Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев

рукой в камень, он пытался встать на ноги, и, когда с помощью Алана ему это удалось, он обвел взглядом снежные хребты и прошептал:

– Круг… круг замкнулся! Все же как странно пересеклись наши пути!..

– Не мы их выбираем, полковник, – ответил Сарматов. – Я тоже узнал тебя, «падре»!..

Американец кивнул головой и, не поворачиваясь, спросил:

– Ну и как вы собираетесь со мной покончить?

Сарматов и Алан переглянулись. У обоих на лицах было написано удивление, смешанное с отвращением. Повисла тягостная тишина, которую наконец прервал Сарматов.

– Я – русский офицер, а не заплечных дел мастер! – сухо сказал он и, поймав мутный взгляд американца, тихо добавил: – Тебе, полковник, предстоит операция – без анестезии, ты согласен?

– Так вы не собираетесь меня… – вырвалось у американца.

– Вы согласны? – прервал его Сарматов, повторяя прежний вопрос.

– Что ж, надежда умирает вместе с нами! – после длительной паузы сказал американец. – Но… но хочу, чтобы ты знал… знал, майор, что борьбу… с коммунистами… я выбирал сам!

– С этим не ко мне, а к капитану Савелову. Он у нас специалист в области идеологических противоречий, – сказал Сарматов и протянул американцу кружку со спиртом. – Это, конечно, не виски, но другой анестезии предложить не могу.

Полковник залпом выпил спирт, и тут же к его губам Алан поднес кружку, наполненную кровью архара.

– Пей, дорогой! Пей!

Едва сдерживая тошноту, американец все же осилил полкружки.

– Вторую в моих горах пьют за Аустерджи, – сказал Алан, снова наполняя кружку спиртом.

– Что он сказал? – переспросил у Сарматова полковник. – Что такое Аустерджи?..

– Аустерджи – это святой Георгий, – пояснил Сарматов. – Осетины всегда поднимают второй тост в его честь.

– Ну так за Аустерджи! – прохрипел американец и опять залпом опрокинул спирт, запивая его кровью.

Отдышавшись, он обратился к Сарматову:

– Я слышал, что ваш русский православный бог любит троицу…

– Верно! – подтвердил тот.

Американцу налили третью кружку спирта, которую он, давясь, с трудом осилил.

– Хватит, больше не наливай! – остановил изготовившегося Алана Сарматов. – Такая доза «шила» и слона свалит!.. Ваня, раскурочь с десяток маслят, а порох – в кучку! – приказал он Бурлаку, прокаливая на костерке лезвие десантного ножа. – Алан, сунь ему в рот берет, чтобы американскую улыбку не попортил!..

Тщательно вымыв спиртом нож и руки, Сарматов подошел к американцу, который уже вырубился после наркоза и храпел на ложе из полыни у самого входа в пещеру.

– Держите его крепче, мужики! – попросил Сарматов. – Лишь бы вену не задеть! У меня руки от напряжения дрожат, – пробормотал он, погружая лезвие ножа в рану.

Американец стал дергаться и громко вскрикивать, но, к счастью, не просыпался.

– Держите его, мать вашу!.. – закричал Сарматов. – Терпи, полковник!.. Терпи!.. – бормотал он, хотя было ясно, что американец ничего не слышит. – Алан, лей «шило» прямо в рану…

Алан безропотно исполнил просьбу. Спирт смывал сгустки крови, и они, пузырясь, стекали на полынь.

– Где она тут, чмо долбаное! – бормотал Сарматов. – Найду тебя, сучара!.. Сейчас!.. Сейчас!.. Ага-а-а, вот ты где! Терпи, терпи, казаче, президентом станешь! – Лицо Сарматова заливал пот, буграми вздувались вены на шее.

– Алан, лей спирт в дырку! – закричал Сарматов. – Так, так, вылезай, дурища! Еще!.. Еще! Вот и она, долгожданная!..

