Утверждение правды - Надежда Попова

– Что-то вроде иконы.

– Опасное сравнение, – снова усмехнулся Рудольф, – если б наш разговор слышал кардинал… И так тоже можно сказать, госпожа фон Рихтхофен. Он оберегает дом – но в то же время нельзя полагаться лишь на его покровительство; он хранит владельца – но не следует надеяться на него всецело… Да, думаю, это можно сравнить с Распятием или иконой. Однако есть некоторые вещи, которые он исполняет подлинно и, я бы сказал, пунктуально.

– Итак, я понимаю – мы подошли к сути ваших предположений, основанных на… На чем?

– Та фигура, что спрятана в моей сокровищнице, вырезана из дерева, но состоит не из него лишь одного. К ней прилагаются два камня, вставленных в глазницы, – венисы.

– Богемский гранат… – протянула Адельхайда понимающе. – Что ж, вполне соответствует оформлению. По поверьям, если я правильно помню, сей камень обладает теми же качествами, что и ваш дед, а именно – оберегает, помогает, придает сил и прочее.

– Вы не верите в свойства камней?

– Богемский гранат был в перстне моего мужа, – пояснила она. – Тоже достался ему по наследству… Его убийц это не остановило.

– Как, собственно, и Распятие на его шее, – тихо заметил Рудольф, и на несколько мгновений вокруг повисла тишина. – Впрочем, – встряхнувшись, заметил он нарочито бодро, – моя стража не защитила мою сокровищницу, однако ведь это не означает, что она вовсе ни на что не способна, верно?

– Итак, два камня, – не ответив, констатировала Адельхайда. – В чем их смысл, кроме традиционно приписываемых им особенностей?

– Это глаза, – снова запнувшись на миг, пояснил Рудольф. – Глаза, которые видят, что совершается вокруг. Но в глазнице деда оставался только один камень, второй еще мой отец оправил и прикрепил на цепочку, чтобы его можно было носить на шее. И – нет, именно традиционно приписываемых этому камню особенностей в нем и не было; это не оберег. Это, скорее, предвестник. Он не поразит молнией того, кто поднимет на владельца руку, но предупредит, когда кто-то соберется это сделать.

– Каким образом?

– Вениса в оправе теплеет, – серьезно ответил Рудольф. – Я бы даже сказал, она становится горячей; не жжет, но ощущение жара в месте ее соприкосновения с кожей есть.

– Это происходит, когда опасность непосредственна, близка? Скажем, если к вам приближается убийца с ножом?

– Да, весьма грубо можно сказать и так. Зигмунд отказался взять его с собою в ту поездку, – вздохнул Рудольф тяжело. – И я до сих пор корю себя за то, что не настоял на своем. А теперь – за то, что точно так же не проявил твердости, когда отказался и Фридрих.

– Ну, я полагаю, Его Высочество и без того защищен силами, вполне способными обеспечить его безопасность. Я разумею силы вполне материальные, хотя речь и идет о Господних служителях.

– Вы словно сговорились с ним, – усмехнулся Рудольф невесело. – Повторили его слова почти буквально. Вот только он упомянул еще и силы нематериальные, причем вполне серьезно… Господи, сколько усилий я прилагаю для того, чтобы отвадить от него конгрегатских наушников; ведь капеллан – он даже не может должным образом прикинуться, и я знаю доподлинно, что он приставлен к моему двору инквизиторским Советом, и не он один… И все равно я кого-то проглядел. Кого-то я упустил.

– Быть может, Его Высочество просто искренний христианин?

– Будучи императорским сыном? – скептически уточнил Рудольф. – Искренний христианин?.. В любом случае, это не к добру. Лучше бы ему полагаться на себя; кому, как не мне, знать, что это такое – быть в зависимости от «сил», способных и в самом деле на многое…

– И на что же способен ваш дед? – напомнила Адельхайда мягко; Император запнулся, помедлив, и кивнул, словно принимая ее призыв возвратиться к теме:

– Как я уже говорил, в его глазнице остался второй камень. Между ним и венисой в оправе есть некая связь, и она не ослабевает при удаленности камней друг от друга. Дед же, кроме весьма… соглашусь с вами… умозрительной способности защищать своих потомков, способен и, выражусь так, исполнить некоторые действия, если о них его нарочно… попросить.

