Не играй с нами, девочка (СИ) - Лав Агата

— Ты выходишь из дома?

Он просто-напросто решил проигнорировать ее выпад.

— Я не отстану, Анна. У тебя никого нет, и тебе нужна помощь.

— Я уже взрослая, — устало произнесла она, — и я скоро приду в себя.

Лучше не спорить. Мягкость и смиренность, усыпить его и распрощаться.

— Этого я и хочу, — настоящий шелк, он умел говорить вкрадчиво и доверительно.

Так что оставалось цепляться взглядом за его одежду. Светлая рубашка с черными матовыми пуговицами, закатанные до локтя рукава, часы на широком кожаном ремне и темные джинсы.

— Я знаю, что виновата перед тобой, — сказала Анна, чувствуя, что спрятаться все же не удастся. — Так сильно, что даже извинения звучат издевкой.

Макс промолчал, и стало ясно, что эти слова были ему нужны.

— Ты многое сделал для меня, ты помог, когда мне было трудно. Наверное, у тебя уже привычка, — усмехнулась она и посмотрела на него.

Он улыбнулся и кивнул.

— И я благодарна, Макс, искренне... но сейчас не надо.

Мягкую улыбку с его лица она стерла с легкостью. Внутри, она знала, он уже злился на ее упрямство. Но он вновь не подал вида, сделал пару глотков чая, пересчитав складки на бежевой шторе, а потом поднялся.

— Звони мне, — попросил он, — хоть иногда.

— Хорошо.

— И еще...

Он полез в задний карман джинс. Достал визитку, которая легла перед ней на стол, красуясь яркой глянцевой поверхностью из красных и синих полос.

— Тут телефон, я договорился, им нужен редактор...

— Макс.

— Техническая литература, скукота, — он отмахнулся, сделав вид, что пресек ее благодарности, а не протесты. — Нужен срочно, поэтому не тяни.

Он так добр. Почему? Он словно видел другого человека перед собой, ради которого стоит стараться и что-то делать, несмотря ни на что. Который достоин, который лишь запутался... Да, у Макса большое сердце, черт, оно огромное, но, когда тебе настойчиво делают хорошее, начинаешь вспоминать, что сам сделал хорошего. Чем заслужил.

Почти год она просыпалась рядом с ним, год воспоминаний из прикосновений и слов. Она помнила безмятежность, может быть, их счастье выцвело под палящим солнцем последних дней, но она не забыла самое главное. Она была искренна и щедра с ним, она не позволяла любить себя, она любила в ответ. И он знал это.

— Уйди в работу, — добавил он со строгими родительскими нотками.

После чего развернулся и шагнул в коридор. У двери он замер на мгновение, будто давал ей последний шанс проявить эмоции. Сказать что-то, обнять... Чужое тепло целебное, но она сдержалась.

Проводив его, она осталась одна, и вскоре стало хуже. Пришел вечер и начал переставлять тени, сгущая их в углах. Анна села на диван, подобрав под себя ноги, и смотрела, как противоположная многоэтажка зажигается огоньками чужого быта. Одним за другим. Слишком далеко, чтобы разглядеть хоть что-то, но сам огонек уже обещание.

Телевизор неразборчиво бубнил глупость, не в состоянии отвлечь хоть на секунду. Анна прекрасно понимала, что так нельзя... больше нельзя. Визитка с телефоном — это выход, только еще надо набрать номер, подобрать слова и справиться с голосом. И потом так каждый день, когда простой недолгий разговор с Максом буквально выжал ее. Хотя она справилась, не показала лишнего.

Она сегодня обедала?

С экрана что-то громыхнуло, и Анна нервно дернулась. В спешке найдя пульт, она выключила телевизор и замерла, пытаясь успокоиться. Но мысли все же побежали к прошлому. Телеэкран врал со звуком, в жизни взрыв оглушает и придавливает собственной беспомощностью. Особенно второй взрыв, она почему-то запомнила его ярче, глубже...

Они уже въезжали в соседний бокс, когда фургон повело от накатившей волны. Задние колеса занесло, как будто им в бок ударила другая машина, тяжелая и мощная, а не поток, пусть и разогнанного огненной силой, но воздуха. Водитель резко крутанул руль и смог выровнять фургон, заскочив в распахнутые створки бокса. И он не остановился, хотя она стучала и кричала, ведь Марк остался там.