Увесистый кусок свинца выскользнул из окровавленных рук Сарматова и с глухим стуком упал на землю. Подняв его и взвесив на ладони, Морозов покачал головой:

– Повезло, что из «бура». Из «калаша» ушла бы вбок. Ищи-свищи ее потом!

– Порох давай! – сказал Сарматов Бурлаку.

Порох полыхнул ослепительной вспышкой. Оставшиеся обугленные крупинки Сарматов молча высыпал в рану и прижал их широкими листьями подорожника. Сверху, на марлевый тампон, положил жгут полыни.

– Мужики, наложите тут повязку сами. А я пойду очухаюсь! – пробормотал Сарматов и, шатаясь, вышел из пещеры.

В раскаленном небе с неприятными резкими криками описывали круги грифы. Ущелье плыло в знойном мареве, лишь заснеженные пики хребта по-прежнему сияли гордой неприступной красотой.

Сарматов сел на корточки возле самого обрыва и посмотрел на горные вершины, пытаясь найти успокоение в их вечной, неизменной красоте. Из пещеры появился Алан. Он подошел к Сарматову и протянул ему кружку, от которой поднимался пар.

– Кофе, командир!.. – пояснил Алан.

– Кофе? – переспросил тот. – Какой кофе?..

– Растворимый… С сахаром… – растерянно посмотрел на командира Алан.

– Пошел ты! – вдруг закричал Сарматов и бросился к краю пропасти. Рвотные судороги сотрясли его тело.

Когда приступ прошел, он вернулся и положил руку на плечо Алана:

– Извини, брат… Душа с привязи сорвалась…

– Понимаю, Сармат! С кем не бывает! – улыбнулся тот.

– Ничего ты не понимаешь!.. Я ему пулю тащу, а сам еле себя сдерживаю… Ткнуть бы, думаю, тебя этим ножом под ребро… За всех наших ребят, тобой угробленных…

– О чем это ты?..

– Никарагуа… Кофейные плантации помнишь?

– Ну-у!.. – Алан по-прежнему ничего не понимал.

– Помнишь, мы все не могли понять, кто нас просвечивает…

– Ну-у?.. Помню…

– Так вот, очухается наш бравый полковник, ты у него спроси!.. Думаю, он много интересного тебе поведать может! Только тихонько спрашивай, чтоб мужики ненароком не услыхали, а то они его на мелкие кусочки разорвут!..

Владивосток

12 июня 1985 года

Самолет «Ту-154» с закрытыми иллюминаторами сделал круг над бухтой и пошел на посадку. Когда он замер на бетонке, в салон, заполненный бойцами Отдельной мотострелковой дивизии особого назначения, вошел высокий костистый генерал-майор в сопровождении свиты. Он еще с трапа рявкнул во все горло:

– Всем оставаться на местах! Переодеться в гражданское, получить оружие!

– Первый раз командира в гражданском вижу! – наклоняясь к Алану, шепотом сказал Бурлак.

Быстро переодевшись в гражданские костюмы и получив новенькие, в заводской смазке, «АК-74», бойцы заняли места в креслах.

– Слушай, вах!.. Почему мы его не женим? – воскликнул Алан, окидывая Сарматова оценивающим взглядом.

– Я ему предлагал, – сказал Силин. – А он – ткачиху не хочу. Казачку, сказал, подавай, чтобы, мол, ихнему роду не было переводу.

– А осетинка ему не подойдет, а? – спросил Алан.

– Чтобы по твоему Дигори сироты бегали? – вопросом на вопрос ответил Сарматов.

Двигатели самолета заревели, набирая обороты. Этот рев заглушил слова Сарматова. Самолет оторвался от бетонки и ушел в сторону ночного океана.

Никарагуа. Матагальпа

20 июня 1985 года

Дюжие парни держат строй перед сверкающими на солнце оцинкованными ангарами. Среди них нет ни одного, кого бы можно было принять за местного жителя. Сразу видно, что это чужеземцы, которых занесло сюда не случайно. Вдоль строя расхаживает костистый генерал, цепкими глазами впиваясь в лица бойцов.

– Слушать сюда! – зычно кричит он. – Кофе для местных – все