Собрание сочинений (Том 1) (-) - Алексей Толстой

- А ведь я не узнал тебя, не узнал, Алексей Петрович... Напугал, наверно? Прости, душа... Погостить приехал? А у меня, брат, такая скучища мы с дочкой Зоей совсем раскуксились. Забыли все старика, никому он не нужен. Да ты чего стоишь, плюнь на меня, садись, бери стакан, не стесняйся, душа; этот коньячок мне приятель из гвардии присылает. А твои дела - сам вижу: похорошел, возмужал.

И Вадим Андреевич принялся пребольно похлопывать Видиняпина, отчего тот морщился, проливая вино на колени; а когда коньяком обожгло ему все нутро, подумал: "А ведь в самом деле - старик славный, не отложить ли должок?" - и поглядел на дверь, за которой прошумело платье Зои.

- А я, брат, совсем профершпилился, - продолжал Вадим Андреевич, продал последний лесок, а деньги, как птички - только хвостики показали. Да, Алексей Петрович, конец нашему уезду, крах. Двадцать лет назад - да мы царями сидели. Выкатишь, бывало, в коляске - все шапки долой, кругом хутора дворянские, родня, благородство имен: Собакины, Репьевы, шесть сыновей Осокина, Теплов старик и я - Тараканов, столпы. А теперь сволочь какая-то сидит, сволочь к тебе и в дом лезет.

- Вадим Андреевич, не обижайте, - сказал Видиняпин.

- Да я не про тебя - про остальных, не хорохорься. Ты вот думаешь, что я старый дурак и спился. А я, быть может, обдумываю план. Испугался? А как затрещит уезд со всех концов, да встанет дворянство за свои коренные права... У меня, быть может, тайный комитет составлен и адресок кое-кому припасен. Показать? Подождешь. А в подвале, вот здесь под тобой, бомбы-с. А в уезде дворянство начеку, а в Петербурге двенадцать тысяч молодых дворян моего слова ждут. Как объявлю - сейчас купца Шихобалова на березу, Синицына на березу, и пошла писать губерния. А я в Петербург с адреском. Помилуйте, принуждены. Ага! А ты думал - я пьяного дурака валяю. Сознайся: думал, что я дурака валяю? Ну скажи: пьяный дурак! Вадим Андреевич поднялся во весь рост и, упершись в бока, распалялся гневом, а Видиняпин, задрав в страхе голову, сидел перед ним, шепча: "Ей-богу, не думал, Вадим Андреевич, ей-богу, нет".

- Врешь. Я знаю - ты, мерзавец, за деньгами приехал. Черт с тобой, бери мои деньги. Не это обидно, а что мое дело рухнет... Так, значит, ты против дворянства идешь?

- Господи, да какие там деньги, Вадим Андреевич, конечно, я за вас.

- Вот что, - воскликнул Тараканов, топнув босой ногой, - мы будем на дуэли драться. Побьешь меня - твои деньги, или быков назад бери. Тут, брат, дело верное.

И Вадим Андреевич вытащил из ломберного стола кремневой пистолет, бормоча: "По очереди, брат, по очереди, на узелки".

Видиняпин, ухватясь за кресло, глядел на пистолет, выкатив глаза. В комнату в это время быстро вошла Зоя, взяла пистолет из рук отца и сказала: "Батюшка, сядь, довольно", - потом налила себе в рюмочку вина, отпила и присела у трюмо, в синей глубине которого отразилась маленькая ее голова с тенью под глазами.

- Ты думаешь, я шутки шучу, - потише продолжал Вадим Андреевич, валясь в кресло, - вот Зоя только спасла тебя, подстрелил бы, как муху.

- Его нужно хорошенько проучить, папа, - молвила Зоя, - он наверху бросился на меня.

- Господи, - завопил, наконец Видиняпин, - да чем же я виноват! Ничего у вас не пойму, вертится в голове, чепуха какая-то лезет... Простите меня...

И, стоя посреди залы, подгибал Видиняпин колени; складывал руки у лица, до того перепуганный и пьяный, что Тараканов вдруг захохотал, а Зоя подошла к Видиняпину, взяла его за руки и стала кружить. Видиняпин уперся было сначала, потом поплыли перед глазами его три окна, комод, часы, трюмо, диванный угол, столик с бутылками, Вадим Андреевич Тараканов, оленьи рога над дверью, потом опять окна, все быстрее и быстрее... И, блаженно улыбаясь, чувствовал Алексей Петрович нежные, тоненькие и теплые ладони девушки, тянулся к ее закинутому лицу, а Зоя медленно усмехалась клоунским ртом. Вдруг она отпустила руки, подошла к дивану и легла в тени; а Видиняпина неудержимо потянуло прижаться к полу, что он и сделал... И сквозь дремоту казалось ему, что заиграли на рояли и ужасно стали топать ногами. А спустя время, когда Видиняпин открыл глаза, в зале никого не было и в окно лился голубой лунный свет.

Алексей Петрович, не чувствуя головы, будто ее и не было, с трудом поднялся на ноги и, пробираясь вдоль стены, чтобы не кинуло в сторону, отворил дверь в коридор. Там, одетый, в картузе, засунув руки в широченные штаны, стоял Тараканов.

