И явилось Новое Солнце (Книги нового солнца, Книга 5) - Джин Вулф

Если только мне не послышалось, откуда-то издалека над многоголосыми волнами донесся ответный крик. Я поплыл в ту сторону, но вскоре остановился, ибо плащ и сапоги стесняли мои движения; я сбросил сапоги добротную, почти новую пару, - и они моментально пошли ко дну. Вскоре за ними последовал плащ младшего офицера, о чем впоследствии мне пришлось пожалеть. Плавание, бег и ходьба на большие расстояния всегда возвращали мне ощущение собственного тела, и сейчас оно было здоровым и сильным; отравленная рана, нанесенная убийцей, затянулась в точности как та, что я получил в схватке с Агилюсом.

Да, тело мое было здоровым и сильным, но не более того. Нечеловеческая мощь, которую оно черпало из моей звезды, исчезла, хотя, без сомнения, именно ей я обязан своим исцелением. Пытаясь дотянуться до той своей части, что недавно находилась в досягаемости, я лишь уподобился одноногому калеке, которому вдруг приспичило пошевелить отсутствующей конечностью.

Снова послышался крик. Я откликнулся и, недовольный скоростью своего передвижения (судя по всему, каждая встречная волна относила меня на исходную позицию), набрал в легкие воздуху и проплыл какое-то расстояние под водой.

Почти сразу же я открыл глаза, так как, похоже, в воде не было едких соляных примесей; а мальчишкой я часто плавал с открытыми глазами в большом резервуаре под Колокольной Башней и даже в стоячих заводях Гьолла. Эта вода оказалась чистой, как воздух, но на глубине приобретала сине-зеленый оттенок. Смутно, словно отражение дерева в спокойной глади пруда, я увидел дно, по которому двигалось нечто белое, в такой неспешной и отстраненной манере, что я не понял, плывет ли оно само по себе или влекомо течением. Именно беспримесность и теплота воды беспокоили меня; во мне рос страх, что, приняв ее за воздух, я потеряюсь в ней, как потерялся однажды в темных переплетениях корней бледно-голубых ненюфаров.

Тогда я вынырнул, поднявшись над волнами на целых два кубита, и увидел, все еще в отдалении, потрепанный плот, за который цеплялись две женщины, и мужчину, из-под ладони вглядывающегося в неспокойную водную поверхность.

В десять гребков я очутился рядом с ними. Плот был собран из разномастных плавучих обломков, связанных на скорую руку. Его основой служил большой стол, на котором, наверно, какой-нибудь экзультант устраивал обеды для самых близких друзей; восемь крепких ножек стола, попарно воздетых к небу, смотрелись пародией на мачты.

Взобравшись на этот плот и чуть не сорвавшись в воду, благодаря помощи, оказанной мне из самых лучших побуждений, я обнаружил среди уцелевших толстого лысого мужчину и двух довольно молодых женщин, одна из которых, низенькая, обладала веселым круглым личиком хорошенькой куклы, а другая, высокая брюнетка, имела худощавое лицо со впалыми щеками.

- Ну вот, - возликовал толстяк, - не все потеряно. Встретим и еще кого-нибудь, попомните мои слова.

- А воды - ни капли, - пробормотала темноволосая женщина.

- Раздобудем, не бойся. Кроме того, ни капли воды на четверых немногим хуже, чем ни капли воды на троих, если, конечно, делить по справедливости.

- Вода вокруг нас пресная, - сказал я.

- Боюсь, что это все-таки море, сьер, - покачал головой толстяк. Из-за Дневной Звезды морские приливы уже затопили всю округу. С ними наверняка смешались течения Гьолла, и потому вода не так солона, как, говорят, прежний Океан, сьер.

- Не встречались ли мы? Твое лицо кажется мне знакомым.

Толстяк, держась одной рукой за ножку стола, отвесил мастерский поклон, не уступая в изяществе какому-нибудь легату.

- Одило, сьер. Главный управитель, назначенный нашей милостивой Автархиней, чьи улыбки - надежда ее смиренных слуг, сьер, начальствовать над всем Гипогеем Апотропейским в его совокупности, сьер. Несомненно, ты видел меня там, сьер, когда посещал по какому-нибудь делу нашу Обитель Абсолюта, хотя, по всей видимости, сьер, мне не довелось прислуживать тебе лично, ибо подобную честь я сохранил бы в памяти вплоть до конца своих дней.

- Который, похоже, уже настал, - вставила брюнетка.

Я задумался. Притворяться экзультантом, за которого явно принял меня Одило, мне не хотелось; но объяви я себя Автархом Северьяном, это могло бы вызвать неловкость, даже если бы мне и поверили.

- А я - Пега, - выручила меня девушка с кукольным личиком, - и я была субреткой армагетты Пелагии.

Одило нахмурил брови:

- Не пристало тебе так говорить о себе. Пега. Ведь ты была ее горничной. - Повернувшись ко мне, он добавил: - Спору нет, она была хорошей служанкой, сьер. Возможно, чуть ветреной...

Пега скорчила обиженную гримаску, хотя было очевидно, что ее недовольство наигранно.

- Я причесывала госпожу и следила за ее вещами, но на самом деле она держала меня, чтобы пересказывать ей все последние сплетни и анекдоты, а еще чтобы учить Пикопикаро. Так она сама говорила и всегда звала меня своей субреткой. - По ее щеке, сверкая на солнце, покатилась крупная слеза; но я не знал, плачет ли она о покойной хозяйке или о погибшей птичке.

- А эта, э-э, дама не пожелала представиться нам с Пегой. Мы знаем только, что ее зовут...

- Таис.

- Очень рад познакомиться, - сказал я. К тому времени я уже вспомнил, что имею почетные звания в полудюжине легионов и воинских частей, любым из которых могу воспользоваться для поддержания своего инкогнито, избежав при этом ненужной лжи. - Гиппарх Северьян, из Черных Тарентинцев.

Пега аж присвистнула:

- Ух ты! Наверняка я видела тебя на параде. - Она повернулась к женщине, назвавшей себя Таис. - У его людей были такие лакированные шлемы с белыми плюмажами, а таких коней нигде больше не увидишь!

- Как я понимаю, ты ходила на парад со своей хозяйкой? поинтересовался Одило.

Пега что-то ответила, но я пропустил ее слова мимо ушей. Мое внимание привлек утопленник, покачивавшийся на волнах всего в чейне от нашего плота, и я подумал, как все-таки это нелепо, что я вынужден сидеть на мебели покойника и терпеть общество слуг, в то время как Валерия гниет где-то под водой. Уж она бы посмеялась надо мной! Выждав паузу в разговоре, я спросил Одило, не был ли его отец управителем в том же самом месте.

Одило просиял от удовольствия:

- Так точно, сьер, действительно был и не имел ни одного нарекания до самого конца своей жизни. Это было в славные дни Отца Инира, сьер, когда, если можно так выразиться, наш Гипогей Апотропейский пользовался известностью по всему Содружеству. Могу ли я спросить, сьер, почему ты задал этот вопрос?

- Просто поинтересовался. Ведь преемственность здесь, я думаю, более или менее обычное дело?

- Так и есть, сьер. Сыну дается возможность проявить свою сноровку, если она у него имеется; и при благоприятном стечении обстоятельств он наследует должность. Ты не поверишь, сьер, но мой отец однажды встречался с твоим тезкой, еще до того, как тот стал Автархом. Ты, конечно, знаешь о его жизни и подвигах, сьер?