Сокровенные тайны (За семью печатями) - Сандра Браун

Увидев приближающиеся фары «Блейзера», она задним ходом выехала на улицу и повернула в сторону мотеля, который уже слишком давно служил ей домом. Ее возмущало, что она едет домой в сопровождении эскорта.

Даже не помахав на прощанье Риду в знак благодарности, она вошла в номер и заперла за собой дверь. Съела заказанный заранее безвкусный обед. Снова полистала альбомы школьных фотографий, хотя все снимки были уже так хорошо ей знакомы, что почти не задерживали внимания. Она устала, но не могла уснуть, нервы ее были слишком напряжены.

Ее мучили воспоминания о поцелуе Джуниора не потому, что он разжег ее чувственное воображение, а потому, что совсем не тронул ее. Ее преследовали воспоминания о поцелуях Рида, потому что ему с легкостью удалось то, чего хотел и не смог добиться Джуниор.

Когда Ангус вошел в ангар и обнаружил там ее с Ридом, то, и не читая пьесы, понял, в разгар какой сцены он попал. На его лице отразилось удивление, смешанное с неодобрением и еще с чем-то, чему она не могла подобрать названия. Смирением?

Она ворочалась с боку на бок от усталости, огорчения и, что скрывать, от страха. Сколько бы она ни отрицала, Пламмет очень беспокоил ее. Он, конечно, псих, но в его словах ей слышался какой-то намек на правду.

Ее стало заботить, что думают о ней ее подозреваемые. Их одобрение для нее теперь почти так же важно, как одобрение бабушки, которого она так и не смогла добиться. И это было так странно, что она с трудом себе в этом призналась.

Она не доверяла Риду, но желала его и хотела, чтобы он ответил ей взаимностью. Джуниор при всей своей лени ей тоже нравился, она чувствовала к нему острую жалость. В Ангусе как бы воплотились ее детские представления о строгом и любящем отце. Чем ближе была разгадка тайны их причастности к смерти матери, тем меньше ей хотелось узнать истину.

Вдобавок на горизонте маячила загадка убийства Клейстера Хикама. Лайла Тернера, которого подозревает Рид, до сих пор не нашли. Пока она не убедится, что бывшего рабочего с фермы Минтона убил Тернер, она по-прежнему будет считать, что Клейстера убрали как свидетеля убийства Седины. Значит, его убийца считает, что и она, Алекс, для него тоже опасна.

Поэтому, когда среди ночи она услышала, как мимо ее двери медленно едет машина и над кроватью проплывает свет фар, сердце ее сильно забилось от страха.

Отбросив одеяло, она прокралась к окну и выглянула в щель между рамой и плотной шторой. Тело ее обмякло от облегчения, и у нее вырвался тихий радостный возглас.

Сделав широкий разворот на стоянке перед мотелем, «Блейзер» шерифа еще раз проехал мимо ее двери.

Рид хотел было развернуться и двинуть туда, где, он знал, его ожидает хорошая выпивка, приветливая улыбка и теплая женщина, однако капот его машины упрямо смотрел в сторону дома.

Он заболел какой-то неизвестной болезнью. И, как ни странно, не мог от нее избавиться. Она жгла его и точила, переворачивала ему все нутро.

Дом, который он всегда любил, потому что находил в нем уединение, сейчас, когда он открыл скрипучую дверь, показался ему просто пустым. И когда только он смажет эти петли. Он включил лампу, но от этого в гостиной веселее не стало. При свете лампы стало еще заметнее, что дома его никто не ждет.

Не было даже собаки, которая, радостно помахивая хвостом, выбежала бы ему навстречу и лизнула руку. И не было ни золотой рыбки, ни попугая, ни кошки — никого, кто мог бы умереть и оставить после себя еще одну незаживающую рану.

Другое дело лошади. В них вкладываешь деньги. Но иногда к одной из них вдруг начинаешь относиться по-особенному, как к Быстрому Шагу. Рана еще саднила. Он постарался прогнать мысли о коне.

В лагерях беженцев из опустошенных голодом стран можно найти больший запас провизии, чем у него на кухне. Он редко ел дома. А если и ел, как сейчас, то обходился пивом и несколькими крекерами с арахисовым маслом.

По дороге в спальню Рид включил отопление, чтобы к утру совсем не замерзнуть. Постель была не застелена; он никак не мог вспомнить, что заставило его так быстро вскочить и убежать, когда он последний раз ночевал дома.

Он сбросил одежду и свалил ее в корзину, стоявшую в углу ванной; племянница Лупе заберет все стирать, когда придет в следующий раз. У него, наверно, больше белья и носков, чем у любого другого мужчины. И не то чтобы он питал к ним особое пристрастие, просто это позволяло ему реже отдавать белье в стирку. Его гардероб в основном состоял из джинсов и рубашек. Относя по несколько пар тех и других раз в неделю в химчистку, он мог поддерживать приличный вид.

Рид чистил зубы над раковиной в ванной и рассматривал себя в зеркале. Нужно постричься. Вечно он забывает делать это вовремя. У него стало больше седых волос на висках. Когда они появились?

Он вдруг заметил, каким морщинистым стало его лицо. Зажав щетку в углу рта, наклонился поближе к зеркалу и пристально всмотрелся в свое отражение. Лицо его было испещрено трещинками и бороздками.

Короче, он выглядел старым.

Слишком старым? Для чего? Или, вернее, слишком старым для кого?

Пришедшее на ум имя вывело его из равновесия.

Он сплюнул и прополоскал рот, но в зеркало уже старался не смотреть, пока не выключил беспощадный верхний свет. Ему не нужно было заводить будильник. Он всегда вставал на рассвете. И никогда не просыпал.

Простыни были холодными. Он натянул одеяло до подбородка, дожидаясь, когда согреется его голое тело. Вот в такие минуты, как эта, в самые промозглые, темные и одинокие ночи, он жалел, что из-за Седины он так и не смог создать семью. В любое другое время он был рад, что свободен от всяких привязанностей.

Но вот в такие минуты он втайне жалел, что не женился. Лежать рядом с теплым телом женщины, пусть и не особенно любимой, или растолстевшей сразу после свадьбы, или даже предавшей тебя, даже такой, которая пилит тебя за то, что приносишь мало денег и много работаешь, — все же лучше, чем спать одному.

А может, все-таки нет. Черт его разберет. Из-за Седины он теперь уже никогда этого не узнает. Когда она умерла, он не любил ее, то есть не любил так, как любил всю жизнь, вплоть до того случая.

Он уже тогда задумывался, не пройдет ли их любовь вместе с юностью, насколько она настоящая и крепкая и не является ли она всего лишь заменой того, чего оба были лишены в жизни. Он всегда бы любил ее дружеской любовью, но сомнительно, чтобы их зависимость друг от друга оказалась надежным основанием для совместной жизни.

Возможно, Селина чувствовала его сомнения и потому ощутила потребность на какое-то время с ним расстаться. Они никогда об этом не говорили. И теперь ему этого уже никогда не узнать, но он подозревает, что все было именно так.