Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

Мотыль тогда собирался ставить фильм по сценарию Б. Окуджавы «Женя, Женечка и „катюша“. История того, как был пробит этот, в общем-то, по тем временам непробивной сценарий, заслуживает короткого рассказа. Запустить его в производство долго не давали, пока Мотыль не прибег к хитрому трюку. Он пришел на прием к тогдашнему завотделом ЦК по кино и пригрозил ему неким компроматом, который мог сильно испортить отношения завотделом с секретарем ЦК по идеологии. Угроза была настолько серьезной, что припертый к стене чиновник сдался и тут же согласился взять на себя хлопоты по пробиванию запрещенного сценария.

Между тем исполнителя на главную роль у Мотыля тогда не было, но еще года два назад, когда он собирался снимать «Кюхлю» по Ю. Тынянову (фильм так и не появился), его коллеги настоятельно рекомендовали ему посмотреть на актера Даля из «Современника». Мотыль его так и не увидел, однако фамилию запомнил. И теперь решил познакомиться поближе. Слово режиссеру:

«Первая же встреча с Олегом обнаружила, что передо мной личность незаурядная, что сущность личности артиста совпадает с тем, что необходимо задуманному образу. Это был тот редкостный случай, когда артист явился будто из воображения, уже сложившего персонаж в пластический набросок.

Короче, тогда мне казалось, что съемку можно назначить хоть завтра. К тому же выяснилось, что Даль уже не работает в театре (позже я узнал, что его дела были никудышные: он ушел из театра после очередного скандала, да и в личной жизни его все шло наперекосяк) и поэтому может целиком посвятить себя кино. На нем был вызывающе-броский вишневый вельветовый пиджак, по тем временам экстравагантная, модная редкость. Ему не было еще двадцати пяти, но в отличие от своих сверстников-коллег, с которыми я встречался и которые очень старались понравиться режиссеру, Олег держался с большим достоинством, будто и вовсе не был заинтересован в работе, будто и без нас засыпан предложениями. Он внимательно слушал, на вопросы отвечал кратко, обдумывая свои слова, за которыми угадывался снисходительный подтекст: «Роль вроде бы неплохая. Если сойдемся в позициях, может быть, и соглашусь».

В позициях режиссер и актер в конце концов сошлись, и вскоре был назначен день первой кинопробы. И тут начались сюрпризы. На пробу Олег приехал не в форме и, естественно, все сорвал. Была назначена новая проба, но и она провалилась по вине актера. Наверное, у любого другого режиссера подобная ситуация вызвала бы законное чувство гнева и желание немедленно расстаться с нерадивым актером, однако Мотыль нашел в себе силы сдержаться. Его ассистенты метали громы и молнии по адресу Даля, а режиссер сохранял завидное хладнокровие. Была назначена третья проба (в кино дело беспрецедентное), и на этот раз актер пообещал не подвести режиссера. К счастью, данное слово он тогда сдержал и отработал все, как положено. Однако до благополучного конца было еще далеко.

Едва была отснята кинопроба с Далем, как на студии тут же нашлись противники этого выбора. По этому случаю был собран худсовет. Приведем лишь отрывок из этого заседания.

Соколов В.: «В Дале нет стихийного обаяния. Вот Чирков в Максиме был стихийно обаятелен. Самый большой недостаток Даля – у него обаяние специфическое».

Гомелло И.: «Я согласен. Единственная кандидатура – Даль, но и он не очень ярок».

Окуджава Б.: «Сценарий писался в расчете на Даля, на него, на его действительные способности. Я считаю, что Женю (Колышкина) может сыграть только Даль».

Шнейдерман И.: «Но в его облике не хватает русского национального начала…».

Элкен Х.: «Если герой нужен интеллектуальным мальчиком, все равно Даля для этого не хватит…»

Мотыль В.: «Я хочу сказать об огромной перспективе Даля. В пробах раскрыт лишь небольшой процент его возможностей. Моя вера в Даля безусловна. Она основана не на моих ощущениях, а на тех работах, которые им были показаны в „Современнике“…»

И все же отстоять Даля режиссеру и сценаристу удалось, и съемки фильма начались. Проходили они в Калининграде, где снималась натура. По словам участников тех съемок, центром всего коллектива были два актера: Олег Даль и Михаил Кокшенов. Их непрерывные хохмы доводили всю группу до колик. В. Мотыль вспоминает:

«Едут в съемочной машине по центру Калининграда Даль и Кокшенов. Они пока работали, все время друг друга разыгрывали, а в этот день им какая-то особенная вожжа под хвост попала. Даль внезапно спрыгивает на мостовую и бежит через улицу в сторону какого-то забора, размахивая бутафорским автоматом и время от времени из него постреливая. Кокшенов тоже прыгает и с таким же автоматом бежит за ним, вопя: „Стой, сволочь, стой!“ Прохожие в ужасе наблюдают за этой сценой, пока не появляется настоящий военный патруль. Возглавляющий его офицер потеет от напряжения мысли: вроде на Дале с Кокшеновым советская военная форма, но какая-то не такая. „Кто такие?“ – спрашивает он артистов. „Морская кавалерия, товарищ майор“, – докладывает Кокшенов. „Железнодорожный флот, товарищ майор“, – рапортует Даль. А этот дядька был на самом деле капитаном 3-го ранга, и „майором“ они его доконали. Никаких артистов он не знал и под конвоем отправил наших ребят на гауптвахту. С великим трудом мы их вырвали из лап армейского правосудия…»

Стоит отметить, что это был не единственный инцидент с участием Даля на тех съемках. В другом случае он устроил скандал в гостинице, и его сдали в руки доблестной милиции. И та упекла артиста на 15 суток. Однако останавливать съемки было нельзя, и Мотыль лично упросил милицейское начальство отпускать Даля по утрам на съемки. Вот как вспоминает об этом сам режиссер:

«В милиции мне тогда сказали: „Ладно, забирайте его по утрам, чего конвойных гонять?“ Пусть дух Олега меня простит, я ответил: „Спасибо огромное! Но конвойные пусть будут обязательно!“ Конвойный привозил Олега, вечером приезжал за ним. А на съемке присматривали за ним уже мои помощники. Олег был две недели как стеклышко. Такой чудесный, добрый, ласковый со всеми, общаться с ним было одно удовольствие…»

В начале 1967 года фильм был закончен, и начались долгие мытарства с его выходом на экран, поскольку это практически был первый после долгого перерыва фильм, где о войне рассказывалось с юмором и иронией. Первыми восстали против него высокие чиновники из Комитета по кинематографии. «Это что вы сняли на государственные деньги? – удивленно вопрошали они у режиссера. – Что это за хохмы в фильме о войне?»

Почти то же самое заявил и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Толстиков, которому устроили просмотр картины в обкоме. Едва закончился сеанс и в зале зажегся свет, он встал со своего места и гневно изрек: «Я такую картину не восприемлю!» (Именно так он и сказал.)