Море Дирака - М Емцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дул южный ветер. Над горизонтом неслись облака. Влажное дыхание Атлантики, напоенное душистой теплотой циклонов и светом тропических гроз, обрушивалось на прозрачную стену телеметрического зала. Слышно было, как ветер поет в алюминиевой чаше радиотелескопа. Это напоминало эхо, живущее в перламутровых извивах океанских раковин. Грозно темневшие на розовом фоне медкорпуса траурные ели встречали порывы ветра сердитой дрожью дремучих лап.
- Не надоело еще?
Михаил обернулся. За спиной стоял Урманцев, зябко поеживаясь и потирая ладони. Один глаз у него был закрыт черной повязкой.
- А-а... Это вы, Валентин Алексеевич... Как глаз?
- Ничего, брат, лучше. Обещают сто процентов... А ты все загораешь здесь?
- Надоело, Валентин Алексеевич! Все не запускают и не запускают. И главное - даже не говорят, когда...
- Такой уж у них порядок, Миша. Приходится терпеть.
- Но ведь это же наш спутник!
- Наш-то он наш, конечно. Только к запуску нас все равно не допустят. У них своя задача, у нас - своя. Спутник наш, ракеты их. Вот когда выведут спутник на орбиту, тогда и настанет наш черед командовать парадом.
- Да знаю я... Больно уж долго они канителятся.
- А может, они уже запустили. Ты-то почем знаешь?
Михаил недоверчиво усмехнулся и показал пальцем в сторону стартовых площадок:
- Никакого шевеления за последние трое суток там не замечено, товарищ начальник.
- Во, чудак человек! А кто тебе сказал, что запускать будут именно там?
- Мне? Никто ничего не сказал... А где же еще, если не там? Мы же здесь.
- Тут такое хозяйство, что... Одним словом, запуск может быть произведен где угодно. Отсюда только будет послана команда. Посему не торчи ты у окна. Сходи лучше в буфет, попей кефира. Будешь нужен, вызовут по радио. Там есть динамик.
Подольский со все возрастающим удивлением слушал Урманцева. Впервые он видел обычно сдержанного и самоуглубленного Валентина Алексеевича таким возбужденным. "Наверное, волнуется за свой телеинтерферометр", - подумал Михаил и на всякий случай спросил:
- Как вы полагаете, сегодня запустят? Хорошо бы запустили, а то ждать уже невмоготу.
- Попей пивка, полегчает.
- Да что это вы меня все в буфет гоните!.. Может, проверить еще раз? А, Валентин Алексеевич?
- Все уже проверено и учтено могучим ураганом.
- А криостаты? Вдруг пригодятся на крайний случай?
- Криостаты? В космический холод криостаты?! Ну нет, брат, я не намерен обогревать своими дровами вселенную.
Он неожиданно засмеялся. Шумно и коротко. Михаил недоуменно уставился на Урманцева.
- Ты прости, брат, - Урманцев смутился. - Это я так, от избытка чувств... Анекдот вспомнил один, исторический. Хочешь - расскажу?
Михаил кивнул.
- Так вот, Миша. Ты со своим криостатом напомнил мне старика Нернста. Мало кто знает, что на досуге великий творец третьего начала термодинамики разводил рыбок. Однажды какой-то дурак спросил его: "Почему вы выбрали именно рыб? Кур разводить и то интереснее". И знаешь, что ему ответил Нернст? Он совершенно невозмутимо изрек: "Я развожу таких животных, которые находятся в термодинамическом равновесии с окружающей средой. Разводить теплокровных - это значит обогревать своими деньгами мировое пространство". Недурно, правда?
- Это мне тоже напоминает одно анекдотическое высказывание, рассмеялся Михаил. - Оно очень коротко. Голубевод говорит: "Не понимаю, как это можно быть кролиководом!"
