Блудное художество - Далия Трускиновская

– Какой еще Орехов?

– С ваших милостей дозволения, Ваня Носатый.

– Он что, у меня тут?

– Ночью явились, добычу приволокли. Ждали наверху, ждали, видать, заснули, потому что не шумят.

– Поди за Ваней. И кофею мне изготовь крепчайшего! А что господа Тучков и Лопухин?

– Их милости до полусмерти в машкерадах уплясаться изволили! Спят, голубчики сердечные, и хорошо коли к обеду проснуться соблаговолят. Спиридон сейчас их башмачки чистить хотел, так чуть не плачет - впору, говорит, выбрасывать, до того уплясались!

– Потом съездишь со Спирькой к купцу Аинцеву, покажете ему стоптанные туфли, пусть новые даст. Пошел вон.

Аинцев, купец и промышленник, был пойман на неблаговидных делах - продавал обувь московской работы за немецкую и французскую. Но его производство кормило с полсотни человек, все - вольные и семейные. Архаров подумал и не стал давать делу ход, только обязал голубчика впредь так не чудесить. А поскольку мастера у промышленника были хорошие, обер-полицмейстер и сам не брезговал спосылать порой за туфлями. О плате и речи быть не могло - коли бы он вздумал платить, купец бы понял, что вышел из фавора, что нажил врага, и пошел мылить себе веревку.

Ваня спустился немедленно.

– Ваша милость, приказание исполнено, - гнусаво доложил он. - Господин де Берни схвачен. А поскольку ночью его добыли, то привезли сюда… приказано было - спешно, стало быть, на часы не поглядели…

– Почему вдруг ночью?

– Приказано было добыть, а он из дому не выходил, ваша милость. Узнали, что полковник Шитов с хозяйкой своей и со старшими дочками в маскарад едет, во втором жилье, стало, на помощь звать некого, и забрались к французу через окошко, той же дорожкой, какой он сам лазил.

– Молодцы! Сейчас кофею попью, все вместе в моем экипаже поедем на службу.

– Ваша милость, велите французу дать чего-нибудь надеть, штанов там, кафтанишка. Мы его в одной рубахе взяли.

Архаров поглядел в окошко. День обещал быть солнечным и жарким.

– Обойдется без штанов. Ты, Ваня, все в подвале сидишь, а мы наверху в такую погоду потом обливаемся. Будем, Иван Данилыч, милосердны.

Ваня усмехнулся.

– Как вашей милости угодно будет.

Не сказав более ни слова, он вышел. Архаров хмыкнул - вот был бы славный сыщик, кабы не драные ноздри. Вранье, поди, будто есть умельцы, которые новые ноздри наращивают.

Когда Шварца привезли на извозчике, Архаров уже допивал свой непременный кофей.

– Садись, Карл Иванович, - сказал обер-полицмейстер, распахивая на груди шлафрок пошире - в комнате было жарко. - Помнишь, как брали Брокдорфа?

– Помню, ваша милость.

Немец аккуратно сел на табурет, раскинув полы кафтана и уложив руки на колени.

– Никодимка, тащи еще чашку, налей его милости. Сухарики бери, черная душа, вон конфекты, крендельки сахарные. Ешь и припоминай.

– Взяли его по доносу мясника… мясника…

– Ага, вспомнил. Хрен с ним, с мясником. Как этот наш голштинец угодил в тот подвал, и с доктором вместе, откуда его выковыряли, помнишь?

– Я всего, сударь, в подробностях помнить не могу, ибо голова у меня всего одна, а для того, чтобы держать в памяти все полицейские дела, их бы надобно три или четыре, - с большим достоинством отвечал Шварц.

– Всего и не надо. Ну, припоминай. Когда наш Устин огрел Брокдорфа оглоблей поперек спины, актеришки поволокли его к доктору. И они толковали, что якобы им велел это сделать и дорогу показал некий черт…

– Николай Петрович, сударь, пьяные их враки вы сами матерно определить изволили…

– Изволил! Так вот, черт беседовал с Брокдорфом на неком чертячьем языке…

Шварц несколько забеспокоился. У Архарова после бессонной ночи вид был несколько бешеный, в глазах - легкое безумие…

– … и еще они запомнили, что у того черта было черное лицо. Далее - именно черт повел их всех к доктору Лилиенштерну. И еще одна причина, почему они того шалуна в черти произвели, - ходит бесшумно. Как кот. Помнишь, я еще чуть батогов не прописал тому дураку подканцеляристу, который все эти бредни записал, а потом не поленился перебелить?

– И точно, что бредни, - сказал Шварц. - Я вспомнил - потом сей черт в черной епанче им оплеух надавал и взлетел в небо, размахивая крыльями, в небе и сгинул. Канцеляристы у нас любят такие диковинки и нарочно их приберегают. Не угодно ли вам, сударь, еще чашку кофея? Наутро после ночи, проведенной в развлечениях, способствует стройности мыслей…

– Так вот, Карл Иванович! Черт этот вчера в Пречистенском дворце явился!

