Автобиография - Прасковья Орлова-Савина

МАЯ 20-го

В истории Священной Маккавеи, Три отрока, лик мучеников, нас Особенно при чтенье Четьи-Минеи В сомнение приводят каждый раз, И как Фома, не видя, был без веры, А требовал чтоб язвы показать… Так воинов страдания без меры Бог в наши дни дает нам осязать. Мы многому теперь не видя верим, Уж роскоши бежим и суеты, И падая пред Ним, не лицемерим, Твердя с Фомой: Господь и Бог наш Ты!

О Крым! О Крым! когда в воображенье Представится с больными госпиталь: Жалеем мы всех павших на сраженье, Но раненых, увечных вдвое жаль! Без рук, без ног герои инвалиды. Вот льется вновь там мучеников кровь!.. Вы во Христа — на берегах Тавриды Крестилися и облеклися вновь. Молитесь же за нас, за братии грешных, Чтоб нам Господь, спасая от грехов, Дал победить врагов не столько внешних, Как внутренних, опаснейших врагов: Ложь, гордый дух, в судах неправосудность, Предательство, продажность, клевету, Дух праздности, тщеславье, безрассудность, И роскоши и моды суету!.. Чтоб, следуя святых отцов примеру, Царь, раб, и вождь, и воин рек к Нему: «Умножь, умножь, Господь, мою Ты веру Иль помоги неверью моему!» Услышит Бог смиренные молитвы, Лишь с верой даст победу на войне; И выйдем мы из настоящей битвы Очищены, как золото в огне. Мужчины! все на берега Тавриды! За веру пасть нам всем пришла пора! Пусть женщины здесь служат панихиды В церквах и в домике Великого Петра! Мы многому теперь не видя верим; От роскоши бежим, от суеты И, падая пред Ним, не лицемерим, Твердя с Фомой: «Господь и Бог наш Ты!..»

Н. Куликов

Он был в восторге и просил позволения списать. Я, виновата, отдала. Вечером с хозяевами и их родными дамами ходила в лавки. Оттуда все зашли к французам, и надо было видеть их радость и слышать их требования или, лучше сказать, просьбы. Я, что могла, все исполнила, озвратясь домой, начала переодеваться, а главное, сражаться с насекомыми, которые просто одолевают.

2-го июля. Огправя к тебе письмо с Владиславом Максимовичем в город, я осталась с Марьей Ивановной и в тишине, спокойствии и созерцатгя дивной природы провела еще день. Владислав Максимович приехал в пять часов, и когда мы пошли гулять, то так ясно слышали выстрелы, что я стала считать, глядя на часы, и слышала, что в одну минуту палили по четыре раза. Каждый звук отдавался в сердце! И теперь с нетерпением жду несчастных страдальцев, чтоб помогать им по возможности. Покуда, мой милый друг, ты получишь это письмо, тебе будет известно, что си-нопский герой Нахимов убит и, всеми оплакиваемый, похоронен 1-го июля. О, это величайшее несчастие! Сегодня я приехала в десятом часу с Владиславом Максимовичем. Они очень уговаривали меня остаться до понедельника, но я, при всей прелести их мирной, очаровательной жизни, стосковалась бы, и совесть мне бы шептала: «Тебе хорошо, а каково им!» Бедные больные своею привязанностью меня избаловали, и я вижу, как для них необходима. Напившись дома кофею, пошла в три больницы; в одну отнесла пожертвованный табак и трубки и была очень счастлива, видя их радость. Во время обеда получила еще письмо от Над. Ляликовой, присланное с частным человеком, и при нем посылка: акафист Покрову Божией Матери, корпия, которую готовила ее сестра, и пять фунтов кофею. Я ей сегодня ответила. Вечером ходила ко всенощной; по милости Божией, молилась хорошо. После отнесла бедной Брошевской чайку и сахару. Она после болезнн совсем расстроилась.

