А-бомба - Абрам Иойрыш

И. В. Курчатов сумел создать мощный научно-инженерный коллектив, непосредственно связанный с производством. Пожалуй, в истории науки и техники еще не было такого примера единения теории и практики.

Партия и правительство в суровой военной и послевоенной обстановке сумели сосредоточить на этом участке науки могучие силы, объединить все коллективы исследователей.

Уверенно руководил этим творческим коллективом И. В. Курчатов. Каждый шаг на пути решения проблемы обсуждался коллегиально; принятое претворялось в жизнь. Курчатов был не только одним из создателей научных принципов овладения ядерной энергией в СССР, но и фактически главным научным руководителем этой проблемы, направлявшим деятельность многих ученых и промышленных учреждений и организаций. Его роль организатора и руководителя советской атомной науки неоценима.

Видеть за малым большое — одна из основных черт подлинно творческой личности: политик ли это, разведчик, ученый или художник. Курчатов умел смотреть и видеть именно так.

Курчатовым гордились, Курчатова уважали, Курчатова боялись, у Курчатова искали и находили правду, в Курчатова верили. Курчатов, Курчатов, Курчатов только и слышалось среди ученых-атомников.

В 1948 г., когда американские «специалисты по России» гадали, скоро ли СССР будет иметь атомную бомбу, у наших ученых было уже все, что нужно для производства такого оружия.

29 августа 1949 г. на полигон, расположенный далеко на востоке страны, прибыли члены Государственной комиссии и представители Верховного командования Советской Армии. Под наблюдением И. В. Курчатова и А. П. Завенягина была проведена окончательная сборка атомной бомбы.

Курчатов знал немало, немало мог, любимым его изречением были слова Менделеева о том, что наука бесконечна и что каждый день привносит в нее все новые и новые задачи. Нужно было еще раз самому проверить всю схему разработанной программы, окончательно уточнить все вопросы с особыми группами наблюдения за дальними последствиями предстоящего взрыва на расстоянии сотен и даже тысяч километров. Определяя задачи каждого, он тотчас включился в работу, и день промелькнул незаметно.

Вечером все находившиеся на полигоне были дополнительно проинструктированы о соблюдении правил безопасности, за каждым были окончательно закреплены его место и обязанности, уточнено, выверено до последних мелочей расписание.

Весь день дул резкий, упорный северо-западный ветер. К вечеру он усилился, собирались грозовые тучи. Стали проскакивать молнии, все теснее стягиваясь, словно к центру, к 30-метровой стальной башне, на самом верху которой уже была установлена и подключена к линии подрыва первая советская плутониевая бомба. Каждый, кто об этом знал, с замиранием сердца следил за молниями, пляшущими вокруг металлической вышки, слегка раскачивающейся под ударами ветра.

Курчатов вышел из блиндажа, где происходила последняя настройка и наладка различных приемных устройств, уже перед самым вечером. Было душно. Он расстегнул ворот рубашки, подставляя грудь ветру, отыскал взглядом вышку, обозначенную цепочкой взбегавших в тучи редких огней электрических лампочек. Там, высоко над землей, ожидая своего мгновения, покоился непостижимый по силе концентрации первородный сгусток энергии, заключенный в хрупкую оболочку.

Курчатов прислушался к неистовству грозы и ветра; он знал, что сейчас везде на полигоне царит беспокойство, и сам невольно при каждой новой вспышке молнии в непосредственной близости от металлической башни всякий раз напрягался. Погода для предстоящего была явно неудачной, поднятые в небо аэростаты с приборами для фиксирования характеристик взрыва начало срывать; казалось, именно вокруг вершины башни, ставшей словно средоточием мира, клубились тучи.

Состояние тревожного и нетерпеливого ожидания необычного, страшного и вместе с тем праздничного таинства охватило Курчатова. Он стоял, не замечая ни ветра, ни грозного неба. Мир еще ничего не знал, но пройдет всего лишь одна ночь и многое изменится, произойдет необратимая перестановка самых различных сил.

Курчатов, то и дело прихватывая сбивавшуюся в сторону от ветра длинную бороду, думал, что завтра утром в мир ворвется еще одна лавина, пойдет разрастаться, и никто не может рискнуть предсказать ее ближайшие и дальние последствия.

В эту ночь на полигоне никто не мог заснуть.

