Реальности Лёлика - Артем Валентинович Клейменов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Данила: Так её уволили?
Данила заволновался, он пока не понимал, что выгоднее оставить Алису или, прикрывшись Уэлчем, уволить.
Фролов: Пока до конца нет — ещё работает. Гóрдон приказал увольнять по-плохому, а это длительное мероприятие, если всё грамотно делать, конечно. Ну, вы же понимаете…
Данила: Так, может, тогда не стоит увольнять?
Фролов: Думаю, точно не стоит. Уэлч потерял должность из-за неё, но имеет возможность спокойно уехать. Всё-таки, иностранец. У тебя так не получится.
Фролов понимая, что стоит за последними событиями, предпочёл не злить зверя разорвавшего Гóрдона. И хотя он бы сам с удовольствием избавился от опасной Алисы, чувство самосохранения подсказывало, что вести себя стоит иначе и оставить девушку в покое.
Данила: Я тоже думаю, что не стоит увольнять. Замните тему. А с Алисой Кант я, пожалуй, поговорю.
Фролов: С ней сегодня двое — сопровождение. И их прислали сверху. Не суйтесь.
Данила: Тогда переиграйте ситуацию с увольнением прямо сейчас. Да… Спасибо вам!
Фролова, как спеца по безопасности, интересовали и касались все дела компании. Это его законный хлеб. Хорошие отношения с руководством, часть такой работы. Фирма каждый месяц перечисляла охранному агентству хорошие деньги, поэтому мелкие просьбы руководства представительства, Фролов выполнял чётко и беспрекословно. А сегодня особенно ретиво.
Катя Рогинцева была ещё раз сильно ошарашена, когда узнала, что вся утренняя работа проделана зря. И сильно расстроилась, когда узнала, что на фирме поменяли шефа. К сожалению, это пока тайна. А Алиса, эта Алиса, остаётся работать дальше. Катя сильно пожалела, что была с ней так груба. Если уж Гóрдона подвинули, то о ней и говорить нечего. Рогинцевой стало очень страшно. «Вот я дура», — думала Катя, вспоминая о том, как она бегала по офису и распространяла порочащий Алису слух. Что теперь делать? Катя расстроилась, да так сильно, что спрятавшись в туалете, расплакалась от бессильной злобы и обиды. Она завидовала Алисе, её красному платью, красоте и триумфальной победе над Гóрдоном в конце концов. «Я теперь совсем серая и незначительная», — думала Катя, промакивая слёзы платочком. Ей себя стало безумно жалко, отчего новые слёзки ещё быстрей подкатывались к глазам.
Дверь, Катя совсем забыла про эту мелочь, оказалась не заперта. Дверь неожиданно и так не вовремя открылась и незнакомец, которого она видела вместе с Алисой, стоял и что-то спрашивал удивленным голосом. Катя даже сразу не разобрала, что тот произнёс.
Джеймс: А что вы делаете в мужском туалете?
Катя: Плачу!
Джеймс: Ну, да — логично. А я плакать хожу в женский.
Катя хотела выскочить из туалета, но потом её вдруг осенило, что все туалеты на этом этаже унисекс.
Катя: Между прочем, это вовсе не мужской туалет!
Джеймс: Да, я знаю. Просто пришёл пожалеть тебя.
Катя: А не надо меня жалеть!
Джеймс: Что значит не надо! Ты же думаешь, что тебя никто не любит. Что ты никому не нужна…
Катя: Я не хочу чтобы меня жалели незнакомцы.
Джеймс не стал спорить с Катей, он провел рукой по её волосам. Катя на какое-то мгновение отключилась и уснула. Присела на корточки и уснула. Не надолго, минут на двадцать. Когда же открыла глаза, вся злоба ушла. Катя расслабилась, почувствовав себя наполненной приятным спокойствием и удовлетворением. Незнакомца рядом уже не было.
Джеймс, выйдя из туалета, подошёл к Понтчу.
Джеймс: До чего слабы эти люди!
Понтч: А ты попробуй вынести столько боли и злобы!
Джеймс: Так они сами, сами создают себе всё это!
Понтч: Знаешь, Джеймс, ты стал таким же нудным, как и Ларри. Лучше б ты её трахнул!
Пока у Алисы на работе гудели офисные войны, Лёлик спокойно написал заявление об уходе и положил на стол Йетсу-старшему. Никифор Петрович не любил когда сотрудники увольнялись сами. Просто так, без его вельможных санкций. В таком случае он не чувствовал себя барином, а утончённое самолюбие сильно страдало. Лёлик видел это состояние Йетса, но совсем не желал посочувствовать. Лишь заглянул глубже в душу Никифора Петровича и увидел там столько боли, кипящей, как смола в котле, что ему сразу же стало нехорошо. Йетс собирал свою боль в течении всей жизни, по чуть-чуть и отовсюду. Никифор Петрович не мог от неё избавиться, поэтому прятал за образом жизни, постоянным самолюбованием, унижением других, безвкусным золотом и одеждой. Но боль всегда напоминала о себе и он никак не мог от неё убежать.
Йетс: Что, хочешь уйти? Получше нашёл что-то?
Лёлик: Найти что-то получше, не так трудно. Но я хочу заниматься совсем другими делами. Хочу заниматься творчеством.
Йетс: Творчеством? Тебе самому-то не смешно? Творчеством… Ладно. Поиграй. Когда будешь последний хрен без соли доедать, позвони, может найду для тебя работёнку. Идиот…
Лёлик: У меня очень счастливые звёзды.
Йетс: Счастливые звёзды? Вот нажрёшься света этих звёзд, приползёшь, скажешь, что был дурак и вспылил.
Лёлик: Я обязательно позвоню вам, но только, чтобы поблагодарить.
Йетс: Ладно, ну, хоть поблагодаришь.
Язвительность у Йетса кончилась. Он понимал, что удержать романтика стремящегося к свету своих счастливых звёзд невозможно. Ему стало немного обидно, что ему звёзды уже не светили. В словах Лёлика промелькнуло что-то ностальгическое, что иногда тревожило его душу и напоминало о собственных, похороненных в далёком прошлом, мечтах. А ведь у него тоже были мечты! Но мечты променяны на сытость и достаток. А прошлое, как известно, уже не возвратить. Йетс сейчас не понимал, прав он или нет в своём выборе, просто, как обычно испытывал душевную боль, когда видел счастливого человека. Это так невыносимо видеть чужое счастье. Счастье, а я не в доле! Йетс грустно усмехнулся. Настроение осталось испорченным на целый день. Никифор Петрович достал свою золотую ручку, подписал заявление и в сердцах зашвырнул её за шкаф. «Что смотришь»! — крикнул он Лёлику. «Иди, ты получил, что хотел».
Лёлик переживал вместе с Никифором Петровичем. Какая смешная обида и боль! Какие странные, непонятно почему действующие, причино следственные связи. Никифор Петрович наполнен всеми этими неправильностями, которые скрывали в нём суть. В общем-то, наверное, неплохую суть. Лёлик почему-то вспомнил разговор с Ларри про энергию любви и осознал, что Никифор Петрович, при всей своей кажущейся силе и показной доминантности, находится на последнем издыхании и бредёт в одиночестве, полный боли и жажды.
