Магия лета - Кэтрин Коултер

Ее лоб был влажным под его губами, ноздри трепетали, губы вздрагивали. Она была еще далеко, но уже возвращалась к нему. Хок поднял ее и опустил на постель бережно, осторожно.

Фрэнсис открыла глаза, чувствуя себя бесконечно слабой и ошеломленной. Оказывается, она шептала имя мужа, и он улыбнулся, глядя на нее сверху. Он хотел ее. Это было правильно, теперь была его очередь. Она с готовностью развела ноги, позволяя войти в себя.

— Обхвати меня ногами, Фрэнсис!..

Она подчинилась. Это было словно сладостная, податливая ловушка, в которую он попал по собственной воле. Когда бедра Фрэнсис сжали его с обеих сторон, внутри нее стало еще теснее, еще прекраснее.

Она вновь прошептала его имя, ладони легли на его ягодицы, стараясь притянуть поближе, — и он на время перестал сознавать окружающее. Возможно, он стонал сквозь стиснутые зубы. Возможно, он что-то шептал ей. Все было не важно, кроме одного: чтобы это длилось и длилось, сколько хватит сил. Когда терпеть дольше стало невозможно и Хок отпустил себя на волю, он хотел, чтобы и его содрогания длились долго-предолго, вечно. Они вновь разделили этот момент.

Когда все кончилось и она ощутила всю тяжесть тела сверху, Фрэнсис приняла это с радостью. Хок был все еще внутри, и ей не хотелось отпускать его. Она была ошеломлена и счастливо слушала тяжелые удары сердца рядом с ее грудью. В этот момент она была наполнена и странным образом лишена земного притяжения.

«Какая странная штука физическая любовь, — думала она рассеянно. — Она делает человека рабом, как будто ненадолго соединяет двоих в одно целое, но выхода из этой ловушки нет». Фрэнсис заметила, что поглаживает мужа по спине, словно успокаивая, но не отдернула рук, несмотря на то, что его целью изначально было привести ее к покорности, а ее упрямство ослабить любовью к нему.

Он разбудил ее, как и собирался. Проснувшись, она узнала ощущения, о которых даже не подозревала, открыла для себя целый новый мир, из которого не было дороги назад, в неведение. Фрэнсис тихонько засмеялась, думая: много ли нужно таких ночей, как эта. чтобы забеременеть? Наверное, немного, решила она, обняла мужа и уснула.

Вернувшись к действительности, Хок был более чем обеспокоен полной потерей самообладания — более того, потерей своего "я". Фрэнсис спала. Он понимал, что слишком тяжел для нее, но когда начал отстраняться, снова ожил внутри нее. Это его всерьез раздосадовало. Она была не любовницей, а женой, и должна была стать матерью его детей, а не источником утех. «Муж не проводит на жене целую ночь», — — прикрикнул он на себя.

Он понимал, что сотворил ее сам, в буквальном смысле своими руками. Он хотел только, чтобы она не протестовала, но добился того, что разбудил в ней темпераментную женщину. Фрэнсис изменилась сама и изменила его. Проклятие, ему это не улыбалось! Он не привык терпеть женское своенравие! Она была упряма, остра на язык, она умела парой фраз привести его в бешенство, немилосердно насмехалась над ним, на выпад тотчас отвечала выпадом… но как хорошо было с ней в постели!

Внезапно Хок понял, что безумно хочет жену, просто умирает от желания. Он разозлился всерьез и решительно выбрался из постели. Несколько минут он стоял над Фрэнсис с горящей свечой, пока не понял, что должен немедленно уйти, иначе будет любить ее снова. Он заставил себя прикрыть ее, потушил свечи и прошел в свою спальню.

Собственная постель показалась ему на удивление необычной и холодной. Он даже передернулся, коснувшись свежей простыни. Раньше с ним такого не случалось. Раньше он наслаждался одиночеством, которое представлялось ему свободой.

Фрэнсис проснулась, улыбнувшись потоку солнечных лучей, наполнившему спальню. Не глядя, она протянула руку туда, где должен был лежать Хок. Рука наткнулась на пустую подушку. Фрэнсис села в постели, шаря взглядом по комнате. Она была одна.

Постель была в беспорядке, но не потому, что они всю ночь проспали в ней вместе. Она уснула, и он тотчас ушел. Почему? Она была не только разочарована, но и обижена.

Мало-помалу к ней вернулись мысли, родившиеся после близости с мужем. Значит, он на самом деле хотел подчинить ее, сделать слабой от любви, податливой, покорной! Неужели только для этого все и затевалось?

— Будь ты проклят! — прошипела Фрэнсис, бросив ненавидящий взгляд на внутреннюю дверь.

Приказав Агнес налить ванну погорячее, она яростно терла себя до тех пор, пока вода совсем не остыла. Когда Агнес застегнула последнюю пуговку, у Фрэнсис был готов план действий.

Однако, когда она появилась в дверях комнаты для завтраков, сияя улыбкой, за столом сидел только маркиз. Фрэнсис с трудом удалось скрыть досаду.

— Где Хок? — спросила она без обиняков.

— Доброе утро, дорогая, — сказал маркиз, изучая ее лицо. — Хок поднялся еще на рассвете. Когда Граньон встретил его в коридоре, он был одет для верховой езды.

Фрэнсис кивнула Рози и уселась за стол, схватившись за нож и вилку, как за холодное оружие.

«Тебе не уйти от мести, Хок! Носись по полям хоть до Судного дня, я и тогда достану тебя!»

— Мой сын уже примирился с ситуацией? Фрэнсис бросила на маркиза ошеломленный взгляд,

Потом поняла смысл вопроса и пожала плечами:

— Я не уверена. Он был особенно расстроен по поводу тех пяти тысяч фунтов. Тем не менее он разрешил случить Джентльмена Дэна и Мисс Маргарет и не возражал против тренировок Летуна Дэви.

— Ты сильная женщина, Фрэнсис, — заметил маркиз после недолгой паузы. — Для меня было большим облегчением узнать, что Хок вернулся домой. Сказать по правде, я колебался насчет средства, которое выбрал для того, чтобы заманить его в Десборо-Холл. Бедняга Маркус! Надеюсь, он не подозревает о том, что чуть было не окончил свои дни в руках ревнивого хозяина?

— Маркус в своей невинности продолжает спокойно заниматься делами.

— Хотелось бы мне знать, что заставило Хока вернуться. Я много думал на эту тему, но так и не сумел понять, что могло подвигнуть его на столь неожиданный шаг.

— Чувство вины, — сухо объяснила Фрэнсис.

— Насколько я понимаю, чувство вины перешло в нечто иное, когда он увидел тебя в твоем теперешнем облике?

— О да! В желание задушить меня. Когда ваш сын перестал вопить на весь дом (а это заняло немало времени), он направился ко мне со скрюченными пальцами.

— Превосходно! Я знал, что мой парнишка справится с потрясением.

Это было сказано с такой откровенной нежностью, что Фрэнсис уронила вилку и уставилась на свекра:

— Парнишка? Ваш сын — все, что угодно, только не парнишка! Знаете, кто он? Высокомерный, упрямый, невоспитанный…

— …и прочая, и прочая, — безмятежно закончил маркиз. — Приятно видеть, что и наша своенравная шотландка понемногу примиряется с ситуацией.