Уготован покой... - Амос Оз

— Какое еще «дело», объясните, будьте любезны? — перебил его Иолек. Седая щетина на его щеках, казалось, слегка вздыбилась. Грузное тело укутано было в голубой домашний халат, надетый на красную пижаму. В этом одеянии он напоминал восточного деспота, а лицо его свидетельствовало о мрачном расположении духа: на нем явственно написано было бесконечное презрение властелина к шуту гороховому, бесцеремонно усевшемуся перед ним, и готовность едва заметным движением пальца отдать повеление снести голову наглецу.

— Быть может, вы соизволите без всяких там предисловий изложить суть дела?

Итак, речь идет об обращении, поступившем три дня назад из секретариата кибуца к его патрону, господину Троцкому, скажите, у вас все еще не сыскался один молодой человек?

— Мой сын, — произнес Иолек с едва сдерживаемым возмущением, — по-видимому, неожиданно уехал к этому вашему Троцкому. Пся крев! Он там? Да или нет?!

Господин Зеевальд добродушно хмыкнул: согласно имеющейся у него самой точной и актуальной информации, господин Троцкий все еще ожидает, что молодой человек прибудет к нему с визитом. Господин Троцкий весьма и весьма озабочен и вчера утром собирался вылететь в Израиль. Однако занятость, а главное, ожидаемое в самом ближайшем времени прибытие молодого человека заставили его отказаться от своего первоначального намерения. Между прочим, в настоящий момент находится он на Багамских островах. Поэтому прислал телекс с генеральной доверенностью на имя господина Зеевальда, уполномочив его вести переговоры. Господин Зеевальд, между прочим, адвокат. Такова его профессия.

— Вести переговоры? О чем?

Хава вдруг вскинулась:

— Иони жив! Он у них! Я говорю тебе, Иолек, он уже у них. Ты дашь им все, что они захотят, лишь бы Иони возвратился. Ты меня слышишь?

Господин Зеевальд был немного смущен: может ли он пару минут побеседовать наедине с господином Лифшицом? Он весьма сожалеет о возникшей неловкости.

— Значит, так. Послушайте, мистер, ведь это моя жена. А женщина напротив вас — моя невестка. Парень, сидящий на краю дивана, — друг семьи, а человек, что стоит у окна, исполняет мои обязанности на посту секретаря кибуца. Между нами нет секретов. Все выносится на обсуждение семьи. Вы прибыли вести переговоры? Что же вы можете предложить? Ваш Троцкий завладел моим сокровищем? Да или нет? Говорите же!!!

Гость обвел всех нас взглядом, в котором сквозило сомнение, словно пытался он проникнуть в нашу суть и предугадать, чего еще можно от нас ожидать. Наконец глаза его остановились на Хаве:

— Госпожа Лифшиц, я полагаю?

— Хава.

— Госпожа моя, я прошу у вас прощения: распоряжением, не допускающим никаких кривотолков, мне вменено в обязанность отдельно побеседовать с вашим супругом, а затем и с вами — также отдельно. Дело, как вам известно, несколько деликатное… Я и в самом деле весьма сожалею…

— Да прекратите вы, черт возьми, выводить тут синагогальные рулады! — в гневе заорал Иолек, поднявшись во весь свой невысокий и все же внушительный, благодаря комплекции, рост. Он сильно подался вперед и был похож на старого разъяренного медведя. Грохнув кулаком по столу, рыкнул: — Где же он, мой замечательный сын? У вашего недоделка, у вашего дегенерата? Да или нет?

— Видите ли, на данном этапе…

— А-а?!

— На данном этапе, мой господин, я подозреваю, что пока еще нет. Однако…

— «На данном этапе»? А? «Пока еще нет»? А? От всего этого весьма скверно пахнет. Конспирация? Шантаж? Гешефты? Что там замышляет ваш гнилой клоун?

Всей массой своего тела наклонился Иолек по направлению к Хаве, он был возмущен до предела, лицо его посинело, и на лбу, разветвляясь, подрагивали вздувшиеся вены:

— Что вы знаете по данному делу, госпожа Лифшиц? Что, черт вас подери, вы уже натворили за моей спиной, подставив Ионатана? Ты и твой жулик? Римона! Срулик! Азария! Всем немедленно выйти из комнаты. Минутку! Нет. Пусть Срулик останется здесь.

И я остался.

Уходя, Азария без особого успеха пытался скрыть гнусавый смешок. А Римона сказала:

— Не ссорьтесь, Иолек и Хава. Иони всегда огорчается, когда вы ссоритесь.

Иолек вернулся в свое кресло. Уселся, тяжело дыша, утирая ладонью пот со лба. А когда вновь обрел дар речи, рявкнул на гостя:

— Быть может, вы наконец сядете, мистер?

Хотя господин Зеевальд и не поднимался с места.

— Хава, стакан воды. И лекарство. Мне нехорошо. И дай этому адвокату попить чего-нибудь, чтобы он покончил со своими гримасами и начал излагать дело.