Для Курчатова, отсекавшего до того любые сомнения, после взрыва бомбы наступал новый отсчет времени, и он, в силу исторической необходимости ставший ее автором, должен был оказаться на новом рубеже.

Курчатов прошел к себе. Было уже далеко за полночь.

Через некоторое время Курчатов передал по радио:

— До взрыва осталось четыре часа. Взрыв переносится на час раньше, на семь утра.

Оставшееся время, как показалось всем на полигоне, пролетело мгновенно, и, когда в увеличивающейся тишине грянуло: «Ноль!», — все прильнули к наблюдательным амбразурам.

Несмотря на толстые защитные очки, присутствующие на полигоне ощутили удар невиданного, ни с чем не сравнимого света. Перед ними было всесокрушающее торжество вспыхнувшей, превратившейся в лучистый, стремительно увеличивающийся сгусток материи. Невыносимо сияющие черные молнии то и дело пронизывали желтую, розовую, синюю, голубую ревущую массу, заполнившую, а затем и поглотившую все небо. Никто из присутствующих не мог видеть, как плавились и в одно мгновение вспыхивали расставленные недалеко от эпицентра артиллерийские орудия, танки, как выгорели вместе с разнообразной техникой массивные бетонные сооружения, имитировавшие оборонительные укрепления и различные постройки и др.

Уходившее гигантским, все более разбухавшим куполом ввысь, переливавшееся всеми цветами исполинское огненное вздутие приковывало к себе внимание. От него нельзя было оторвать глаз. Нельзя было долго смотреть на это безумное торжество распада, на это ликующее творение человеческих рук, но все смотрели.

Когда огонь начал темнеть и подземный гул и грохот стали волнами пронизывать каменистую землю, Курчатов отвернулся от амбразуры.

Первая советская атомная бомба была взорвана. В тот же день комиссия познакомилась с первыми результатами испытания.

Однажды после очередного испытания, когда на наблюдательном пункте осталось всего несколько ученых, Курчатова спросили:

— А вас не тревожит моральная сторона этого изобретения?

— Вы задали закономерный вопрос, — ответил он, — но мне кажется, он неправильно адресован. Его лучше адресовать не нам, а тем, кто развязал эти силы, — Курчатов задумался и немного помолчал. — Страшна не физика, а авантюристическая игра, не наука, а использование ее подлецами. Это банальная истина, и мне совестно ее повторять!

Однако спрашивавшего, вероятно, трудно было переубедить.

— Но мы-то, — сказал он, — мы-то, проповедники самых гуманных идей, и вдруг — нате вам — эта кошмарная бомба!

Курчатов остановился напротив него. Прямой вопрос требовал прямого ответа.

— Вы касаетесь моральных аспектов войны. Наука не оперирует подобными категориями. Наука — это исследование, предположение, эксперимент. Поэтому я вам отвечу, как гражданин, — он помолчал. — Когда наука совершает рывок и открывает возможность для действий, затрагивающих миллионы людей, возникает необходимость переосмыслить нормы морали, чтобы поставить эти действия под контроль. Но ничего похожего не произошло. Скорее, наоборот. Вы вдумайтесь речь Черчилля в Фултоне, военные базы, бомбардировщики вдоль наших границ. Намерения предельно ясны. Науку превратили в орудие шантажа и главный решающий фактор политики. Неужто вы полагаете, что их остановит мораль? А если дело обстоит так, а оно обстоит именно так, приходится разговаривать с ними на их языке. Да, я знаю: оружие, которое создали мы, является инструментом насилия, но нас вынудили его создать во избежание более отвратительного насилия! Наука не знает отечества, но ученый должен его иметь, — закончил Курчатов словами Пастера.

Научная истина не может быть безнравственной, безнравствен тот строй, который заставляет истину служить безнравственным целям. СССР и США — оба создали страшную бомбу. Но Соединенные Штаты сбросили ее на головы мирных жителей, сделали ее оружием шантажа, наша же страна стала атомной державой лишь затем, чтобы дамоклов меч страха никогда не нависал над миром.

Советские физики знали, что они создали оружие для своей армии, защищающей мир. Трудно восстанавливать дом, зная, что его кто-то мечтает завтра разрушить. А Стране Советов угрожали каждый день и час по радио и с трибун конгрессов, атомной бомбой и сверхмощными ракетами.

И рабочие снова не выходили из цехов, а ученые — из лабораторий. Ковался щит, способный выдержать любой удар.