Летняя луна - Лаура Кинсейл

Мерлин закрыла глаза, из которых опять потекли слезы.

– Ты моя жена. – Он прикоснулся губами к ее щеке, ощутил вкус воды и ее слез, провел языком по нежной коже у нее под глазами. Мерлин слушала, как лениво вращается фонтан. Когда брызги падали рядом, казалось, будто он тоже плачет.

– Ты обманул меня.

– Я был не прав. И слишком нетерпелив. И я был напуган, Мерлин. Я боялся, что ты не вспомнишь… и не будешь любить меня.

– А я и теперь не помню все до конца. Я помню… – она запнулась и втянула голову, – когда ты пришел ко мне. Это я помню. И еще помню, как говорила, что не могу выйти замуж за тебя.

Он нежно взял ее за подбородок и придвинулся к ней:

– А ты помнишь, как я сказал, что люблю тебя?

– Как ты можешь говорить, что любишь меня? – Она отстранилась. – Как ты можешь так говорить, если ты сжег мою машину?

– Мерлин, она упала. И вся разломалась.

– И все мои записи. Все! – Она взглянула ему в лицо, пытаясь найти в нем следы злого умысла, объяснявшего это предательство. – Как будто хотел быть уверен, что я никогда не построю ее заново.

На его лице не было ни следа раскаяния, лишь боль, скрывавшая его упрямый ответ на ее «почему». Он прижался к ней лбом.

– Я хотел, чтобы ты была в безопасности, чтобы ты осталась жива. Твоя машина не полетела бы, Мерлин. Она не полетела бы никогда.

– Но она же летала! – Мерлин рывком отодвинулась от него и прислонилась к мраморному постаменту фонтана. – Вудроу сказал, что она летала.

– Она упала на землю. Она разломалась. Этого ты не помнишь?

– Нет. – Девушка покачала головой. – И что хуже всего, я ведь летала, но не могу это вспомнить! Я вспомнила тебя и то, как сюда приехала, но после этого все видится какими-то фрагментами. Я вообще не помню ни того, что я летала, ни даже того, как сумела этого добиться.

– Эта штука просто развалилась в воздухе.

– Вудроу сказал, что кто-то ослабил ее нарочно.

– Вудроу всего двенадцать лет, Мерлин. Раньше я думал, что смогу тебе это позволить… чтобы ты построила свою машину, а потом я кого-нибудь нанял бы, чтобы ее испытать. Но когда я увидел, что произошло… – Он взял ее за руки и нахмурился. – Это же смертный приговор человеку, которого мы посадим в такую машину.

– Вовсе нет! И если ты так сильно ненавидишь идею полета, то откуда мне знать, что это не ты заменил стальной винт на медный?

– Я?! – Он напрягся и прижал ее спиной к фонтану. – Да ты с ума сошла? Ты думаешь, я бы стал рисковать… – Голос его сорвался, и на какое-то мгновение показалось, что он не может с ним совладать. Пальцы его сильно стиснули ее плечи. – Боже, неужели ты думаешь, что для меня имеет значение, будет ли эта чертова штука работать? Единственное, что меня волнует, – это твоя безопасность! Знаешь, что я почувствовал, когда увидел, как ты лежишь там, под обломками? – Неожиданно он прижался к ней и накрыл ее рот таким страстным поцелуем, что Мерлин не сумела его оттолкнуть. – Я хочу тебя, – сказал он в ответ на ее попытки вывернуться. – Ты нужна мне. Ни за что не потеряю тебя опять.

Она замерла, задыхаясь. Ей безнадежно не хватало сил, чтобы освободиться, и она понимала это. Он поцеловал ее в шею. Струйки воды сбегали по ее волосам.

– А это ты помнишь? – спросил он, дыша ей в шею. – Ты помнишь, как мы занимались любовью?

Мерлин резко выдохнула, сквозь воду и одежду чувствуя, как он придвинулся к ней. Она вздрогнула от неожиданного контраста вечернего холода и мокрой одежды и жара, исходившего от тела Рансома.

– Ах, Мерлин. – Он целовал ее шею и плечо. – Не бойся. Позволь мне любить тебя.

Она беспомощно охнула, одновременно и желая, и не желая этого. Она помнила, что означало заниматься любовью, – да, вспомнить это было нетрудно. Сад погрузился в темноту, но рубашка Рансома белела, очерчивая контуры его тела, так же, как звук падающей воды очерчивал круг, внутри которого они стояли.

Легкое платье лежало на воде вокруг Мерлин. Как только она перестала сопротивляться, он отпустил ее руки и приподнял его, одновременно развязав бант у нее под грудью. Тугой корсаж ослаб. Он спустил с ее плеч тонкие рукава, и они ушли под воду. Затем скользнул руками по льняной сорочке, облегавшей ее тело, и поцеловал обнаженные плечи. Его нежный страстный стон дрожью отозвался во всем ее теле. Она положила руки ему на плечи. Но он отстранил ее назад, на гладкий каменный парапет, и пробежал пальцами по каждому изгибу ее тела, которое все еще облепляла мокрая сорочка, закрывая грудь. Вскоре льняная ткань последовала за платьем, и теплая вода ласкала обнаженную кожу Мерлин.

– Ты замерзла? – шепнул он, когда она задрожала в его руках, ласкавших под водой ее бедра. Она покачала головой, ощущая себя как во сне, будто она была и здесь, и в то же время где-то еще, будто тело ее было с ним, а сознание унеслось куда-то далеко. Вдруг Рансом отстранился и через мгновение стянул через голову рубашку. Белый батист поднял каскад мерцающих капель. Скинутая рубашка поплыла, на секунду коснувшись ее талии. Рансом придвинулся вновь, и вода, стекавшая по его лицу, при поцелуе сбегала между их губами.

Мерлин положила его ладони себе на бедра и погладила его сильные руки. Возле плеча она задержалась, нащупав промокшую повязку вокруг раны. В темноте она казалась бледной полоской, чуть светившейся в свете луны. Мерлин теперь ясно вспомнила: были сумерки, постепенно переходящие в ночь, но вместо воды в тот раз струйкой бежала кровь.

Пальцы ее скользнули по его блестящей коже, задержались на рельефной мышце, дугой проходившей у плеча, – гармония силы и формы. «Так же красиво, как симметрично изогнутое крыло», – подумала Мерлин.

– Рансом, – прошептала она, – мне нужно уехать, но…

«Я люблю тебя, я все еще люблю тебя». Она не сказала этого вслух. Слова явились ей ниоткуда – воспоминания были слишком туманны, и она не могла их понять.

Он обнял ее и нежно-нежно прошептал:

– Ты не уедешь… Я тебя не отпущу…

Мерлин не стала с ним спорить. Она уедет, но в памяти останется эта ночь. Сейчас она с ним, но он уже не сможет использовать свою власть и силу, чтобы разрушить ее мечту. Он жадно прильнул к ее губам, прижал спиной к камню, и она закрыла глаза. Ей хотелось того же, чего и ему. Только один этот раз.

Рансом почувствовал, что она больше не сопротивляется, ощутил, как тело ее расслабилось и наполнилось желанием, как она прильнула к нему. Желание в нем стремительно нарастало. Все вокруг провоцировало его: и вода, и сгустившаяся тьма, и ее мокрое, теплое, обнаженное тело, которое то призывало его, то вдруг отстранялось, то звало снова… Она совершенно естественно принимала его неистовые ласки, как будто раздевание и соблазнение девушки в садовом фонтане было абсолютно в порядке вещей.