Дживс и Вустер (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Наконец она прониклась серьезностью положения. От страха пискнула, глаза увеличились до размера глубоких тарелок.

– Боже мой, Берти, наверное, я вас здорово подставила.

– Это еще слабо сказано.

– И зачем я только велела Гарольду стащить каску. Очень глупо с моей стороны, я и сама признаю. Но даже если дядя Уоткин придет сюда и найдет ее, ничего страшного не случится, правда?

– Вы слышали, Дживс?

– Да, сэр.

– Я тоже слышал. Так, так. Вам кажется, ничего страшного?

– Я хотела сказать, ваша репутация не очень пострадает, верно? Всем известно, что вы не можете спокойно видеть каску полицейского, у вас руки чешутся ее стащить. Будет еще одна.

– Ха! А что позволяет вам предположить, мисс Бинг, что, когда этот варвар ворвется сюда, как волк в овчарню, я смиренно признаю вину и не возвещу правду… Дживс, как там дальше?

– Всему подлунному миру, сэр.

– Благодарю вас, Дживс. Почему вы считаете, что я смиренно признаю вину и не возвещу правду всему подлунному миру?

Вот не думал, что ее глаза способны увеличиться, однако ж увеличились, и заметно. Она снова испуганно пискнула, да так громко, что вернее будет сказать – взвизгнула.

– Но как же так, Берти!

– Что – как же так?

– Берти, послушайте!

– Слушаю.

– Возьмите вину на себя, ну пожалуйста. Неужели вы допустите, чтобы Гарольд пострадал? Вы мне говорили сегодня вечером, что его лишат сана. Я не хочу, чтобы его лишили сана. Что он будет делать, если его лишат сана? Такой поступок ложится на священника несмываемым пятном. Почему вы не можете сказать, что вы украли каску? Вас выгонят из дома, только и всего, а вы, я думаю, и без того не жаждете остаться, правда?

– Возможно, вам не известно, что ваш дядюшка, провалиться ему в тартарары, намерен отправить злоумышленника, совершившего это преступление, в тюрьму.

– Господь с вами. В крайнем случае оштрафует.

– Увы, нет. Он сам мне сказал: в тюрьму.

– Он просто так это сказал. Наверное, в его глазах…

– Нет, не было в его глазах никакого лукавого блеска.

– Тогда я знаю, что делать. Не допущу, чтобы моего бесценного Гарольда, этого ангела, заставили отбывать срок.

– А что будет с бесценным Бертрамом, с этим ангелом?

– Но Гарольд такая тонкая, ранимая натура.

– Я тоже тонкая, ранимая натура.

– Вам далеко до Гарольда. Берти, ну пожалуйста, не упрямьтесь. Вы же настоящий товарищ. Помните, вы однажды сказали мне, что фамильная честь Бустеров не позволяет вам бросать друга в беде?

Нашла уязвимое место. Люди, взывающие к фамильной чести Бустеров, почти всегда находят отклик в душе Бертрама. По моему железному фасаду побежали трещины.

– Все это прекрасно…

– Берти, дорогой!

– Да, знаю, но пропади все пропадом…

– Берти!

– А, была не была!

– Вы скажете, что это вы?

– Да уж придется.

Она запела ликующим йодлем и, не отступи я в сторону, кинулась бы мне на шею. Она раскинула руки и шагнула вперед явно с этой целью. Но я оказался проворнее, и чтобы замаскировать свой промах, она принялась вальсировать – без сомнения, это был ее любимый танец.

– Спасибо, Берти, дорогой. Я знала, что вы согласитесь. Как я вам благодарна и как восхищаюсь вами! Вы совсем как Картер Патерсон… нет, не то… как Ник Картер… нет, не Ник Картер. Дживс, кого напоминает мистер Вустер?

– Сидни Картона, мисс.

– Точно, Сидни Картона. Но Сидни Картон мелок в сравнении с вами, Берти. И потом, я думаю, зря мы так волнуемся. Почему вы решили, что дядя Уоткин обязательно найдет каску, если придет сюда с обыском? Есть сотни мест, куда ее можно спрятать.

Не успел я сказать «назовите хотя бы три», как она подвальсировала к двери и, продолжая кружиться, исчезла. Ее шаги удалялись, песня звучала все тише.

Мне было не до песен.

– Вот они, женщины, Дживс! – сказал я, криво усмехаясь.

– Увы, сэр.

– Ну что ж, Дживс, – сказал я, протягивая руку к графину, – это конец.

– Нет, сэр, не конец.

Я так сильно вздрогнул, что чуть не выбил себе передние зубы.

– Не конец?

– Нет, сэр.

– Неужели вы что-то придумали?

– Да, сэр.

– Но вы только что говорили мне, что ничего не приходит в голову.

– Да, сэр, говорил. Но я все обдумал и готов воскликнуть «Эврика!».

– Что готовы воскликнуть?

– «Эврика!», сэр. Как Архимед.

– Это он воскликнул «Эврика!»? Я думал, Шекспир.

– Нет, сэр, Архимед. Я бы посоветовал вам выбросить каску в окно. Маловероятно, что сэру Уоткину придет в голову вести поиски за пределами дома, а мы потом на досуге ее подберем. – Он умолк и стал прислушиваться. – Если вы одобряете мое предложение, сэр, мне кажется, стоит поспешить. Я слышу шаги, по-моему, сюда идут.

Он был прав. Дом буквально дрожал от топота. Вряд ли по коридору второго этажа усадьбы Тотли-Тауэрс мчалось стадо бизонов, оставалось лишь заключить, что сейчас нас настигнет противник. С резвостью овцы, заметившей подкравшегося волка, я схватил каску, подлетел к окну и швырнул эту мерзость в ночь. И вовремя: дверь тут же отворилась, в комнату вошли – в той последовательности, в которой я их представляю, – тетя Далия со снисходительной улыбкой на лице, будто она принимает участие в забавной игре, чтобы доставить удовольствие детям; папаша Бассет в бордовом халате; и, наконец, полицейский Оутс с носовым платком, который он то и дело прижимал к носу.

– Берти, прости, пожалуйста, что потревожили тебя, – с