Безумие толпы - Пенни Луиза

– Энид повезло куда как меньше, – продолжила Рут. – Она была молодой матерью, и у нее возникли проблемы со сном. Потом начались панические атаки. И она обратилась за помощью к Камерону. И вот Энид вернулась домой… – Рут огляделась. – Она находила покой здесь. По крайней мере ненадолго, зато каждый день.

– А обезьянки? Она это как-нибудь объяснила?

– Сказала, что, находясь в Аллане, она их слышала. Она знала, что не одна. И это ее утешало.

– И она никому об этом не говорила? – спросил он.

– Насколько я знаю, нет. Только мне. Когда она умерла и дом продали, я разволновалась, что ее дети найдут что-нибудь этакое среди ее вещей. И это их огорчит.

– И поэтому вы посоветовали Рейн-Мари рассортировать вещи. Вы подумали: если там хранится что-то странное, она увидит это первой.

– Да. Представь, каково это: узнать, например, что твою мать мучили. Если бы Энид хотела, чтобы они знали, то сама бы им обо всем рассказала. Объяснила. Ответила на их вопросы. Но теперь…

Теперь, подумал Арман, ответов не будет. Как можно объяснить действия Юэна Камерона? Гарольда Шипмана? Как можно объяснить, что случилось с Ханией Дауд? С чего начать объяснение про браун-браун?

Как объяснить не только то, что это могло случиться, но и то, что столько людей знали и молчали?

«Ральф, что ты делаешь там?»

– Почему вы хотели поговорить с Рейн-Мари?

– Я хотела сказать, что правда никого не освобождает. Для некоторых она становится бременем. Дохлым альбатросом. Я хотела спросить у Рейн-Мари, так ли уж необходимо Гортонам знать это.

Арман встал, вытащил из кармана куртки сверток из льняной салфетки.

– От Жана Ги.

Потом наклонился и поцеловал Рут в щеку.

Рейн-Мари посмотрела на коробку, которая была наполнена вещами, собранными за целую жизнь. Включая послание на бланке Мемориального института Аллана. Клочок бумаги, объяснявший все.

Она открыла рот, но не успела ничего сказать. Хания ее опередила:

– Могу я задать вам вопрос?

Когда Сьюзан и Джеймс кивнули, Хания спросила:

– Она была хорошей матерью?

Этот вопрос застал их врасплох. Но Сьюзан ответила довольно быстро:

– Конечно.

Джеймсу ответ дался труднее.

– Да. Она могла быть нетерпеливой, иногда немного непредсказуемой. Но при этом замечательной.

– Вы знали, что она вас любит?

– Почему вы спрашиваете об этом? – буркнул Джеймс. – Зачем вы вообще пришли сюда?

– Я…

– Это я попросила ее составить мне компанию, – пояснила Рейн-Мари.

– Зачем? – поинтересовалась Сьюзан. – Есть какая-то проблема?

Рейн-Мари начала было отвечать, но Хания толкнула ее в бок и она чуть не упала с упаковочной коробки.

– Я помню свою мать, – сказала Хания. – Правда, неотчетливо. Помню, как она пыталась защитить меня, когда пришли солдаты. Мне было восемь. Много лет спустя я пыталась найти ее, но деревню стерли с лица земли. – Она замолчала и подумала о другой деревне. Той, что усыпана снегом в долине. Застывшей, казалось, во времени. – Я думаю, ее убили, – прошептала Хания. Она обращалась напрямую к детям Энид Гортон. – Мать пыталась защитить меня. Я думаю, ваша мать тоже защищала вас. По-своему.

– Да, она пыталась, – проговорил Джеймс. Потом повернулся к сестре. – Помнишь, когда сработала пожарная сигнализация?

Сьюзан рассмеялась:

– Она была неважной кухаркой, и сигнализация срабатывала примерно раз в неделю из-за задымления. Мама вбежала в комнату, где я смотрела телевизор, и вытолкала меня наружу.

Джеймс тоже засмеялся:

– Да, я помню.

– «Выходите! Выходите!» – в один голос закричали оба, очевидно подражая женщине, охваченной паникой.

– Она ведь вернулась. – Сьюзан посмотрела на брата. – Я только сейчас это поняла. Она думала, что в доме пожар, но вернулась. За тобой.

Джеймс, потрясенный, взглянул на сестру:

– Верно. А мы думали, это забавно. Дразнили ее потом безжалостно.

