Полет сокола - Уилбур Смит

Под раскидистыми ветвями дерева мукуси в центре лагеря Робин устроила импровизированный полевой госпиталь. Зуга взглянул на раненых, ожидавших помощи, и ряды мертвых тел, накрытых кусками обугленного грязного брезента, и снова чертыхнулся. Он был зол прежде всего на себя.

Впрочем, что еще можно сделать — превратить лагерь в вооруженную крепость и терпеть долгую изнурительную осаду? Волки Камачо рыскали бы вокруг лагеря и отстреливали их поодиночке, дожидаясь своего часа. Нет, он был прав, когда устроил засаду и покончил с негодяями одним ударом, — теперь португальцы со всех ног улепетывают к побережью. Однако цена оказалась чересчур высока.

Экспедиция, так тщательно задуманная и обильно снаряженная, закончилась катастрофой, не достигнув ни одной из своих целей. Потерянное снаряжение и человеческие жизни — тяжелый удар, но не эта мысль жгла огнем молодого Баллантайна, когда он смотрел поверх ограды опустошенного лагеря на высокие гребни южных гор. Главное то, что придется отказаться от экспедиции, еще не начав ее, а ведь цель близка, так близка: двадцать, пятьдесят, не более сотни миль отделяют его от границ империи Мономотапа. Позади, в ста милях к северу, лежит грязная деревенька Тете и широкая река, по которой начнется долгое бесславное возвращение обратно в безвестность, на службу в третьеразрядном полку, в тупую размеренную дисциплину индийского военного поселения. Только теперь, встав перед угрозой возвращения в прежнюю жизнь, Зуга понял, сколь глубоко он ее ненавидел и презирал, осознал, что желание сбежать от нее как раз и привело его в эти неизведанные края. Для заключенного, вкусившего желанной свободы, возвращение в клетку вдвойне мучительно. Майор глубоко вздохнул, ощущая боль, сдавившую грудь.

Он отвернулся от панорамы зубчатых пиков и черных утесов и побрел туда, где в тени дерева мукуси работала сестра. Робин побледнела, от усталости и напряжения под зелеными глазами залегли темные круги, блузка запачкана кровью пациентов, лоб покрылся капельками пота.

Она принялась за работу еще затемно, при свете фонаря, а уже близился полдень.

Робин устало взглянула на брата.

— Мы не сможем идти дальше, — тихо произнес он.

Сестра молча смотрела на него, потом опустила глаза и снова принялась накладывать мазь на обожженную ногу носильщика. Тяжелораненые первыми получили помощь, теперь дошла очередь до ожогов и ссадин.

— Мы потеряли слишком много важного снаряжения, — пояснил Зуга. — Запасы, необходимые для выживания. — На этот раз Робин не подняла взгляд. — К тому же у нас не хватит людей, чтобы нести то, что осталось.

Робин сосредоточенно перевязывала обожженную ногу.

— Папа прошел всю Африку с четырьмя носильщиками, — спокойно заметила она.

— Папа был мужчиной, — сухо сказал Зуга.

Робин застыла, глаза ее зловеще сузились, но Зуга не обратил внимания.

— Женщина не может жить и путешествовать, не пользуясь благами цивилизации, — серьезно продолжал он. — Поэтому я отправляю тебя обратно в Тете. Сержант Черут с пятью солдатами проводят тебя. После Тете все будет проще. Возьми оставшиеся деньги: ста фунтов хватит на спуск по реке до Келимане и проезд на торговом корабле в Кейптаун. Там у нас есть средства на счету в банке — купишь билет на почтовый пароход.

Робин взглянула на него:

— А ты?

Зуга поморщился.

— Важнее то, что будет с тобой, — мрачно сказал он и в тот же миг принял решение. — Ты вернешься, а я пойду дальше один.

— Чтобы меня вернуть, — процедила Робин, — Яна Черута с пятью его чертовыми готтентотами будет маловато.

Сорвавшееся богохульство, как ничто другое, свидетельствовало о ее решимости.

— Будь разумной, сестренка.

— Так мне отправляться прямо сейчас? — ласково спросила она.

Зуга огрызнулся было, но осекся, увидев выражение ее лица. Губы сжались в суровую линию, упрямый, почти мужской, подбородок гордо выпятился.

— У меня нет настроения спорить, — сказал он.

— Отлично, — кивнула Робин. — Так ты потеряешь меньше драгоценного времени.

— Ты догадываешься, на что себя обрекаешь? — тихо спросил брат.

— Не хуже, чем ты.

— У нас не будет товаров, чтобы заплатить за проход, — объяснил Зуга. Робин кивнула. — Значит, придется пробиваться с боем.

В глазах сестры мелькнула тень, но решимости в них не поубавилось.

— Не будет палаток, чтобы укрыться от непогоды, не будет консервов, не будет ни сахара, ни чая. — Он знал, что это значит для нее. — Будем жить тем, что дает земля, а без того, что не сможем найти, придется обойтись. Порох и пули — вот вся наша надежда.

— Не делай глупостей и возьми хинин, — напомнила она.

Зуга поколебался.

— Хорошо, еще самый минимум лекарств, — согласился он, — и помни, это не на неделю и не на месяц.

— Пожалуй, так мы пойдем намного быстрее, — спокойно заметила Робин, поднявшись, и отряхнула брюки.

Зуга составлял список отобранного снаряжения и взвешивал новые тюки. Он был вполне удовлетворен своим выбором. Вместо чая и сахара он взял бумагу и письменные принадлежности. Вместо запасных сапог — навигационные инструменты, потому что на обувь можно поставить новые подошвы из буйволовой кожи. Хинин и другие лекарства, а также хирургические инструменты заняли место запасной одежды и одеял. Порох и пули были нужнее тканей и других предметов торговли, однако Робин все‑таки захватила с собой несколько хете самых лучших бус.

Гора брошенного снаряжения постепенно росла: упакованные банки джема, мешки с сахаром, консервы, москитные сетки, складные походные стулья и койки, кастрюли, эмалированная ванна и расписной ночной горшок, материя меркани, бусы, ручные зеркала и дешевые ножи. Когда сортировка была закончена, Зуга поджег груду оставленных товаров — в знак необратимости принятого решения, но полыхающий костер заставлял сердце тревожно колотиться.

Майор позволил себе лишь две маленькие слабости: взял коробку цейлонского чая, потому что, как заметила Робин, ни один англичанин не отправится исследовать неведомые земли без этого чудесного напитка, и запечатанный жестяной ящик, в котором лежал парадный мундир, поскольку от впечатления, произведенного на диких африканских царьков, порой зависела жизнь путешественника. В остальном пришлось отказаться от всего, кроме жизненно необходимого.

Главным были боеприпасы: мешки первосортного черного пороха «Кертис энд Мей», слитки мягкого свинца, форма для отливки пуль и колба для их закалки, а также ящики с медными капсюлями. Все это несли тридцать из оставшихся сорока шести носильщиков.