Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук

Все несчастья происходят не просто так…

…И у него была возможность это сделать! Он мог прийти в раньшее время и налить под елку петролея, принесенного из будущего. Или чего-то еще. И обвести елку особым кругом, который нельзя пересекать…

А Сережа-то грешил на порох, спрятанный кузенами!

Еще он может выдувать огонь прямо из ладони.

И менять лицо. На несколько секунд можно видеть кого угодно. Так играли: Эшигедэй, покажи исправника! И он показывал.

Когда-то мы играли.

Его спальня рядом с Сережиной, и ночами слышно, как он воет на разные голоса.

Когда он уходит при луне, Сережа крадется за ним. Иногда удается не выпустить его из виду. Но он всего лишь кричит в лесу на своем тунгусском языке.

Когда-нибудь Сережа его убьет.

Купались тогда — еще до Ивана Купалы, папенька возражал, но дед сказал: «Можно…» Потом взрослые расселись в купальне, а кузены, Яга-бабай и Сережа — полезли в воду опять. И вдруг Яга-бабай закричал: «А-а! Сережка-то девка, у Сережка-то ничё нету-ка!» Сережа посмотрел. Действительно, ничего не было. И все посмотрели и увидели, что ничего нет…

Я его убью.

— Смотри! — вдруг обрадовано воскликнул Викулов. — Знакомая!..

Агафонкин вздрогнул.

Из-под арки выходила та самая высокая девушка с необыкновенными глазами. Под руку с ней двигался какой-то немолодой бледный перекошенный хрен, которого Агафонкин мгновенно возненавидел. Впрочем, он вполне мог быть ее папашей…

— Пошли поздороваемся, — распорядился Си-тяев.

Агафонкин уже шел сам, без команды. Эти глаза… сейчас она увидит его и…

Она увидела его — и улыбнулась! Притормозила своего кавалера, подняла руку — и приветствуя, и поправляя упавшую на лоб прядь. Пижон, наклонившийся, чтобы распахнуть дверь лимузинного салона, быстро выпрямился.

— Здра…йте… — Агафонкин сглотнул и почувствовал, что краснеет. — А мы тут… вот, идем… торт ищем…

— Садитесь, пожалуйста, — сказал пижон девушке — Ираиде, радостно вспомнил Агафонкин, ее зовут Ираида!

Голос пижона тревожно вибрировал, и Агафонкина со товарищи пижон не видел в упор.

— Какая встреча! — объявил Ситяев за спиной Агафонкина.

— Проходите, — сказал пижон. — Не задерживайте леди.

— Служивый, — голос Ситяева опасно треснул. — Не забывайся. Ты что, не понимаешь, с кем говоришь?

— Простите…— Ираида положила руку на плечо пижону, как бы пытаясь примирить его с неизбежностью еще одной маленькой задержки, но он вдруг резко обернулся и присел, а из машины высунулась чья-то рука и ухватила девушку за локоть. Агафонкин крикнул: «Стой!» — и лапнул себя за бок, где должен был быть служебный пистолет, но пистолета, разумеется, не было, зато пижон вдруг взвился высоко в небо и оттуда, сверху, нанес слепящий удар твердым каблуком. Белая вспышка затмила мир, и больше Агафонкин никогда ничего не видел.

Друзья пережили старшего сержанта меньше чем на минуту. Страшный пижон, упав на четвереньки, подкатился под Ситяева и, пока тот летел мордой на асфальт и потом вставал, дотянулся носком туфли до Викулова, до самого нежного места — а когда Викулов согнулся, ткнул его открытой ладонью в темя — вроде бы тихонечко… Викулов сломался сразу весь и упал так мягко, как будто в нем вообще не осталось костей. Кирдяшкин, хороший драчун и чемпион роты по рукопашному бою, успел принять стойку и даже нанести удар — но противник легко ускользнул и оказался совсем рядом — Кирдяшкин внезапно оцепенел: в упор на него — и сквозь него — смотрели нечеловеческие глаза: без радужки, красноватый, в сетке сосудов, белок — и провал зрачка… Страшный этот нечеловек мягко и требовательно положил руку на грудь Кирдяшкину — и сердце его, дернувшись раза два, остановилось. Но Кирдяшкин еще стоял несколько секунд на ногах и меркнущим взором видел, как убивший его нечеловек медленно подходит к окровавленному лейтенанту, что-то делает с ним, — лейтенант резко подогнул ноги и раскинул руки, словно собрался пройтись вприсядку, — а потом хлещет лейтенанта наотмашь расслабленной кистью — и идет дальше, к машине, в которую вталкивают и втаскивают ту высокую девушку, а ее кавалер стоит на четвереньках и блюет на тротуар, а голова лейтенанта как-то странно запрокидывается — и вдруг из горла вверх бьет высокая черная струя. Потом — почти в полной темноте — машина трогается с места, кавалер, цепляясь за что-то, волочится следом, а на повороте катится куда-то, но куда — Кирдяшкин не видит, потому что самого его уже нет…

Из записок доктора Ивана Стрельцова

Помню боль, помню дикую ярость. Помню узкое надменное лицо шамана. Потом — оцепление, сирены, допросы… Выручили, конечно, Альберт и Коломиец. Альберту верили, Коломиец вообще был живой легендой. У него похитили племянницу — этого было в общем-то достаточно для снятия с нас всяческих подозрений.

Уже потом, пробиваясь сквозь туман, я решил, что с нами тогда разговаривал настоящий следак-фанатик, не из тех обыкновенных, для которых предел амбиций — передать дело в суд и которые судорожно стараются не расширить, не дай Бог, створ захвата… я их не виню, я все понимаю, но все же…

От него мы и услышали о сражении между неизвестными бандитами и нигерийскими торговцами наркотиками. Почерк убийств очень схож: вероятно, орудовал один и тот же преступник.

Следак этот… как же его звали? забыл… сопоставил многое: «Лаокоон», гибель Скачка, Сильвестра, пожар на даче у Молоковского шоссе с многочисленными жертвами, эту разборку, привлечение Криса на поиск чего-то настолько секретного, что всей московской прокуратуре просто покрутили пальцем у виска: вы что, парни?.. Во всяком случае, у следака хватило мозгов хотя бы на то, чтобы сказать: здесь что-то нечисто. И не просто нечисто. А с каким-то хитрым подвывертом…

Но это я все вспомнил и сообразил потом, тогда же — лишь что-то отвечал: машинально, односложно.

Поздно ночью нас как бы оставили в покое. Нинка-Впотьмах произвела беглый осмотр окрестностей и сказала, что оставлено по крайней мере три поста наблюдения.

К телефонам нашим тоже подключились — ясно, взят заложник, похитители будут требовать выкуп или что там еще… на этот счет у нас не было ни малейших иллюзий.

Крис заперся в своей комнате и никого не пускал. Оттуда доносились скрежещущие звуки.

А под утро он поднял меня с дивана, где я сидел в нелепом оцепенении, и поволок за собой. Пол в кухне был разворочен, зияла черная щель. Из щели несло, как из старой могилы.

— Быстрей, — сказал Крис.

Я спустился. Мелькали фонарные пятна.

— Можно пролезть. — Я узнал голос Коломийца. — Грицько уже там.