Две Дианы - Александр Дюма

И он замолчал, как бы испрашивая совета у Габриэля. Он знал удивительную находчивость молодого человека и смутно надеялся, что и теперь он чем-то ему поможет. Но на этот раз виконт д’Эксмес молчал и только вопрошающе смотрел на герцога.

Франциск Лотарингский продолжал:

– Не корите меня за медлительность, друг мой. Вы же знаете: я не из тех, кто колеблется, но я из тех, кто размышляет. Так что не слишком-то порицайте меня, ибо я совмещаю решимость и рассудительность… Однако, – добавил герцог, – вы, кажется, озабочены сейчас еще сильнее, чем прежде…

– Не будем говорить обо мне, монсеньор, прошу вас, – перебил его Габриэль. – Поговорим сначала о Франции.

– Пусть так, – согласился герцог. – Тогда я вам откровенно скажу, что меня заботит. Мне думается, что самое главное сейчас – совершить какой-нибудь великий подвиг и тем самым поднять дух наших людей, возродить нашу древнюю боевую славу. Нужно не ограничиваться восстановлением наших разрушенных укреплений, а возместить их хотя бы одной убедительной победой.

– И я того же мнения, монсеньор! – воскликнул Габриэль, удивленный и обрадованный подобным тождеством их взглядов.

– И вы тоже? – переспросил герцог де Гиз. – И вы тоже, должно быть, не однажды задумывались над бедами нашей Франции и о ее спасении?

– Я часто думал об этом, – признался Габриэль.

– Но представляете ли вы себе всю трудность этого будущего подвига? – спросил Франциск Лотарингский. – Да и кто и когда на него решится?

– Ваша светлость, мне кажется, что я это знаю.

– Знаете? – воскликнул герцог. – Так скажите, скажите, Габриэль.

– Мой замысел, монсеньор, не из таких, о котором можно рассказать в двух словах. Вы, ваша светлость, великий человек, но и вам, вероятно, он покажется фантастичным.

– О, я не подвержен головокружениям, – сказал с улыбкой герцог де Гиз.

– Все равно, монсеньор, – проговорил Габриэль, – я боюсь и заранее вам говорю, что на первый взгляд моя затея может показаться странной, бредовой, совершенно невыполнимой! Но, по сути, она только трудна и опасна.

– Что ж, тем она увлекательней! – воскликнул Франциск Лотарингский.

– Тогда условимся, ваша светлость: вы не изумляйтесь. Повторяю, однако: на пути немало опасностей. Но я знаю, как их избежать.

– Если так, говорите, Габриэль, – сказал герцог. – Да кто там стучит, черт возьми! – прибавил он с досадой. – Это вы, Тибо?

– Да, ваша светлость, – сказал вошедший слуга. – Вы приказали доложить, когда соберется совет. Уже два часа, и господин де Сен-Ренэ должен прийти за вами с минуты на минуту.

– Ах, а ведь и верно! – заметил герцог де Гиз. – Мне необходимо присутствовать на этом совете. Ладно, Тибо, оставьте нас… Вы сами видите, Габриэль: я должен идти к королю. Вечером вы откроете мне ваш замысел, но до того скажите хоть в двух словах, что вы задумали?

– В двух словах, ваша светлость: взять Кале, – спокойно произнес Габриэль.

– Взять Кале? – вскричал герцог де Гиз, отступив в изумлении.

– Вы позабыли, ваша светлость, – так же невозмутимо вымолвил Габриэль, – что обещали не изумляться.

– Так вот что вы замыслили! – проговорил герцог. – Взять Кале, защищенный армией, неприступными стенами, морем, наконец! Кале, которым англичане владеют больше двухсот лет! Кале – ключ от Франции. Я сам люблю смелость, но тут налицо уже не смелость, а дерзость!

– Вы правы, монсеньор, – ответил Габриэль. – Но именно такая дерзость может увенчаться успехом. Ведь никому и в голову не придет, что подобный замысел вполне осуществим.

– А может быть, и так, – задумчиво протянул герцог.

– Когда я вам все расскажу, монсеньор, вы согласитесь со мной. Единственное, что нужно: хранить полную тайну, навести неприятеля на ложный след и появиться у стен города внезапно. Через две недели Кале будет наш!

– Однако все это только общие слова, – сказал герцог де Гиз, – у вас есть план, Габриэль?

– Есть, монсеньор, и он крайне прост и ясен…

Не успел Габриэль закончить фразу, как дверь открылась, и в комнату вошел граф де Сен-Ренэ.

– Его величество ждет вас, монсеньор, – поклонился Сен-Ренэ.

– Иду, граф, иду, – отозвался герцог де Гиз.

Потом, обернувшись к Габриэлю, вполголоса сказал:

– Как видите, я должен с вами расстаться. Но ваша неожиданная и великолепная мысль не дает мне покоя… Если вы считаете такое чудо осуществимым, так неужели я вас не пойму? Можете ли вы быть у меня к восьми часам?

– Ровно в восемь я буду у вас.

– Позволю себе заметить вашей светлости, – сказал граф де Сен-Ренэ, – что уже третий час.

– Я готов, граф.

Герцог направился было к выходу, но, взглянув на Габриэля, снова подошел к нему и тихо спросил, как бы проверяя, не ослышался ли он:

– Взять Кале?

Габриэль утвердительно кивнул и, улыбнувшись, спокойно ответил:

– Да, взять Кале!

Герцог де Гиз поспешил к королю, и виконт д’Эксмес покинул Лувр.

XI. Разные бывают храбрецы

Алоиза сидела у окна, с беспокойством поджидая возвращения Габриэля. Наконец, увидев его, она возвела к небу заплаканные глаза. Но на сей раз это были слезы радости.

– Слава богу! – воскликнула она, бросаясь к двери. – Вот и вы!.. Вы из Лувра? Видели короля?

– Видел, – сказал Габриэль.

– И что же?

– Все то же, кормилица, придется мне подождать.

– Еще подождать! – всплеснула руками Алоиза. – Святая дева! Снова ждать!

– Ждать невозможно лишь тогда, когда ничего не делаешь, – заметил Габриэль. – Но я, слава богу, буду действовать, а кто видит цель, тот не заскучает.

Он вошел в залу и бросил свой плащ на спинку кресла. Мартен-Герра, сидевшего в углу в глубоком раздумье, он даже и не заметил.

– Эй, Мартен! – окликнула Алоиза оруженосца. – Почему ты не поможешь его светлости снять плащ?

– Ох, простите, простите! – вскочил на ноги очнувшийся Мартен.

– Ничего, Мартен, не беспокойся, – сказал Габриэль. – Ты, Алоиза, не очень-то укоряй нашего Мартена. Скоро мне снова потребуются его преданность и усердие. Мне надо с ним поговорить об очень важных делах!

Воля виконта была священна для Алоизы. Она с улыбкой взглянула на оруженосца и, чтобы не мешать их беседе, вышла из залы.

– Ну, Мартен, – сказал Габриэль, когда они остались одни, – о чем же ты так крепко задумался?

– Да вот все ломаю себе голову, пытаясь разобраться в этой истории с человеком, которого я встретил утром.

– И что же? Разобрался? – улыбнулся Габриэль.

– Увы, не очень-то, ваша милость. Если признаться, то ничего, кроме тьмы кромешной, я не вижу…

– А мне, Мартен, как я уже тебе говорил, почудилось совсем другое.

– Но что именно, монсеньор? До смерти хочется знать.