Адмирал Колчак - Валерий Поволяев

Огонь уже поедал неприятельский крейсер не только с носа, но и с кормы, был огонь пока мелкий, но очень цепкий – людям, боровшимся с ним, не удалось сбить пламя, оно старалось забраться внутрь, в чрево крейсера, вылетало оттуда, ошпаренное водой из брандспойта, и снова начинало искать щель, чтобы нырнуть внутрь.

– А еще пачкают эфир своими телеграммами, – недовольно проговорил Колчак, подвигал губами привычно, словно разжевав что-то твердое, лицо его от этого движения сделалось брезгливым, под глазами возникли темные глубокие круги, в следующий миг он решительно рубанул рукой воздух: – Пли!

Торпедный аппарат эсминца выплюнул длинную, окрашенную в цвет стали сигару, та недовольно шлепнулась в воду и, шипя, как живая, взбивая за собой пенную болтушку, двинулась к крейсеру.

На крейсере ее тотчас заметили матросы, закричали испуганно, гортанно, замахали руками, кто-то начал поспешно стрелять в нее из винтовки – бил метко, всаживал одну пулю за другой в корпус торпеды, рассчитывая ее остановить, но пули отскакивали от чугунной тверди как горох, ни одна из них не смогла помешать ходу страшной смертоносной чушки.

– А-а-а! – закричал несчастный стрелок и, отшвырнув винтовку в сторону, прыгнул в воду.

Шансов спастись у него не было: вода в эту пору в Балтике – каленая, человек может в ней продержаться максимум минуты три, дальше наступает паралич. В такой воде люди замерзают, обращаясь в лед, хрустят сахарно, как сосульки, человек пробует кричать, какие-то мгновения сопротивляться и камнем идет на дно.

– Напрасно он это сделал, – проследив за полетом немца в воду, пробормотал Колчак, – имел возможность вцепиться в какую-нибудь деревяшку, выплыть, а так уже не выплывает.

Торпеда со скрежетом вломилась в борт крейсера, разворотила несколько переборок, из стального нутра вымахнул огромный пузырь воздуха, на мгновение задержал бурчливую дымящуюся воду, проворно хлынувшую в темное теплое чрево, взорвался со снарядным грохотом. Крейсер дрогнул, просел в воде, заваливаясь на один бок, потом запоздало выпрямился, но набрал он ледяного балтийского дерьма столько, что удерживать равновесие смог очень недолго, завалился на другой бок, задрожал обреченно, предсмертно – корабли перед кончиной ведут себя как люди – и погрузился носом в воду по самые леера.

В следующий миг корма с работающим винтом круто поползла вверх, превращая крейсер в обломок скалы, вставший торчком из моря, в пролом снова выпростался воздушный пузырь, лопнул с пушечным грохотом, и обреченный корабль медленно поехал на морское дно.

Несколько матросов, подбежав к борту «Сибирского стрелка», помахали гибнущему крейсеру бескозырками:

– Скатертью дорога!

Через минуту уже ничто не напоминало о том, что здесь только что находился могучий боевой корабль, даже людей и тех не было – ушли вместе с крейсером, лишь десятка полтора мертвецов, раскинув руки, болтались в воде вниз лицами, словно пытались вглядеться в морскую пучину, в бездонь, понять, что спрятано там, в таинственной морской глуби, да плавало несколько обломков от вдребезги разбитой шлюпки.

– Поворачиваем назад! – скомандовал Колчак полудивизиону, и миноносцы, заложив крутые виражи, через несколько минут растворились в серой утренней мгле.

Охота закончилась.

Уже дома, на базе, адмирал, приняв от командиров миноносцев подробные донесения – ему важно было знать, как кто действовал, допускал ошибки или нет – и разобрав охоту поминутно, подводил результаты, затем вывивал напоследок стакан крепкого черного кофе и уходил спать.

Кофе на Колчака оказывал двоякое действие – и бодрил, и усыплял – в зависимости от того, что требовалось: когда надо было усыпить – усыплял, когда требовалось взбодрить – бодрил, в общем, оказывал то действие, которое нужно было этому загадочному человеку в тот или иной момент.

Уходя, Колчак непременно наказывал вахтенному офицеру «Сибирского стрелка»:

– Если у кого-то из командиров полудивизиона возникнет необходимость пообщаться со мною – немедленно разбудите!

Но командиры знали, что начдив спит, и старались его не тревожить пустыми докладами: надо же в конце концов человеку отдохнуть. «Сибирский стрелок» посылал подопечным кораблям последний сигнал – на этот раз флажковый: «Кораблям, вернувшимся с моря. Адмирал изъявляет свое удовольствие. Команда имеет время обедать».

У матросов эта флажковая телеграмма вызывала бурю восторга: раз есть недвусмысленный намек на обед, значит, будет преподнесена заслуженная чарка холодного столового вина № 21, более известного как водка. А какой русский человек способен отказаться от честно заработанного угощения? Да тем более такого, как «вино № 21»?

Таких на кораблях Колчака не было.

Он думал, что грешное увлечение его, приносящее столько внутренней маеты и неудобств, пройдет и все встанет на свои места, успокоится, но Тимирева не выходила у него из головы ни на час, ни на минуту; наверное, потому не выходила, что он этого не хотел.

Гельсингфорс, если в нем не оказывалось Анны Васильевны – неожиданно увозил куда-то муж или с ребенком надо было отправиться на дачу, – делался для Колчака пустым, он терял интерес и к городу, и к берегу, и к жизни вообще. Муж Тимиревой после смерти Эссена ушел из флаг-капитанов и теперь ждал, когда ему дадут корабль – ни с Каниным, нерешительным, как провинциальный цирюльник, ни с Адрианом Ивановичем Непениным, [137]начальником связи флота, которого готовили на смену вареному Канину, ему работать было неинтересно. Работа стала пресной, однообразной, и он ушел из штаба.

«Быть может, Сережа получит под начало крейсер, базирующийся в Ревеле, и мы тогда с Анной Васильевной будем видеться чаще?» – мечтал Колчак, и мечты его сбывались – видимо, обладал он очень сильным биологическим полем, раз мог влиять на приказы начальства, на думы подчиненных, на небесные явления: все, к чему он прикладывал руку, что задумывал – изменялось, делалось таким, как хотел он.

Сергей Николаевич Тимирев получил под свое начало крейсер «Баян», входивший в состав 1-й бригады крейсеров, и семья его – Анна Васильевна и сын Одя – окончательно перебрались в Ревель. Колчак этому обстоятельству радовался, как ребенок: он теперь будет видеть Анну Васильевну много чаще.

Он, кажется, даже в море стал выходить урывками и, совершив стремительный налет, старался как можно быстрее вернуться в Ревель. В волосах у него засеребрилась седина, а седина появляется, как известно, не от хорошей жизни. Впрочем, седины этой было мало, и Колчак не обращал на нее внимания. Он был счастлив.

Через полтора месяца стало известно, что на погонах начдива Колчака должен широко раскинуть свои крылья второй черный орел – Александру Васильевичу решили присвоить звание вице-адмирала. Колчак имел все шансы сделаться самым молодым вице-адмиралом в России. Так оно и получилось.