День рождения ведьмы - Кирилл Кащеев

Ирка послушно опустилась на колени.

До земли припала,Сим лит не вмывалась.Бо води не мала, —

продолжала Катерина.

Прямо перед Иркой возникла… огромная, темная от времени дубовая колода, полная ледяной, до зубовного хруста, водой.

Ой встань, дивчинка,Встань, молодесенька!Была дытына — стала дивка!Умый личко билесеньке!

Наверное, это странно — умываться из древней дубовой колоды посреди самой обычной улицы индустриального города. Но когда рядом шелестит листвой Отец Дубов, а в колоде плещет вода из хортицких источников, ничего странного быть не может! Ирка с наслаждением опустила в воду руки, а потом окунула пылающее лицо. Как всегда после прикосновения к хортицким источникам, перед глазами замерцали картинки, словно проступая сквозь стены обычных домов. Прошествовали мимо величественные византийские купцы. За ними появился отряд рыжеусых варягов-викингов в рогатых шлемах. Пронесся на коне польский крылатый гусар и прошагали, метя широкими, как Черное море, шароварами, запорожцы с копьями на плечах.

— Давай, Ирка, жги! — пронзительно завопила Танька.

Засверкали, вспыхивая с неистовой силой огоньки в кольцах робленных.

Ирка ударила ладонями по воде, заставляя сверкающие брызги разлететься во все стороны. Ударила еще и еще, расплескивая воду. Ведьмы захохотали, закружились, ловя на ладони сверкающие капли. Ирка воткнула руки в бока и выдала такого дробота стальными каблуками, что задрожала земля!

— И-и-и-и-эх! — пронзительный визг взвился над городом.

И ведьмы понеслись по улице с визгом и топотом, звоном каблуков и вихрем разлетающихся рукавов. Безумные тени заметались по стенам. Волосы ведьм бились на ветру. Вспыхивали и вспыхивали костры, искры кружились, как светлячки над головами, завивались в сверкающие смерчи и оседали на волосах и плечах ведьм пламенными ожерельями.

Ирка летела за этими кострами, за этими искрами, бежала, мчалась, кружась и визжа в неистовой пляске. Мимо нее проносились смутные силуэты — местные, запорожские молодые ведьмы пикировали из поднебесья, чтобы присоединиться к свите ведьмы-хозяйки.

— Русалии, русалии! Симарглу слава! — кричали ведьмы. — Великому Псу, подателю всего живого — слава ему!

— Слава! — прошептала Ирка. Какой он ни есть, как бы ни сложилось у них дальше — сегодня русалии, сегодня слава ему!

Хохочущий, визжащий, сверкающий, неистово скачущий хоровод вырвался на площадь-скверик. Весенние русальские костры вспыхнули по кругу, взмывая в темное небо столбами гудящего пламени. Ирка закружилась между деревьями, взвивая ярко-зеленые, цвета молодой листвы, рукава. Все вертелось вокруг нее: деревья, камень с надписью, будто из сказки, скульптура лошади, в огнях костров готовая ожить и сорваться в скачку вместе с хохочущими ведьмами…

Ирка замерла со вскинутыми к небесам руками и рукавами, пляшущими по ветру.

И вот тогда, словно кто-то отдернул завесу, она увидела ЕГО.

Глава 44 Возрождение хортицкого дуба

Это был величайший в мире дуб, истинный отец этой земли! Какие там 700 лет, что за глупости! Этот дуб уже был, когда Святослав рубился с печенегами в своем последнем бою. Об этом дубе писал Константин Багрянородный, великий император, дуб видел византийцев и викингов, воинов и отшельников. Да-да, именно под этим дубом запорожцы писали письмо турецкому султану, и этот дуб стукнул желудем по темечку Богдана Хмельницкого, когда тот решал судьбу своей земли. Под этим дубом слагал стихи Тарас Шевченко. Этот дуб был всем, он был велик…

Это было самое страшное, самое чудовищное дерево, которое только могло существовать на земле. Могучие толстые ветви, иссеченные трещинами и ходами жуков-вредителей, лишились не только листьев, но и коры, и казались выбеленным на солнце скелетом. Единственная живая, пустившие листья ветка жалобно стонала на ветру, ей было страшно, как человеку на кладбище, среди поднявшихся из могил мертвецов. Глубокий ожог от молнии пересекал плоть дуба. Там, где глупые и подлые люди, прослышав о его волшебных свойствах, содрали живую кору, виднелись красно-коричневые пятна, похожие на подмокающие гнойные раны. Три железные мачты торчали вокруг дуба, от них тянулись стальные тросы и цепи, опутавшие мертвые ветви и держащие дуб почти на весу. Даже в человеческом облике Ирка ощутила омерзительный химический запах — другие люди так хотели помочь, что лили и лили консерванты в землю у корней. Дуб был похож на несчастного, уже почти мертвого старика, со всех сторон утыканного трубками капельниц, которые все гонят и гонят в его кровь уже не способные помочь лекарства.