- Поди-ка, поди-ка сюда, - сказал он.

- Вадим Андреевич, шутки в сторону, - удивляясь своей смелости, проговорил Видиняпин, - отдайте мне быков, если платить не можете.

- Я тебе покажу быков, - сказал Тараканов, - у меня уж и дрожки заложены.

6

Сидя на дрожках позади просторной спины Тараканова, вздрагивал Алексей Петрович - до того его развезло, а репьи, в которые нарочно заехал Вадим Андреевич, пребольно хлестали по ногам, и на кочках так потряхивало, что зубы щелкали и отбилось нутро.

Обогнув старый сад, Тараканов въехал на плотину, откуда был виден летавший над прудом туман, грузно повернулся, указал на лесную опушку, на которой лежал скот, и сказал:

- Вот твои быки; у них еще и приплод есть.

- Какой же у них приплод, Вадим Андреевич, когда они быки, да еще холощеные?

- Значит, ты мне не веришь, я вру?

- Верю, Вадим Андреевич, мои быки были красные, а это пегие и представляются коровами, мне бы поближе посмотреть.

- Ближе не могу: глаза дальнозоркие, режет, когда близко гляжу.

Алексей Петрович вздохнул и попросил:

- А вы бы зажмурились.

Тогда Вадим Андреевич вплоть придвинулся к лицу Видиняпина и крикнул:

- Пошел с моих дрожек прочь, - и, когда Видиняпин слез, принялся Тараканов махать невидимым пастухам, крича пронзительно:

- Вот я вас, негодяи! Зачем скотину на луг выпустили? Гони ее в лес, я вас...

- Это уж бог знает что, - воскликнул Видиняпин, - да вы меня прямо надуть хотите.

Тогда Вадим Андреевич схватил Видиняпина за грудки, подтащил к себе, потряс, плюнул в Алексея Петровича и пихнул под плотину вниз, где росли крапива и лопух. От падения и страха обморокнулся Видиняпин и долго лежал, а когда очнулся, просидел еще немного в густой чилиге и ползком выбрался из-под плотины.

Разбитый, приплелся он обходом в деревню, разыскал коней и землемера, лег в свою плетушку, сказал: "Все к черту пошло, увозите меня скорей" - и тут же заснул.

Когда он проснулся, лошади нешибко бежали по серой дороге; наверху были звезды, и месяц встал над степью; ямщик согнулся на козлах, а землемер кивал козырьком, словно здоровался.

- А что, долго я спал? - спросил Видиняпин. Землемер вскинул голову, потянулся и ответил:

- Да, порядком.

- Слава богу, - пробормотал Видиняпин, - постой, постой, мы вперед, что ли, едем или уж обратно?..

ХАРИТОНОВСКОЕ ЗОЛОТО

В крещенские лунные ночи по снежному тракту от Екатеринбурга до Исетского завода катаются кошевники на взмыленной тройке, запряженной в легкую кошеву...

В кошеве лежат друг на дружке пять человек, в собачьих дохах, подвязанных кушаками.

Ямщик правит стоя, закутанный в башлык. От коней валит пар, и за кошевой на санном следу играет свет месяца.

Нехорошо повстречаться с такою тройкой, не скроешься от нее в снежной равнине - горы далеко, перелески редки, гони что есть дух, и то нагонят... И хотя нет на кошевников управы, а под нынешний крещенский сочельник и на них нагнали страх.

Выехали они из Екатеринбурга все пьяные и доскакали вплоть до холмов, за которыми лежит Исетский завод... На раскатах кошеву стало трепать, уда*ряя отводом о сугробы, и хотели было воры повернуть коней назад, как показался впереди задок саней, запряженных в одиночку.

В санях спал человек, и лошадь шла шагом...

Ямщик в кошеве сразу осадил тройку; двое 1'эшевни-ков поднялись: один держал аркан, другой плеть; ямщик спросил: "Готово?", свистнул по-разбойничьи, гикнул и хлестнул по коням.

Пронеслась тройка мимо саней, спящего в них седока захлестнул аркан и вынес на дорогу, а санки опрокинулись, и лошадь шарахнулась в сугроб.

Выкинутый седок волокся на длинном аркане за кошевой; петля захлестнула ему под мышки, и он, растопырясь, как черепаха, кричал низким басом: "Караул". Все это видел присевший неподалеку за кустом заводской конторщик - шатался он ночью по зайчикам - и рассказал потом всем на удивление, как проволокли кошевники седока, чтобы обеспамятел!, сажень сто до поворота, где стоял столб... У столба тройка замедлила, и волокущийся человек, налетев на столб, схватился за него, влип, аркан, привязанный к задку кошевы, натянулся, и тройка стала...

Ямщик в башлыке обернулся и вдруг закричал не своим голосом:

- Руби, руби веревку, это Ванька Ергин.

Но неужто из-за одной Ванькиной силы струсили кошевники - народ отчаянный? Была, значит, иная причина? Причина действительно была.

Рассказывают, что от Харитоновского дома в Екатеринбурге до озерка в городском саду (на озере по зимам каток) проделан еще в древнее время подземный ход.