Антология сатиры и юмора ХХ века - Владимир Николаевич Войнович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не понял. Какая? — Прокурор приложил к уху ладонь.
— Беременная, — пролепетала Нюра, смутившись еще больше.
— Громче.
Когда она произнесла то же слово в третий раз, прокурор наконец-то ее услышал. Он улыбнулся и вышел из-за стола.
— Беременная? — переспросил он и, мягко взяв Нюру за плечи, подвел к окну. — Если беременная, вам не сюда, вам во-он куда надо.
И показал ей стоящее на другой стороне улицы обшитое тесом здание, в котором, как указывали вывески, находились родильный дом и женская консультация.
— Нет, — сказала Нюра, — я не насчет этого, я насчет мужика.
— От фронта никого не освобождаем, — быстро сказал прокурор.
— Да нет, — сказала Нюра.
— А если насчет алиментов, то пока рано. Только после рождения ребенка.
— Да не в том, — улыбнулась Нюра. По сравнению с тем, что предполагал прокурор, истинное ее дело показалось ей гораздо более простым и легко разрешимым. — Мужика-то у меня посадили.
— А-а, — сказал прокурор. — Теперь понял. И за что же его?
— А ни за что, — простодушно сказала Нюра.
— Ни за что? — удивился прокурор. — А вы в какой стране проживаете?
— Как это? — не поняла Нюра.
— Ну, я спрашиваю, где вы живете? В Англии, в Америке или, может, в фашистской Германии, а?
— Да нет же, — объяснила Нюра, — я в Красном живу, в деревне, отселя семь километров, может быть, слышали?
— Что-то слыхал, — кивнул прокурор. — И что, в этом нашем Красном советской власти нет, что ли, а?
— В Красном нет, — подтвердила Нюра.
— Как, совсем нет?
— Совсем нет, — сказала Нюра. — Сельсовет-то у нас в Ново-Клюквине, за речкой. А у нас только колхоз.
— А, понятно, понятно, — ухватил прокурор. Он взял лист бумаги и стал на нем что-то чертить. — Вот это, значит, речка, здесь, за речкой, советская власть, вот мы се так заштрихуем. А с этой стороны, стало быть, совсем ничего. Да-а, — сказал он, разглядывая с интересом чертеж, — тогда совсем, конечно, другое дело. А то уж я было подумал, как это: советская власть — и ни за что. Я лично, как прокурор, ну и вообще как советский человек, о таких безобразиях никогда не слыхал. Нет, конечно, бывают у нас отдельные лица, которые по глупости или с умыслом распространяют разные злостные слухи, ну таких-то людей мы, конечно, сажаем. За клевету на наш строй, на наше общество, на наш народ, но это же нельзя сказать — ни за что. Так же?
— Так, — согласилась Нюра.
— Ну и чего же вы от меня хотите?
— Так я ж насчет свово мужика, — напомнила Нюра.
— А я-то тут при чем? — развел руками Павел Трофимович. — Я же советский прокурор. И власть моя распространяется только на советские территории. А там, где советской власти нет, там я бессилен.
Из сказанного прокурором Нюра не поняла ничего и сидела, ожидая продолжения разговора. Но прокурор никакого разговора продолжать не собирался. Он достал из пластмассового футляра очки, напялил их на нос и. раскрыв папку с надписью «Дело №», начал читать лежавшие в ней документы. Нюра терпеливо ждала. Наконец прокурор поднял глаза и удивился:
— Вы еще здесь?
— Так я насчет…
— …свово мужика?
— Ну да, — кивнула Нюра.
— Разве я непонятно объяснил? Ну что ж, попробую иначе. Запомните и зарубите себе на носу, — он повысил голос и стал грозить пальцем, — у нас в Советском Союзе ни за что никого не сажают. И я как прокурор предупреждаю вас самым строгим образом: вы такие разговорчики бросьте. Да-да, и нечего прикрываться своей беременностью. Мы никому — ни беременным, ни всяким прочим не позволим. Ясно?
— Ясно, — оробела Нюра.
— Ну вот и хорошо, — быстро помягчел прокурор. — В главном договорились. А что касается частностей, то их можно и обсудить. Если в отношении вашего мужа были допущены отдельные нарушения закона, мы их пресечем, а виновных, если они есть, накажем. Это я вам обещаю как прокурор. Как фамилия вашего мужа?
— Чонкин, — сказала Нюра. — Чонкин Иван.
— Чонкин? — Прокурор вспомнил, что когда-то подписывал ордер на арест именно Чонкина, и потом слышал, что этот же Чонкин оказался главарем какой-то банды и что эта банда была разгромлена. — Чонкин, Чонкин, — бормотал прокурор. — Значит, вы говорите, Чонкин. Одну минуточку. — Он вежливо улыбнулся. — Будьте добры, подождите меня в коридоре, я все выясню и тогда вам скажу.
Нюра вышла в коридор и там провела какое-то время. В это самое время прокурор Евпраксеин кому-то позвонил по телефону и разговаривал стоя и шепотом, прикрывая трубку ладонью и поглядывая на дверь. Затем он вышел в коридор, пригласил Нюру к себе, сам сел за стол, а она осталась стоять.
— Значит, вы говорите — Чонкин? — спросил прокурор. — А ваша как фамилия?
— Беляшова, — неохотно сказала Нюра, понимая, что этот вопрос задан ей неспроста.
— Правильно, — сказал прокурор. — Беляшова. В браке вы с этим Чонкиным не состоите. Так? Так. То есть, собственно говоря, вы к этому Чонкину, которого, кстати сказать, ждет очень суровое наказание, никакого отношения не имеете.
— Да как же, — сказала Нюра, — я ж беременная.
— Тем более, — убежденно сказал прокурор. — Зачем же вам связывать свою судьбу и судьбу будущего ребенка с этим преступником?
Тут он понес какую-то околесицу и стал говорить от имени какого-то множественного лица, которым или частью которого он как бы являлся.
— Мы, — сказал он, — не сомневаемся, что вы хорошая работница и настоящий советский человек и что ваша связь с этим Чонкиным была совершенно случайной. Именно поэтому мы вас и не привлекаем к ответственности. Но именно поэтому вы должны от этого Чонкина решительно отмежеваться…
Дальше пошла и вовсе какая-то тарабарщина: трудное время… сложная международная обстановка… противоборство двух миров… нельзя сидеть между двух стульев… необходимо определить, по какую сторону баррикад…
— И поэтому, — закончил он свою мысль, — с вашей стороны было бы правильно не защищать вашего Чонкина. а, наоборот, порвать с ним самым решительным образом. Было бы уместно заявить даже письменно, что я, такая-то и такая-то, вступила в интимную связь с Чонкиным случайно и неосмотрительно, не зная его звериной сущности, о чем сожалею. А? Как вы думаете, можно гак написать?
Прокурор посмотрел на Нюру и увидел ее глаза, полные слез.
— Дяденька, — сказала Нюра, хлюпая носом, — он ведь, Ванька, хороший.
— Хороший? — Прокурор нахмурился и отвел глаза. — Интересно, за что же его арестовали, если он хороший?
— Так ни за что же, — сказала Нюра.
— Ни за что? — сердито