- В самую точку, - согласился Урманцев и, прищурившись на солнышко, сладко вздохнул. - Хорошо, брат! Весна, тает все... Кстати, о таянии... У того же Нернста, говорят, стояла на столе пробирка с дифенилметаном, который плавится при двадцати шести градусах. Если в одиннадцать часов утра кристаллы начинали таять, Нернст говорил: "Против природы не попрешь!" - и, захватив полотенце, отправлялся купаться на реку.
- Тонкий намек на купание? Хотите примкнуть к здешней команде моржей? Могу проводить.
- Экий ты злюка, право... Я ведь к чему весь разговор-то веду? Пойдем в буфет, хоть пива выпьем. У меня ведь, черствый и неделикатный ты человек, вчера предварительная защита была...
- Ну! Что же вы молчали, Валентин Алексеевич?!
- Да ты разве поймешь? - притворно вздохнул Урманцев и обреченно махнул рукой. - Ты не поймешь мятущуюся душу и не пойдешь с ней в буфет.
- Пойду! Пойду, Валентин Алексеевич. В буфет завсегда пойду. Я такой...
- Тогда в темпе.
Они попросили четыре бутылочки "двойного золотого". Валентин Алексеевич поймал убегающую через край пену губами. Потом взял стакан рукой и быстро выпил. Второй стакан он осушил уже мелкими, неторопливыми глотками. И только после этого, всыпав в пиво соль, которая закипела на дне стакана мельчайшими белыми пузырьками, стал медленно цедить напиток сквозь зубы.
- Дюжину раков сюда бы! Или, на худой конец, сушеных креветок.
- Можно еще моченый горох или соленую соломку, - поддакнул Михаил.
- Соленые бублички тоже очень хороши.
- Эстонцы берут к пиву салаку, - Михаил едва заметно улыбнулся.
- Датчане предпочитают плавленый сыр с перцем.
- А чехи - рогалики с крупной солью, укропом и тмином.
- Зато английский докер всему предпочтет булку и коробку крабов.
Михаил засмеялся и, поперхнувшись пивом, закашлялся.
- Сдаюсь, Валентин Алексеевич! - сказал он, откашлявшись. - Вы гурман и знаток, а я только сын лейтенанта Шмидта. Расскажите лучше, как прошла предварительная защита.
- Тяжело прошла. Со скрипом.
- Иван Фомич?
- И он тоже. Но особенно кипятились престарелые кандидаты. Один из них так прямо и сказал: "Я, дескать, Валю еще студентом помню, а он уже в доктора лезет".
- Ну и?..
- За меня академик один вступился. Очень остроумный мужик. "Правильно, - говорит, - вы рассуждаете. Абсолютно верно. Дадим ему докторскую степень лет в семьдесят, чтобы через год он благополучно скончался от инфаркта". Тут, конечно, поднялся хохот. Кто-то вспомнил про Эйнштейна и Галуа, кто-то привел данные, что средний возраст нобелевских лауреатов по физике тридцать два года - в общем сошло.
- Неужели только об этом и шла речь на защите?
- О чем же еще? Ведь все свои! Работа моя им уже в зубах навязла, сколько раз слушали... Потому-то и возник сей глубоко принципиальный спор. Многое еще в нашем научном деле предстоит налаживать... Многое!
- А Иван Фомич что?
- О! Этот иезуит, Игнатий Лойола! Он облил меня тягучим потоком патоки. Хвалил и превозносил до небес. Называл меня великим, гениальным и все такое прочее.
- Зачем?
- А ты не понимаешь? Чтобы вызвать противоположный процесс. Он набивался на возражения. А чем ему можно было возразить? Только тем, что я не великий, не гениальный. Пусть это тривиальная истина, но если ее вещают на предварительном обсуждении, впечатление получается неважное. К счастью, все поняли, к чему он клонит, и фокус не удался. Поэтому в конце обсуждения он еще раз взял слово и, как он сам выразился, честно и нелицеприятно заявил: "Хотя я не сомневаюсь, что представленная работа выполнена на высоком экспериментальном и теоретическом уровне, но не подождать ли нам результатов космической проверки?"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});