– Она любила вас, – сказала Хания.

– Но при чем тут обезьянки?.. – пробормотала Сьюзан.

Брат и сестра посмотрели на Рейн-Мари. Та знала ответ. Знала, что их мать подвергалась мучениям. Ей несколько дней подряд не давали спать, и она слышала крики обезьянок. Может быть, даже видела панику в их больших умных глазах.

Теперь пришло время рассказать детям о матери.

– Ваша мать любила вас. Вот что находится в этой коробке, – произнесла Рейн-Мари.

Она положила ладонь на коробку, словно прощаясь. Потом протянула руку Хании и помогла ей встать.

Глава сороковая

– Так ничего и не пришло от твоего друга из Нанаймо? – спросил Гамаш.

Он снял шапку, засунул вместе с перчатками в рукав куртки и повесил ее на вешалку.

– Нет, – вздохнула Изабель. – Боюсь, что вещдоки из стола уже отправлены. Я перезвоню Барри через несколько минут. А может, вы сами хотите позвонить?

Он рассмеялся, пытаясь пригладить волосы:

– Ну что ты, не могу лишить тебя такого удовольствия. Есть новости?

– Нет, – ответил Жан Ги, оторвавшись от телефона, и снова стал набирать чей-то номер.

Изабель, повернувшись к шефу, произнесла:

– Я размышляла над тем, о чем вы говорили в бистро. О вероятности того, что Дебби убила Марию, а потом Эбигейл убила Дебби.

– Oui?

– Я думаю, patron, вы ошибаетесь.

– Почему? – Он устроился поудобнее и развернул свой стул так, чтобы сидеть лицом к Изабель.

– Видите ли, вы с Жаном Ги – отцы, и потому вас не устраивает версия убийства Марии Полом Робинсоном.

Гамаш обдумал ее слова и заговорил не сразу. Спокойно и рассудительно.

– Я и раньше арестовывал отцов за убийство детей, Изабель.

– Да. Но здесь другой случай. В деле замешана Эбигейл Робинсон. И искалеченный ребенок. Вы спросили меня, что я думаю об этом, вот я и отвечаю на ваш вопрос. Я думаю, вы оба хотите, чтобы в убийстве Дебби была виновна Эбигейл.

– Ты хочешь сказать, что я, по твоему мнению, игнорирую, даже выворачиваю наизнанку свидетельства, чтобы предъявить обвинение Эбигейл Робинсон? Потому что мне не нравится она, мне не нравятся ее взгляды?

Гамаш приписал ей столь откровенно заостренную аргументацию, что Изабель не нашлась с ответом. Возразить было нечего. Но факт оставался фактом: именно так она и считала: ее коллеги вместо очевидного подозреваемого в лице Винсента Жильбера и вместо очевидного мотива тратят силы и время на расследование куда менее вероятной версии.

Как ни посмотри, арест и приговор Эбигейл Робинсон за совершенное преступление устроил бы всех.

– Вы это делаете не злонамеренно, – сказала Лакост.

Он опустил голову и сердито посмотрел на нее:

– Поддавшись заблуждению?

Теперь она совсем смешалась. Очевидно, что старший инспектор, глава отдела по расследованию убийств, человек, недавно возглавлявший Sûreté du Québec, никогда не действует, поддавшись заблуждению. Он может совершать ошибки, но его действия, его решения всегда хорошо продуманны.

– Я считаю, – продолжила она, собираясь с мыслями, – считаю, вы сознательно обходите другие версии в пользу той, согласно которой убийца – Эбигейл Робинсон. Не потому, что вы на самом деле считаете ее виновной, а потому, что хотите, чтобы ее осудили.

Арман Гамаш не верил своим ушам. Он, потеряв дар речи, воззрился на Изабель.

Нет, бывали случаи, когда инспектор Лакост не соглашалась с ним. Они иногда спорили, потому что их мнения о вещдоках, подозреваемых, даже о правомочности арестов не всегда совпадали.

И да, он мог ошибаться и ошибался в прошлом. Но никогда ни Лакост, ни кто-либо другой не ставили под вопрос его мотивацию.

– Ты считаешь, что я хочу посадить Эбигейл в тюрьму по ложному обвинению, исходя из личной неприязни? Преследую собственные цели?

– Нет, я просто…

– Ты думаешь, я бы мог повернуться спиной к железобетонным уликам и арестовать кого-то за убийство, которого, как мне известно, этот человек не совершал?