«Совсем как в Мертвом Лесу, там, у Айта!» — Ирка замерла, дрожа от ужаса. Ни на кладбище, среди мертвецов, ни рядом с охотящимся за ней заложным она не испытывала такого страха, как перед этим не живым, но и не мертвым деревом!

— Мяу! — сказали рядом, и в свет костров неторопливо вышел Иркин кот.

Ирка не удивилась, совсем. В первый раз, что ли? Он же кот, ходит, где вздумается. И всегда появляется вовремя.

Отблески пламени играли на пестрой шкуре, словно сшитой из шкур разных котов, заставляя рыжие куски вспыхивать, светлые сиять белизной, а темные точно излучать первозданный мрак.

Кот не торопясь подошел к дубу. Запрокинул тяжелую, слишком крупную для обычного кота башку и внимательно изучил толстые мертвые ветки. Прыгнул, скребя лапами по стволу, влез наверх и, свесив хвост, уселся на выбеленной ветке, как сидел на своей любимой груше.

Кажется, дуб шевельнулся. Ветвь заскрипела и медленно и мучительно качнулась, точно намереваясь скинуть наглого пришельца.

— А-шшш! — кот грозно зашипел, выгибая спину, и хлестнул по ветке когтистой лапой, утверждая свое право быть здесь. И ветка затихла. Кот удовлетворенно муркнул и мимо таблички «На дуб не влезать!» сосредоточенно полез выше, с ветки на ветку, обходя дуб по кругу на манер кота ученого, разве что без цепи. Еще мгновение, и его яркие зеленые глазищи загадочно замерцали с самой верхушки дерева.

Ирка глубоко вздохнула и, не отрывая взгляда от сверкающих кошачьих глаз, пошла к жуткому дереву. Остановилась у голого, мертвого ствола, робко протянула руку… Кот ободряюще муркнул. И тогда Ирка, решившись, прижалась к стволу. Сделать это было так же сложно, как обнять покойника! Из ее горла вырвался пронзительный, полный ужаса крик, но она не отпустила ствол, наоборот, только крепче вжалась в него, прислонилась щекой и крепко зажмурилась.

Дуб стонал. Дуб корчился, дуб кричал от раздирающей его боли каждым скрипом мертвых ветвей. Дуб обвисал на терзающих его цепях, мечтая дотянуться, рухнуть на землю, раскидать обессиленно ветви и уснуть, уснуть, растворяясь в лоне своей матери, вырастившей его от крохотного желудя. Но даже мать больше не была прибежищем. Дуб начинал ненавидеть людей. Когда-то он любил их, весело шелестел ветвями над головами этих недолговечных, но таких интересных существ, делавших и его жизнь интересной. Но не сейчас. Те, кто был раньше друзьями, обернулись худшими из палачей! Это они терзали его уже почти мертвую плоть ножами, обрезая последние живые ветки «на память». Они сдирали с него заживо кору, а потом другие люди стягивали его железом и подпирали железными палками. Он не знал, кого ненавидел больше! Они держат его на цепи, как пса, как раба, они заковали его в кандалы, они…

Дуб мечтал рухнуть и передавить как можно больше их, этих человечков! Только не знал, куда ему больше хотелось упасть: на часовню, которую они выстроили с одного его бока, или на кабак «У Дуба» — с другого!

Прямо под руками у Ирки, под гладкой поверхностью ствола-скелета вызревал самый невероятный, самый чудовищный заложный покойник, которого только можно вообразить! Ирка зажмурилась еще сильнее, поскуливая от ужаса. Здесь бывают праздники, здесь устраивают концерты, казацкие игры, здесь собираются семьи с детьми… Он достанет их, он их достанет! И волна жестокого, жадного предвкушения истерзанного узника, норовящего добраться до своих палачей, хлынула ей в руки.

«Не надо! — жалобно взмолилась Ирка. — Пожалуйста, не надо!»

Удивление толкнулось ей в ладони. Дуб словно спрашивал — кто здесь? Кто сумел пробиться в его муку, в его пустоту, в его одиночество? Сверху снова муркнул кот, и Ирка потянулась дубу навстречу, отвечая и его удивлению, и его боли, и его ненависти.

— Помоги мне, ведьма! — почти человеческими словами взорвалось у нее в голове. — Помоги-иии! — застонали ветви.

Ветер погладил Иркины мокрые от воды волосы.

— Помоги… Морана и Жива — одно! Помоги-и-и…

Ирка зажмурилась уже так, что из-под век ее брызнули слезы, в мгновенном понимании чего хочет и требует от нее Отец Дубов.