– К примеру, камень в оправе на вашей шее станет теплеть не тогда, когда кто-то захочет причинить вред вам, а совершить нечто вредоносное в пространстве, обозреваемом дедом? То есть, в данном случае, в сокровищнице?

– На сей раз вы поняли верно, – согласился Рудольф с плохо скрытой злостью. – И так и было бы, и око деда предупредило бы меня, проникни кто-то за эти двери. Если б его не похитили.

– Похитили? – переспросила Адельхайда недоверчиво. – Вещь, висящую на вашей шее? Или просто вы носите ее не постоянно?

– Я ношу ее всегда, иначе какой был бы в ней смысл. Но есть… случаи, когда я все-таки снимаю ее. К примеру, перед посещением бани.

– Для чего? Насколько мне известно, от воздействия воды и мыла богемский гранат не портится…

– Мешается, – не слишком любезно отрезал Рудольф, совершенно не по-императорски спрятав взгляд, и она понимающе улыбнулась:

– Ах, вот оно что… Понимаю. Так стало быть, пока вы в очередной раз демонстрировали Элишке все достоинства бань императорского замка…

– Вот теперь вы переходите дозволенные границы, госпожа фон Рихтхофен, – остерег ее Рудольф, однако строгость в его голосе была какой-то неуверенной, и взгляд по-прежнему был устремлен в сторону.

– Господи, Ваше Величество, – не сбавив тона, произнесла Адельхайда, нарочито внимательно заглянув ему в лицо, – неужто это смущение? Матерь Божья, чего только ни увидишь в жизни… Ну, хорошо, – благодушно согласилась она, когда тот поджал губы. – Не стану заострять внимания на том, что же происходит в парной такого, что вам помешала своим присутствием цепочка с камешком размером с горошину… А теперь серьезно. Я верно вас поняла? Камень был похищен из вестиарума?[69]

– Да, – все еще с явным недовольством в голосе отозвался Рудольф. – Мне никогда не приходило в голову ставить нарочную стражу у комнаты, где остается моя одежда. Никогда не думал, что кто-то возжелает стащить мое исподнее, и до сих пор подобных случаев в истории императорского рода не было.

Итак, король заговорил, как человек. Нечастое явление в последнее время, даже в таких вот беседах наедине. Стало быть, какая-то часть цели таки достигнута – Рудольф встряхнулся и ожил…

– Но, кроме ваших подштанников, – возразила она, сдержав на сей раз усмешку, – в вестиаруме осталась и вполне ценная вещь. За богемский гранат в наше время могут и убить.

– Да, я вполне осознаю ценность камня самого по себе, и поначалу мне подумалось, что он был похищен исключительно из корыстных побуждений… Нет, – сам себя оборвал Рудольф. – Не так. Поначалу я решил, что потерял его. Что забыл снять, что цепочка оборвалась или расстегнулась… Я не знаю. В тот день мои мысли были заняты другим. В пражском предместье какая-то шайка то ли еретиков, то ли бунтовщиков распяла на деревьях двух монахов и сделала это средь бела дня, снабдив это представление вполне красноречивой грамотой, прибитой к стволу. Немецкое засилье и король – предатель национальных интересов… Один из тех монахов – дядя моего далеко не последнего рыцаря, причем богемца, и в тот день мне пришлось выслушать целый поток ругани, слез, гневных воззваний, призывов и прочая. Не сказать, что я туго соображал, но рассудок мой был в некотором роде не вполне обращен на происходящее. Посему вначале я допускал и такое – что в утрате венисы я виновен сам. Но после – после я уже иначе взглянул на всё. Когда вор проник в сокровищницу ночью, даже если бы я спал, я все равно проснулся бы от жара венисы. Нельзя бы было не проснуться. О наличии же у меня камня, о том, что это такое и что для меня значит, о том, частью чего он является, знали немногие. Знали лишь самые близкие.