Власов. Два лица генерала - Николай Коняев

А.А. Власов возглавил движение, которое, если б на то была Господня воля, могло уравнять его имя с именами великих русских патриотов… И не так уж и важно – хотел этого Власов или нет. Имя его уже не принадлежало только ему, оно становилось знаменем Русской освободительной борьбы для сотен тысяч русских людей не только в конце войны, но и потом, многие годы спустя…

И хотя Власов неоднократно называл цифры еще большие, нежели историки его движения, похоже, он и сам такого результата не ожидал. Ведь и тех добровольцев, которые явились на призыв генерала Власова, было гораздо больше, чем собирались и могли вооружить немцы. Их было гораздо больше, чем могло вместить движение, названное именем Власова и произросшее из – отдела «Вермахт пропаганды».

Самому Власову следовало измениться, чтобы стать подлинным вождем этого нового движения.

Он и менялся.

Менялся прямо на глазах, хотя казалось бы, что поздно меняться, да и ни к чему это…

Мы уже говорили, что Андрей Андреевич, начинавший свою учебу в семинарии, атеистом никогда не был.

«Власов имеет духовное образование, – показывал на допросе в НКВД в июне 1943 года его бывший адъютант, майор Кузин. – И он часто, сидя один, напевал церковные богослужения». [244]

– Верить или не верить-это дело совести каждого человека, и никто никого в этом не должен неволить, – скажет А.А. Власов в 1944 году. – Тем более что насилие над человеческой волей в корне противоречит христианскому учению. Я вполне понимаю и отдаю должное той большой и благородной роли, которую сыграли религия и церковь в истории русского народа, но полагаю, что, занимаясь обслуживанием религиозных потребностей народа, его воспитанием в культурно-религиозном отношении и вопросами благотворительного характера, церковь не должна снисходить до вмешательства в политические и государственные дела, дабы тем самым сохранить свой высокий авторитет в глазах нашего народа, который, переживая большевистские гонения, остался глубоко религиозным…

В конце 1944 года митрополит Анастасий, председатель Архиерейского Синода, приехавший в Берлин, выразил желание увидеться с генералом Власовым и» в тот же день в сопровождении митрополита Серафима приехал на Кибиц Вег.

Возле виллы, в которой находился штаб генерала Власова, митрополита встретил почетный караул.

Ответив на приветствие караула, митрополит направился к вилле. У входа в дом его встретил с рапортом дежурный по штабу. От входной двери до гостиной в две шеренги выстроились все офицеры штаба.

– Благослови, Владыка!-проговорил самый высокий генерал. Так произошла эта встреча. У многих на глазах были слезы.

«В тяжелые дни гонений и бесправия, когда каждый из нас пережил много обид как личного, так и общенационального характера, эта встреча произвела на всех особенно радостное впечатление, – вспоминал К. Кромиади. – Не менее был растроган и сам митрополит».

Беседа генерала с иерархами длилась два часа.

Митрополит Анастасий сказал генералу, что Архиерейский Синод принял решение поддержать Русское освободительное движение.

Забегая вперед, скажем, что митрополит Анастасий, кажется, единственный из православных иерархов, возвысил голос, когда американцы, нарушая Женевскую конвенцию и все нормы международного права, начали выдавать советским властям власовцев…

Митрополит Анастасий даже составил тогда меморандум: 1. Мы просим, чтобы русские, которые не считают себя советскими гражданами и живут на территории Германии, оккупированной Американскими [245] войсками, были бы защищены от насильственной репатриации, невзирая на срок, когда они покинули Россию.

2. Мы просим признать их бесподданными – политическими эмигрантами, и отдать приказ местным властям выдать им документы, свидетельствующие об этом.

3. Мы просим разрешить русским эмигрантам сформировать национальные комитеты, наподобие тех, которые формируются югославяна-ми, литовцами, поляками и другими. Национальные комитеты смогли бы защищать их интересы и быть посредниками между ними и Военным правительством, предоставляя ему нужную информацию.

4. Мы просим предоставить русским эмигрантам работу, которая дала бы им возможность заработать себе на жизнь, а старым, больным и слабым предоставить убежище до того срока, когда русские смогут вернуться на свою родину.

Увы… Слова митрополита услышаны не были.

Генерал Дуайт Эйзенхауэр хорошо помнил о яростном сопротивлении, которое русские добровольцы оказали в сорок четвертом году, и сейчас мелко и подло мстил власовцам за свои потери.

Этому человеку и предстояло стать тридцать четвертым президентом США.

Впрочем, если бы поступил Эйзенхауэр с власовцами иначе, кто знает, стал ли бы он тогда президентом…

Русских патриотов, включившихся в работу Комитета освобождения народов России, опасались не только Гитлер и Сталин, но и так называемая передовая общественность Западной Европы и Америки.

Полковник Клаус фон Штауфенберг предупреждал, что, если Гиммлер возьмется за Русское освободительное движение, он привлечет для СС и сотни тысяч русских…

«Одни поверят обещаниям, другие пойдут по бесхарактерности или из карьеризма. Тогда горе нам и всему миру».

Но Власов не внял этим предупреждениям, он не хотел или не способен был задуматься, какое горе всему миру способно принести русское освободительное движение, и, кажется, именно поэтому и был выдан на расправу…

Глава вторая

16 сентября 1944 года Гиммлер сказал Власову:

– Господин генерал! Я разговаривал с фюрером. С этого момента вы можете считать себя главнокомандующим армией… [246]

Протоиерей Александр Киселев вспоминал заснеженный Мюнзинген в южной Германии, куда он ездил в конце января 1945 года служить благодарственный молебен по случаю официального объявления генерала Власова Главнокомандующим РОА.

Здесь шло формирование Первой Власовской дивизии.

Колоссальный армейский манеж был переполнен офицерами и солдатами во главе с командиром дивизии, генералом Буняченко.

Отслужив молебен, молодой священник рассказал о подвиге святого князя Александра Невского, защищавшего родную землю, и сказал, что святость удел не только подвижников, но и князей-военачальников и рядовых воинов.

– Сколько из тех тысяч русских воинов, которых я видел тогда и думал, что им суждено стяжать себе святость на поле брани,-рассказывал он, – стяжали ее, наверно, на путях мученичества и подвижничества в лагерях и тюрьмах.

Еще, вспоминал протоиерей Александр Киселев, было острое ощущение, что ничего не изменилось…

По мере того как военные дела Германии ухудшались, сознание своих ошибок все больше распространялось не только в военной, но и в партийной среде. Однако оно шло крайне медленно, «как бы насилуя фактическим положением вещей горделивое сознание» высокопоставленных партийцев.