Топот бронзового коня - Михаил Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 4
1А в Италии ни одна из воюющих сторон не могла победить другую. Византийцы теснили готов по всем направлениям, но противник сопротивлялся, отступал, снова нападал и захватывал отнятые у него провинции. Эта борьба продолжалась целый год - с марта 538 года по апрель 539-го.
Ситуация для ромеев осложнялась ещё и тем, что внутри руководства армией начались раздоры. Император прислал Велисарию подмогу - войско во главе с евнухом Нарсесом, но не указал, кто из них кому подчиняется. И Нарсес, рассматривая себя если не главнокомандующим, то, по крайней мере, равной Лису фигурой, зачастую отказывался действовать по общему плану, возражал и ссорился. Так, заняв Лигурию, оба не могли договориться о дальнейших ударах: Велисарий считал, что сначала надо завоёвывать центр полуострова, выгнать готов из крупных городов, а потом уже штурмовать их оплот - Равенну. А Нарсес настаивал на осаде Равенны в первую очередь - мол, тогда остальные города подчинятся сами собой.
Вместе окружили город Урбин, но Нарсес, разругавшись с Лисом, снял свои полки и ушёл в Этрурию, и пришлось захватывать крепость собственными силами, а потом, тоже без содействия евнуха, и Милан. Тут на выручку готам прибыли бургундцы, посланные дружественным Витигису королём франков, и отбили город. Велисарий не смог один удержаться. Покидая Милан, византийцы перебили всех лиц мужского пола, в том числе и грудных, женщин оставили бургундцам и разрушили половину зданий - все, что успели развалить.
Лишь весной 539 года император понял свою ошибку и велел Нарсесу возвращаться в Константинополь, а сенаторам Домнику и Максимину приказал поехать в Равенну и вести переговоры о мире. Но условия для Витигиса выдвигались жёсткие: должен был отдать в качестве трофеев половину своих сокровищ и затем считался бы королём только в Северной Италии (территории, что южнее По, отходили бы к Византии).
Разумеется, Витигис согласиться на такое не мог. А тем более, что дипломатически он выигрывал: готские послы прибыли, во-первых, в Персию и договорились с шахиншахом Хосровом о начале войны против императора, чтобы оттянуть византийские войска с западного фронта; во-вторых, в Галлии подвигли короля Теодеберта наступать на Велисария сообща с готами.
Страшная стопятидесятитысячная армия франков двинулась от Женевского озера на юг, перешла через Альпы и приблизилась непосредственно к Милану. Но в разгаре было лето 539 года - знойное, засушливое. Франки ели мясо волов, запивая водой из По, и почти поголовно заболели дизентерией. Вскоре у Теодеберта оставалось в строю не более пятидесяти тысяч. Дрогнув, он вернулся в Галлию.
Началось ромейское наступление на Равенну. Командир Магн охранял берег По, чтоб не пропускать по реке суда, доставлявшие в город продовольствие. Из Далмации прибыл на кораблях Виталий и отрезал готов от моря. А лазутчики Лиса подожгли в неприятельской столице хлебный склад.
Положение Витигиса стало безнадёжным. Он опять принял Домника и Максимина и сказал, что немедленно подпишет унизительный мирный договор. Дело было за малым: убедить Велисария отвести войска. Но командующий византийскими силами был категорически против: никакого раздела Апеннин не допустит, после стольких лет изнурительной борьбы он хотел полного триумфа, захватить Италию целиком и сместить Витигиса.
Неожиданно в штаб ромейской армии прибыла делегация знатных готов. Поднеся Лису ценные дары, предложили ему назваться императором Западной Римской империи. И не штурмовать город, а войти в него по взаимному желанию, едучи на белом коне победителя.
Велисарий ответил, что обязан посоветоваться со своим окружением и объявит окончательное решение на другое утро.
Собственно, единственным его настоящим другом оставался в то время только полководец Вуза, федерат, по происхождению гунн. Получив в Константинополе неплохое образование, он себя проявил в персидской и вандальской кампаниях как способный военный, умница и аккуратист. Знал античных авторов наизусть и буквально по дням помнил биографию Александра Македонского. Лис ему доверял теперь больше, чем кому бы то ни было, и всегда обсуждал с ним план дальнейших действий.
Выслушав начальника, гунн спросил:
- В чём твоё сомнение, я не понимаю? Разумеется, соглашайся на их условия, а когда войдёшь в город и захватишь Витигиса, то поступишь по-своему: никакой Западной империи создавать не надо, есть одна Римская империя, во главе которой - Юстиниан.