— Премного благодарен, — улыбнулся господин Зеевальд, и лицо его, обрамленное снизу аккуратно подстриженной бородкой, выражало спокойное недоумение. — Я не испытываю жажды. Позвольте мне внести предложение: давайте сразу же приступим к сути дела. Ведь я прибыл сюда не с личным визитом.

— Нет? А? — кипятился Иолек. — А я-то по наивности своей полагал, что вы прибыли на бал. Ладно. Мы слушаем. Начинайте. Кстати, у меня нет ни малейшей причины отказываться от беседы с глазу на глаз. Хава, ступай в другую комнату. А ты, Срулик, все-таки должен остаться. Мне необходим свидетель, который все услышит. Дело это дурно пахнет. Хава, я же сказал: ступай! И немедленно.

— Ни за что! — выпалила Хава. — Хоть лопни, я не уйду. Это мой дом. Здесь говорят о моем сыне. И ты меня не выгонишь. Вот, возьми стакан воды. Прими две таблетки. Ты же сказал, что тебе плохо.

Иолек грубо, так что вода расплескалась, оттолкнул ее руку, державшую стакан. Он достал из кармана халата сигарету, ощупал ее, постучал ею по ручке кресла, перевернул, постучал другим концом, уставился на нее хитрым взглядом, широкие ноздри его подрагивали, но в конце концов он решил не закуривать и произнес совершенно спокойно:

— Срулик, не сослужишь ли добрую службу? Возможно, твои чары подействуют на эту милую даму и она окажет нам великую милость — соизволит расстаться с нами на короткое время?

— С госпожой мне также выпадет счастье побеседовать. Потом, с глазу на глаз, — любезно заметил господин Зеевальд.

Хава взглянула на меня и спросила со страхом:

— Срулик? Я должна выйти?

— Пожалуй, да. Но только в соседнюю комнату.

Уже в дверях она выпалила в сторону Иолека:

— Ты збую!

И хлопнула дверью с такой силой, что зазвенели стаканы.

Гость достал из кармана пиджака продолговатый белый конверт и аккуратно сложенный листок:

— Это облекающая меня полномочиями генеральная доверенность, которая была прислана господином Троцким по телексу. А тут авиабилеты, которые мне предписано было приобрести.

— Авиабилеты? Для кого?

— Для госпожи. Тель-Авив — Нью-Йорк — Майами. Туда и обратно, разумеется. Завтра у нее будут и паспорт, и виза. Имя господина Троцкого обладает таким весом, что в состоянии побороть бюрократию в десяти, а то и в двадцати странах.

Иолек не торопился с ответом. Он достал из кармана очки, не спеша укрепил их на кончике своего огромного носа и, не взглянув на представленные ему документы, бросил лишь быстрый, косой, многозначительный взгляд в сторону собеседника:

— Дожили. Поздравляю. И чем же заслужила госпожа эту великую честь?

— Если и в самом деле молодой человек держит путь в Америку, как всем сердцем своим надеется господин Троцкий, то в этом случае предпочтительно, чтобы и госпожа прибыла туда. Господин Троцкий заинтересован провести в своей резиденции некое сопоставление.

— Сопоставление, мистер?

Гость расстегнул пряжку на своем кожаном портфеле. Вытащил лист бумаги и попросил разрешения зачитать отдельные параграфы — таким образом, мы сможем избежать любых недоразумений и излишних споров.

Я, со своей стороны, постарался, чтобы мое присутствие в комнате было совершенно незаметным. Отвернувшись, смотрел в окно. Голубые небеса. Два-три легких облачка. Голая, без листьев, ветка. Бабочка. И это весна. Где же он сейчас, Ионатан? О чем думает в эту минуту? Видит ли весеннее небо? Вопреки желанию я не мог не слышать гнусавый самодовольный голос, медленно, параграф за параграфом, зачитывающий письмо:

— «…Господин Троцкий с огромной тревогой узнал об исчезновении юного Ионатана. Господин Троцкий верит и надеется, что в ближайшие дни, в ближайшие часы молодой человек окажется в его доме. Вот уже долгие годы он готов, если есть в том необходимость, принять на себя отцовство, оформив его юридически. Об этом он однажды официально заявил в отправленном вам заказном письме, которое, к великому сожалению, осталось без ответа. У господина Троцкого есть веские основания полагать, что молодой человек, став взрослым и обретя право самостоятельно принимать решения, будет заинтересован в том, чтобы выяснить — хотя бы и путем медицинской экспертизы, — кто же является его биологическим отцом. Господин Троцкий просил особо подчеркнуть, что ни в коем случае не намерен что-либо насильно навязывать своему сыну. Однако настаивает на своем праве провести сопоставление частным образом: он, его сын и мать его сына. И я уполномочен господином Троцким вести переговоры с вами, господин Лифшиц, и отдельно — с вашей супругой, с тем чтобы прийти к взаимопониманию и взаимному согласию, сохранив при этом полную секретность. И у меня есть что предложить вам…»