Потом в какой-то момент вновь появились костюмы. Тесный хоровод из цепких взглядов и командирских голосов. Несколько допросов с одними и теми же вопросами и сальными ухмылками. Ее пытались подловить на лжи, но она говорила, как есть. Как приказал ей попросил Марк. Ее же вопросы никого не волновали, ее грубо обрывали и все.

Когда ее, наконец, отпустили, всё исчезло. Ту жизнь подтерли ластиком, не оставив и разводов. Машина слежки успокоилась через неделю, перестала провожать ее до продуктового и обратно. Она была рада и, пожалуй, благодарна, что ее оставили в покое. Чувствовать чужой взгляд становилось невыносимой пыткой, хотелось спрятаться ото всех и закопаться под землю.

В момент отчаяния она все-таки набрала знакомые номера, но они молчали. После Анна проехалась по некоторым адресам. Дом Марка, как она и ждала, был опечатан и показался заброшенным с десяток лет. Угрюмым и выхолощенным что ли... Клубы, какие-то работали, какие-то нет, нацепив на двери запрещающие таблички. Те, что по-прежнему прожигали ночную жизнь, не дали ничего, одни незнакомые лица, даже смутная догадка не кольнула. Охрана, персонал, ей показалось, что привезли совершенно новых людей, и поменяли форму, хотя она могла ошибаться. Она всегда смотрела на них мутным взглядом, стараясь не запоминать. Она видела только Марка.

Ресторан же Севера открылся в центре, яркими атласными лентами встречая первых посетителей. Анна решилась заглянуть внутрь на третий раз, первые порывы заканчивались в соседней кафешке, что окнами выходила на площадь с новым заведением.

Ее проводили за столик на двоих в центре огромного зала. На столе раскрыли меню, одно их тех самых, что стопками валялись на полу, когда она впервые приехала сюда с Максимом. Следом она вспомнила бордовую плитку в уборной. И сдержанный кабинет управляющего. «Андрей». Табличку с его именем, скорее всего, уже сняли и выкинули прочь или задвинули в какой-нибудь шкаф подальше пылиться.

 — Анна.

Знакомый голос наплыл откуда-то сверху. Она подняла голову и заметила у столика Олега. Он положил ладони на белую ткань, облокотившись и нависнув над ней неумолимым воспоминанием.

— Это дорогое место, — добавил он, и в его тоне легко считывалась вторая фраза: «По карману ли теперь?»

Анна лишь кивнула. Она давно поняла его. Конечно, он презирает ее, как он еще может относиться к ней?

— Я на минуту, — он отодвинул стул напротив и присел.

— Я думала, мы закончили с допросами.

— Это не тебе решать.

Да, это она уже выучила.

— Нашли нового хозяина? — она обвела зал рукой.

— Сговорчивых людей больше, — кивнул он и отточенным движением, выдающим многолетнюю привычку, достал смятую пачку из внутреннего кармана пиджака, а следом выудил сигарету.

Курить было нельзя, и он начал постукивать фильтром по столу.

— Рёф или Марк? — вдруг спросил он.

Она уловила перемену в его голосе, он заговорил тише, но серьезнее. Лед, который вот-вот треснет от собственной скованности.

— Я уже говорила...

— Скажи мне. Правду, — надавил он. — Здесь только я.

Он отбросил сигарету, которая закатилась под салфетки, и едва поймал собственное раздражение, которое с радостью перевернуло бы и стол.

— Мне нужно знать.

— Кто-то погиб? — догадалась она. — Из твоих в ту смену...

— Рёф или Марк? Ты была там.

— Рёф. Марк ничего не знал.

— Не врешь?

Это не уходит. И не отпускает. Рёф уже мертв, Марк... они растоптали его. Но он по-прежнему зол и ищет виновного. И был бы рад, если бы она назвала третье имя, того, кого еще можно заставить заплатить. Смерть Рёфа не принесла успокоение никому. Ни Марку, ни ей.

— Нет, — она поймала его воспаленные глаза, — я не врала на допросе, не вру и сейчас.

— Хорошо, — кивнул он и отвел испытывающий взгляд, — хорошо...

Олег подобрал сигарету и поднялся, шагнул прочь, но Анна выставила руку и поймала его крепкую ладонь.