Командир вздохнул:
- У меня сомнения по другому поводу. Наши доброхоты тут же донесут василевсу: мол, стратиг метит на твоё место. А каким подозрительным стал его величество в последние годы, ты знаешь. Не успею я вернуться в Константинополь, как меня с ходу арестуют, прямо в Золотом Роге.
- Ну, не думаю, - покривился Вуза. - Все мы подтвердим, что твои помыслы чисты, ты продвинул границы до Альп и желаешь двигать их дальше, вплоть до Альбиона, но не претендуешь на трон и смиренно складываешь трофеи к несравненным стопам автократора. Ты его слуга, он твой повелитель.
- Я боюсь, не поверит. Взятие Равенны выглядит логично и закономерно. Добровольная сдача готов, предложивших мне место императора, вызывает недоумение.
- Объясним, что с твоей стороны - это лишь военная хитрость.
- Именно, что хитрость. Но как будто бы не военная, а дворцовая. - Лис понизил голос: - Понимаешь, друг, он меня боится. Наши отношения очень напряглись. И один донос, и один пасквиль на меня может, словно капля, переполнить чашу его терпения…
Гунн заметил:
- Получается, что не только Юстиниан тебя боится, но и ты его.
- Получается так. Друг без друга не можем и друг друга страшимся.
- А тогда соглашайся на мирный договор, привезённый Домиником и Максимином.
Велисарий нахмурился:
- Ну, вот это - дудки. Лучше атаковать Равенну.
- И погибнут тысячи людей с обеих сторон! А пойдёшь на смычку с готскими вельможами - сохранишь эти жизни. Хоть и вызовешь подозрения императора. Что важнее?
Лис прикрыл глаза и сидел поникший. А потом сказал:
- Да, ты прав, дружище. Я обязан взять ответственность на себя. Будь что будет. Надо свергнуть Витигиса малой кровью. Даже если кровь окажется собственно моей.
Ночью Велисарий лежал с Антониной без сна, всё вздыхал и ворочался, огрызаясь на её ласки.
- Ты меня не хочешь? - спрашивала она. - Что ли, разлюбил?
- Ах, оставь, дорогая, не до этого. Я в таком капкане, из которого можно вырваться, если самому перегрызть зажатую ногу.
- Не преувеличивай, - успокаивала жена. - Вспомни обо мне: я - подруга императрицы. А она влияет на мужа. Коль Юстиниан задумает тебя извести, мы надавим на Феодору - и уладим дело.
- Ох, не знаю, не знаю, что-то мне тревожно.
Нино села на ложе:
- Господи Иисусе! Ты, принёсший автократору славу! Одолевший «Нику»! Покоривший для самодержца полмира! Ты, чей профиль отчеканен на одной монете с его профилем! Не боявшийся готов с вандалами вместе взятыми! Вдруг чего-то забеспокоился, словно мальчик перед экзаменом. Стыд, позор, я не узнаю моего дорогого Лиса.
Он ответил мрачно:
- Лис уже не тот… Не наивный юноша, что при ехал покорять неприступный Византий двадцать лет назад. И с готовностью бросившийся в гущу всех событий.
- Юноша возмужал - это замечательно.
- Возмужал - не то слово. Скоро мне исполнится сорок. На висках проступают седые волосы. Седина - она, знаешь ли, обязывает трезво рассуждать.
- Вот и рассуди трезво. Ты обманешь противника, завоюешь город, привезёшь в Константинополь сокровища Теодориха и живых Витигиса, Матасунту и других видных готов. Чем докажешь свою преданность. Государь устроит тебе триумф - ибо не устроить будет нельзя, нелепо. И поймёт, что не прав, заподозрив тебя в измене.
Велисарий пробормотал невесело:
- Вроде бы логично… А на деле как сложится? Ладно, будем спать. Все, спокойной ночи, - и поцеловал её в щеку.
- Да, спокойной, милый, - и поцеловала его в ответ.
Оба повернулись друг к другу спинами.
25 ноября 539 года распахнулись ворота Равенны, и войска ромеев беспрепятственно вошли в город. Во главе колонн скакал Велисарий на своём тёмно-дымчатом коне с белой мордой; командир был в начищенном золочёном шлеме и блестящих доспехах под изящным белоснежным плащом с красной оторочкой. Вскидывая правую руку, он приветствовал мирных жителей, пяливших глаза на него с балконов и крыш. Били барабаны, развевались знамёна. И никто не мог догадаться, глядя на стратига, что творилось в его душе. А на самом деле он думал: «Видимо, последний мой триумф. Больше ничего подобного не увижу. Счастье не может длиться долго. Весь его запас вычерпан до дна. И теперь пойдут одни неудачи». Внешне продолжал улыбаться, слышал здравицы и согласно наклонял голову.