3-го июля. Час утра. Несколько минут свободных, и я хочу разделить их с тобой, мой милый, родной! Господь был особенно милостив ко мне, грешной, сегодня. Утром, встав в шесть часов, я думала: что-то мне Бог поможет сегодня сделать. У меня больных семь человек; они все уже выписаны, но еще нет подвод; не на чем отправить транспорт. Чай получат для праздника сегодня два раза, а больше, что им дать? Наконец придумала, взяла табаку и отправилась; а это им лучший гостинец. Все раздала и в своей и в других больницах, где есть от меня переведенные. В одну из них пришел священник, и я имела счастье быть при приобщении, при панихиде и при молебне святому Николаю. Потом, раздав некоторым лекарство, узнав, кому чего хочется, я услышала благовест и пошла к обедне. Нашла свое скрытное местечко свободным и молилась, по благости Божией, порядочно. Меня более возбуждал к молитве какой-то офицер, который стоял впереди: я редко видела, чтобы мужчина так молился.

Дома напилась кофею, приготовила что нужно для больных и потом примеряла новое платье. Да, мои милые, я так дурно разочла, будто мне будет достаточно трех платьев, и так обносилась, что коричневое должна была починять черными заплатами, а башмаки то и дело зашиваю. Мне уже сделали и на заказ, но через два дня они разорвались. Притом все страшно дорого; например, съестные припасы: одна луковица пять копеек серебром! На платье я купила темного гроденапля более для того, чтоб было в чем ехать к Владиславу Максимовичу и Марии Ивановне на именины. Соображаясь с тем, что я в Петербурге ношу платье три и четыре года, я не разочла, что там ношу их тридцать или сорок. А при такой жаре и пыли приходится менять белье и платье раза по три в день. До вечера! Пробило два часа, сейчас кушать.

Десять часов вечера. После обеда уснула полчаса, потом кое-что поработала. Моя добрая хозяйка постоянно со мною, когда я дома. Она меня так полюбила, что не может вообразить дня разлуки. Сегодня весь день перемежался дождичек; потом немного прояснило, и она пригласила меня прокатиться. Велела заложить лошадь, Вдруг ко мне солдат: «Больных привезли из Севастополя!» тотчас дала чаю и галет и сама пошла скорее. Это двадцать три человека с Черной речки; они не ранены, а просто больные. Я спросила, давно ли они выехали и что там делается? Они отвечали, что уже несколько дней без остановки бомбардируют Севастополь, но что вчера и к ним стали бросать бомбы, а это верст двадцать от города. Уже трех казаков убили и ранили одного. Сделалась тревога, и начальство распорядилось тотчас отослать больных, чтоб, в случае несчастия, не пришлось их бросить. Между больными два грека; один постарше, должно бьпъ начальник, у него на феске серебряный крест, окруженный венком, наверху корона, все серебряное. У другого крест в полувенке. Дала им лекарство, которое нашла в своей аптеке: у кого понос: «Guttae Anticholericae»1, у кого горячка: «Aqua ferri, Aqua distillata»[46].

Прости, что я шучу с тобой и показываю свои знания в латинском языке. Коли правду сказать, мне хочется запомнить хоть несколько слов латинских, потому я и записываю. Итак, у меня опять свои больные, хотя, я думаю, ненадолго: очень опасных нет и, верно, они скоро пойдут в транспорт. Ах, с сердечным трепетом помышляю о той минуте, J когда Господь приведет и мне отправиться в транспорт. Чем ближе время, тем более я начинаю побаиваться… Только надежда на милосердие Божие укрепляет меня. Знаешь ли, что я теперь не считаю чисел так: третье, четвертое, пятое… нет, я считаю: девятнадцать, осьмнадцать, семнадцать и т. д., и когда дойдет до одного, — это будет 22-е число, канун моего отъезда. Да простит мне Господь эту мысль, она невольна! Вот что я давно думаю и желаю. Я знаю, что успела бы написать об этом, но как-то не хочется расстаться с тобой.