Ловушка для любви - Николай Сухомозский

— Смотри, чтобы не перетрудился! Еще, чего доброго, пуп развяжется. Хотя он у тебя может развязаться разве что из-за обильной жрачки.

— Зачем попрекать куском хлеба? Я ведь не сижу на твоей шее.

— Да стыдно на твое брюхо смотреть. Самый настоящий многоместный автобус! А кухонный стол — пассажирская остановка «по требованию». И что я заметила: на ней в любое время суток — час пик. Так что домашних разносолов-«пассажиров» в твой безразмерный «салон» постоянно набивается — под завязку. И только контролер — неизменное слабительное — позволяет навести хотя бы относительный порядок в бездонной утробе.

— Ты говорила о какой-то новости? — мужчине явно не по нутру пришлась тема разговора. — Откуда? Из телевизора?

— Нет. Получила письмо от сестры.

— Из Кисангани? — по интонации можно было судить, что ему тоже небезразлична судьба близкой родственницы супруги. — Какие у нее для нас известия?

— Более чем неожиданные.

— А именно? — встрепенулся толстяк.

— Олды нет в живых.

— Умерла?!

— Нет, погибла. Несчастный случай.

— Слава богу! — перекрестился мужчина.

— Дурак, что ты лоб крестным знамением осеняешь?! Постыдился бы радоваться! Как-никак живая душа преставилась.

— Я и не радуюсь.

— А чего же тогда «славбожкаешь»?

— Подразумеваю, что бедняга, наконец, отмучилась.

— Да, тебя голыми руками не возьмешь! Из любого положения выкрутишься. Словно угорь.

— Отчего ты сегодня не в духе? И кустарник подстриг, и известие приятное получила.

— Тьфу, на тебя! Такое скажешь — «приятное»! Как только язык поворачивается?

— Ну, а что нам друг от друга скрывать? Смерть Олды, как ни поверни, на руку.

— Так-то оно так. Но хотя бы видимость сострадания перед Господом нужно соблюсти.

— И кто после этого больший фарисей — я или ты?!

— Не можешь, чтобы не уколоть побольнее.

— Куда уж нам? — скромно потупился колобок. — Так что за несчастный случай? Ошибка в медицинском диагнозе? Неправильное лечение? Неудачное падение с третьего этажа вниз головой?

— Не угадал! Над клиникой потерпел катастрофу следовавший со стороны Синих гор вертолет. Под его обломками погибло несколько человек. В том числе — Олда.

— Не было, как говорится, счастья…

— Перестань паясничать!

— И не думаю. Но разве смерть в этом случае — не избавление?

— Сие ведомо только Всевышнему!

— Ну, да ладно, не загибай чересчур со своей набожностью. Лучше скажи, как теперь станем вести себя по отношению к Венере?

— Что ты имеешь в виду?

— Оставим все, как есть? Или, имея развязанные руки, сообщим девушке правду?

— А что это даст?

— Ну, ты же видишь, она сильно страдает от неизвестности. Что подтверждают и наблюдения домашнего доктора. Вспомни, сколько раз, особенно в последнее время, дочь заводила разговор о своих настоящих родителях, стремясь хоть что-то о них разузнать. Оно и понятно: девчонка превратилась в девушку и ничего удивительного нет, что ей захотелось, в конце концов, раскрыть тайну собственного появления на свет.

— У тебя, по-моему, не башка, а емкость для пищи! «Раскрыть тайну», «раскрыть тайну»! А ты думаешь, почему я так возражала против того, чтобы она устроилась на работу в Кисангани?

— Потому что слишком далеко от дома.

— Двенадцатиперстная ты кишка! Вовсе не потому.

— А почему же?

— Боялась, а вдруг не во зло, а невзначай, сестра проговорится. И что прикажешь тогда делать?

— Ничего страшного! Ну, узнала бы, наконец, малышка, что ее родная мать сбрендила. Мы-то в этом не виноваты. Наоборот, удочерили, обогрели.

— Наша песня хороша, начинай сначала!

— В каком смысле? — сделал вид, что обиделся, коротышка.

— Пошевели той единственной извилиной, которая еще сохранилась в твоем закопченном котелке! Ну?

— Что «ну»?

— Хотя бы полуфабрикат готов?

— Перестань! И хватит играть в «угадай с трех раз с закрытыми глазами».

— Эх, ты, непрожаренный бифштекс с подгоревшей коркой! Представь себе, Венера в течение шестнадцати лет слышит, что ее мать умерла, едва дочери исполнился годик, а отец — и вовсе неизвестно кто.

— Но ведь про отца — правда. Олда, в самом деле, унесла загадку зачатия сначала в могилу безумия, а теперь уже — и в могилу небытия.

— Но мы-то, ее односельчане, догадываемся. Ведь Олда ни с кем больше, кроме одного, в своей жизни не встречалась. А потом вдруг исчезла. С чего бы? Ясно: чтобы скрыть беременность. Ее ведь тамошние правоверные ханжи заклевали бы! Вспомни хотя бы, сколько пришлось вынести мне! Ладно, впоследствии хоть оказалось, что я вообще не могу иметь детей. А если бы понесла тогда от тебя, олуха царя небесного? Тоже — хоть уезжай, куда глаза глядят!

— Не преувеличивай! Мирская молва — что морская волна.

— Кобелям-то что? Им же не совали: инструмент в ширинку — и поминай, как звали! Отдуваться за все приходится нам, представительницам слабого пола.

— Ну, дорогая, о тебе этого не скажешь! Ты любого мужика в его же ширинку заткнешь! По самые, так сказать, немытые пятки.

— На что намек? Что я тебя на себе женила? Так, видит бог, не неволила. Сам…

— … попал, как кур в ощип!

— Не умничай!

— Не буду.

— Так вот, иной человек отцом Венеры быть не может.

— И что из этого?

— Ровным счетом ничего. Нам ведь неизвестна дальнейшая судьбы Клода Вилкау. Где он? Жив ли? Если жив, чем занимается? Имеет ли хотя бы малейшее понятие, что у него родилась дочь? Как видишь, сплошные загадки.

— Однако, они нам больше выгодны неразгаданными.

— В определенном смысле — да.

— Вот видишь!

— Но мать?! Мы с тобой все эти годы прекрасно знали, где она коротает свои горькие дни. Да, то, что удочерили девчушку, делает нам честь. А то, что столько скрывали правду о родной матери? Убеждая Венеру, что та давным-давно умерла.

— Так я же и говорю!

— О чем говоришь ты, растерявший последние капли разума?!

— Ну, допустим, разум — всего лишь дешевая рамка души. А говорю я о том, что теперь, когда Олда скончалась, пора восстановить историческую справедливость.

— Геродот ты недоделанный! Первая же фраза на сей счет поставит на нас обоих вечное клеймо отъявленных и циничных лгунов. Как, думаешь, после этого изменится отношение Венеры к нам и в какую сторону?

— Закавыка! — почесал живот коротышка. — И как, в таком случае, поступить мудро? Мы ведь в ней, нашей малышке, души не чаем.

— Выход один: все оставить, как есть!

— Тогда немедленно уничтожь письмо, чтобы оно даже случайно не попало ей глаза!