Шварц сперва отшатнулся от начальства, которое и на вид, и по речам казалось ему свихнувшимся. Но Архаров очень хорошо понял тревогу своего подчиненного.

– Черт-то в заговоре был замешан, помнишь, как в Сретенской обители оружие изымали? И он там околачивался, и оттуда Брокдорфа к доктору тащили! Все еще не сведешь концы с концами?

– Ваша милость, я был бы нижайше признателен, коли бы вы внятно поведали о явлении черта в Пречистенском дворце, - чинно произнес Шварц.

Тут лишь Архаров сообразил, что немец действительно не может сопоставить в уме события минувшего лета и минувшей ночи.

– Федьку мне кликни, - сказал он Никодимке. - Живо!

Архаровцы еще спали. Никодимка растолкал приятеля, и Федька, встрепанный, зевающий, был препровожден в архаровскую спальню.

Там он рассказал Шварцу, как дрался с бесшумным противником, а в доказательство упомянул найденный на полу длинный нож. Тут и Архаров велел Никодимке подать нарядный кафтан и самолично извлек нож из кармана.

– Твоя пропажа? - спросил он Шварца.

Немец задумался.

– Сие становится похоже на старую закопченную картину, - сказал он. - Видны лишь некоторые части. Нож, коим был заколот покойный Харитон, весьма смахивает на сей, но это не он, доподлинно вам говорю. Злобный кавалер, напугавший крепостных актеров, скорее всего, просто умеет ловко и бесшумно скакать, на манер твоего вчерашнего противника, Федя. Есть некая связь между тем и этим событием, но именно она скрыта под слоем копоти.

– Эк ты красно выражаешься, куда там Сумарокову, - заметил Архаров. - И добавь: тогда многое было связано с девицей Пуховой, и теперь, вишь, черт явился там, куда ее позвали. Жаль, не было меня при том, как ее государыне представили…

Шварц покивал - и верно, жаль.

– Ваша милость, а ведь тот, как бишь его, Фальков, тоже ловко через плетень скакал! - вдруг вспомнил Федька.

– Какой еще плетень?

– Это он, ваша милость! Он Абросимова ранил! - заорал Федька. - Он же, Христом-Богом клянусь! Все сходится!

– Нишкни. Вот мы и заполучили в противники черта, - сказал Архаров. - Ну что, надобно в столицу писать. Пусть там Брокдорфа вдругорядь допрашивают или его сиятельство князя Горелова. Кто там при них состоял… Что еще присоветуешь, Карл Иванович?

– Послать людей в Сретенскую обитель, может статься, там кто-либо вспомнит сего господина. Коли там знали Брокдорфа, то могли знать и его приятеля. Еще сие неведомо, точно ли сопровождала Брокдорфа к врачу, напала на Абросимова и сражалась с Федором одна персона. Может статься, их именно три.

– То бишь, мы имеем не черта, а свору чертей? Премного тебе благодарен, Карл Иванович! - Архаров вздохнул, обнаружил в руке своей недогрызенный сухарик и взялся за него весьма свирепо, только крошки полетели.

– Жаль весьма, что не велась запись всех посетителей маскарада, - сказал Шварц. - Никодим, принеси еще сухарей.

– Первые десять и последние десять, чтобы государыню повеселить, а надобно было всех писать! - воскликнул Федька.

– Тебя не спросили, - буркнул Архаров. - Карл Иваныч, ты коли хочешь есть - не стесняйся. С поварни принесут. Федя, поди вниз, тебя в людской покормят.

Допустить архаровца к собственному столу - такого с ним почитай что не бывало. Хотя и тут были свои тонкости - обер-полицмейстер преспокойно мог сидеть внизу, в людской, за общим столом с крепостными, но маленький столик в спальне имел в его глазах совершенно иной статус. Ибо столик служил для кофея, напитка по отношению к пиву или квасу высокопоставленного, а на архаровской кухне кухне всякий день готовили блюда простые, чуть ли не деревенские, - рубцы, или телячью голову, или щи с печенью, или щи с бараниной, или гуся с груздями, а также студень из говяжьих ног и каши вдоволь.

Потом Никодимка побрил и причесал барина. Шварц, полагая сию процедуру интимной, вышел и ждал внизу, в сенях.

Глядя на кафтан из плотной шелковой ткани, предлагаемый камердинером, Архаров едва не застонал - и в камзоле-то жарко! Лето выдалось неудобоваримое - обер-полицмейстер сильно потел. Матвей уверял, что это от излишнего дородства, но Архаров не находил в его рассуждениях смысла.

– Слушай, Никодимка, а не обрить ли мне башку? - спросил он. - Все легче станет.

– И париков накупить? - сразу догадался камердинер. - Как у Карла Иваныча? Не-е, не стоит.

– А чем плохо?

– Так, ваши милости, за версту же видать! Вон у него летний паричок нитяной, он коли под дождем намокнет - можно выбрасывать, тряпка и тряпка. И грязь собирает, копоть всякую, пыль. И при мне его Карл Иванович терял, все смеялись. Опять же, на зиму нужны парики из бараньей шерсти, а поди сыщи хороший…