великому набегу на северян? — между делом поинтересовался старик, не отрываясь от своего занятия.

— Я в который раз прошу тебя, колдун, помочь моему сыну, — с болью в голосе проговорил хан, признавая, что готов на любое унижение, лишь бы сохранить последнее, что у него осталось от любимой Найни.

Старик медлил, всё также занятый своим занятием, то и дело лишь обмакивая свои узловатые пальцы в чашу с кровью убитого животного.

Мысли о своём последнем сыне ввергали великого властителя степей в отчаяние. Вей был слабым и болезненным, и с самого рождения ему пророчили скорую смерть, так как подобные ему младенцы не выживали. Старейшины качали головой, говорящие с духами разводили руками, советуя подарить ребенку быструю смерть. Но вопреки всему, великий воин не стал отказываться от больного дитя, а напротив, стал прикладывать все усилия, чтобы сын выжил. Ведь он был так похож на Найни.

Двадцать лет продолжалась эта незримая борьба. Ребёнок рос замкнутым и молчаливым, а ещё слабым здоровьем и умом. Он мог часами сидеть у очага и складывать камушки, строя из них детские башенки и крепости. Тело юноши выросло, а вот разум его остался на уровне пятилетнего ребенка, всё также забавляющегося раскладыванием небольших камушков у очага. Наблюдая это, хан приходил в отчаяние, упорно отказываясь принять действительность, выискивая по степям новых шаманов, лекарей и колдунов, которые ничем не могли помочь, видя перед собой пятилетнего ребёнка в теле уже взрослого двадцатилетнего мужчины.

Со взрослением сына, хан старался не выпускать того из виду, преимущественно держа его либо в юрте, либо в пределах стойбища, и всегда в присутствии двух воинов-охранников. И дело было не только в его слабом уме, но и слабом и хрупком здоровье. Хотя внешне юноша был невероятно привлекательным молодым человеком. От матери-славянки ему достались светлые льняные волосы, огромные голубые глаза и ровная бледная кожа. От отца он взял высокий рост, широкий разворот плеч и красивую стройную фигуру воина-кочевника. Ни одна девушка степи не могла пройти мимо не раскрыв рта, а мужчины и старики беззастенчиво лупили глазами на это великолепие, пока не встречались с пустотой и отрешённостью голубых глаз, с вечно нелепо-детским выражением лица и неспособностью нормально говорить.

Воистину, сын великого повелителя степей был для него его самой большой печалью. Особенно теперь, когда юноша, снова подхватив болезнь, лежал третий день в лихорадке.

— Вылечи моего сына, колдун, — отчаянно проговорил хан, кладя перед стариком мешочек с золотым песком, — Вот.

И рядом с золотом оказалась светлая прядь волос, лично срезанная ханом с головы своего сына.

— Я не всесилен, воин, — ответил старик, а затем помедлив, всмотрелся в льняной локон.

Его глаза прищурились, узловатые старческие пальцы подхватили тонкую прядь, растерли её между ладоней, а затем, внюхавшись в аромат, бросили в огонь очага. Пламя вспыхнуло и зашипело.

— Тебе не стоит так переживать, великий, —