Печать смерти - Ирина Цыганок

– Ладно, не могу вам врать. Никакая опасность мне действительно не угрожает. Это обычная поездка по службе, да и еду я недалеко, меня не будет всего неделю.

– Что ж, господин Ги-Деон, еще раз желаю вам удачной поездки и обещаю лично присматривать всю неделю за вашими капиталами. Вы удовлетворены?

– Не вполне, но это лучше, чем ничего. До встречи, прекрасная Хильдегарда.

– Счастливого пути, господин капитан.

Местечко Линье располагалось на северо-западе от Каннингарда, на полпути между столицей и Карсом, можно сказать, в самом сердце герцогства. Большая, в сотню дворов, рыбацкая деревня стояла среди белых дюн на границе подступавшего здесь едва не к самому морю соснового леса.

Карета и всадники остановились в начале главной деревенской улицы. Иринг поднялся в стременах, высматривая кого-нибудь из местных жителей. В крайнем доме скрипнула несмазанными петлями дверь, на порог, вытирая руки о фартук, вышла худощавая женщина.

– Почтенная, – капитан спешился, поклонился хозяйке, – не подскажете, где дом старосты.

– Дальше по улице, справа, с голубыми ставнями, – окинув компанию цепким взглядом, ответила рыбачка.

– Благодарю.

Снова поднявшись в седло, Ги-Деон первым направил коня по разделяющему дома проселку. Женщина осталась на крыльце, наблюдая за чужаками.

Дом старосты оказался ближе к окраине, чем они ожидали. Свежевыкрашенные в голубой цвет ставни открыты, в частый переплет вставлена слюда. Сам хозяин, предупрежденный одним богам ведомым способом, поджидал у калитки.

– День добрый, господа стражники, – выступая из-за ограды на улицу, приветствовал он всю тройку. На этот раз Ги-Деон не торопился спешиваться.

– Ты староста? – спросил он.

– Да.

– Открывай ворота. Во дворе места хватит, нечего карете стоять посреди улицы.

Мужик бросился снимать длинный брус, служивший засовом на воротах. Гвардеец, сидевший на козлах экипажа, спрыгнул на землю и, взяв под уздцы впряженную в него двойку лошадей, завел на просторный двор.

– Так что, уважаемый, – продолжал свою речь граф, въезжая вслед за каретой и соскакивая с седла, – ты, что ли, жалобу в управу на кузнеца писал?

– Я.

– Ну тогда веди в дом, рассказывай…

Суть жалобы Элмунда состояла, собственно, в том, что деревенский кузнец в драке сломал руку его старшему сыну. Ну и набил морду еще кое-кому из деревенских хотя последнее волновало старосту гораздо меньше Ги-Деона же интересовала, так сказать, предыстория этих событий.

По ходу рассказа выяснилось, что Элмунд перебрался в Линье из Дафры всего-то лет семь назад. А через два года уже стал старостой, что необычно, поскольку в эрихейской глубинке, как и в любой другой, редко жалуют пришлых. Кроме жены и двух взрослых сыновей Элмунд привез с собой с юга малораспространненую в этих местах веру в Возрожденного. Причем с первых шагов приезжий развил в деревне такую бурную деятельность, что не только был избран односельчанами новым старостой, но ухитрился почти всех линьенцев перетянуть в стан Благолепного. И вот, не далее как неделю назад, на общем сходе жители порешили избавиться от лишних статуй в храме, стоявшем на берегу Линьенской бухты, посвятив его целиком почитаемому ими Эрту. Весело, «с песнями» – как поведал Элмунд, принялись они за работу, своротили с пьедестала восемь из девяти изваяний божеств Круга. И все шло хорошо, пока на шум не прибежал здешний кузнец. Увидев низвергнутого под ноги толпе Даго, он недолго думая засветил в глаз рыбаку, обматывавшему статую веревками, а потом и его соседу. Те не остались в долгу. В завязавшейся потасовке старшему из двух отпрысков Элмундова семейства сломали руку. Разгневанный отец грешил на кузнеца. Самому зачинщику драки тоже крепко досталось, но кузнец оказался мужиком не хлипким и, хотя дрался в полном меньшинстве, то бишь в одиночестве, зацепил кулаками многих. Потом его таки повалили, связали и оттащили в сарай на Старостин двор. Там возмутитель спокойствия остывал до следующего утра, ну а после Элмунд согласился на слезные просьбы его жены и отпустил драчуна домой, отписав окружному маршалу жалобу.

– Хочу, чтобы ущерб мне возместил, – возмущенно заявил староста приезжему капитану. – А то что получается: Эрих мой который день за работу приняться не может, хозяйству – прямой урон. Пущай этот бешеный возместит мне деньгами али работой.

Пострадавший – здоровенный детина с волосами цвета соломы и красным лицом – топтался здесь же, демонстративно придерживая подвязанную платком к шее руку, правда, перевязанными у него почему-то оказались только два средних пальца.

– А что жрецы? – удивился Иринг, не услышав в рассказе ничего о судьбе храмовых служителей.

– Жрец, – поправил его староста. – Нашей деревне больше одного не прокормить. Да он и один прекрасно справлялся. В истинную веру перешел.

– Ясно. Сколько еще в деревне кузнецом обиженных?

– Да, почитай, все, кто в тот день в святилище был. Ну а с побоями – человек двенадцать, – быстро прикинул староста. («Прямо богатырь какой-то, а не кузнец!»– усмехнулся про себя Иринг.)

– Что же, – поднимаясь с покрытой мягким пледом (для важного гостя!) лавки, провозгласил он, – пусть все, кто тогда был в храме, явятся нынче вечером на судилище. Естественно, я говорю о мужчинах. Женщин с собой брать не стоит.

– Да-да, только лишняя морока от баб! – поддакнул Элмунд.

– Есть у вас дом или, может, сарай, где мы могли бы без помехи собраться?

– Большой лодочный сарай на берегу.

– Прекрасно. Созови туда всех за час до заката. Кузнеца я приведу сам. Где его кузня?

Староста подробно описал дорогу до жилища своего обидчика, а также до общинного лодочного ангара.

– За час до заката, – напомнил ему, покидая избу, Иринг. – Да не забудь позвать жреца, чтобы почтил суд своим присутствием.

Пока его гвардейцы выводили со двора лошадей и карету, он немного прошелся вдоль деревянной изгороди. За угловым столбом, присев на корточки и время от времени высовывая в проулок лохматую голову в репьях пряталась донельзя грязная и оборванная девчонка Иринг хотел подойти, разглядеть поближе, но за забором внезапно возник «увечный» Эрих.

– Ну-ка, пошла отсюда! – прикрикнул он на оборванку, и та, испуганно пригнувшись, припустила по улице. – Деревенская дурочка, – пояснил он недовольно обернувшемуся к нему капитану. – Шляется меж дворов, высматривает, где чего стянуть.

– Родители есть? – проследив за беглянкой взглядом, спросил капитан.

– Были, – охотно поделился Эрих деревенскими сплетнями. – Мать-стерва ее отца порешила, да после сама в прорубь кинулась. А девка эта, тьмой отмеченная, все никак из села не уберется.