Приключения принца Иоганна Мекленбургского - Иван Оченков

Внутреннее убранство не слишком поражало, у многих шляхтичей было куда роскошнее, однако помимо драгоценной утвари и роскошных ковров бывают и иные ценности. И именно на них я сейчас и наткнулся. В центре шатра стоял большой стол, сплошь заваленный бумагами. А пан каштелян, как видно, вел большую переписку. Беру одну бумагу, затем другую, бегло просматриваю и слышу какой-то непонятный шорох под походной кроватью польского военачальника. Показываю на кровать двум ближайшим драгунам, и они выволакивают из-под нее досмерти перепуганного человека.

— Ты кто такой чучело? — спрашиваю я пойманого.

— Я-я-яцек Кли-клицевич…, - заикаясь выговаривает бедолага.

— И что же ты делал под кроватью пана каштеляна Яцек, может мышей ловил?

— Нет, пан, я прятался, — честно отвечает мне молодой человек.

— От кого же? — Картинно удивляюсь я. — Неужели тут есть кто-то столь страшный?

— Ге-герцог Мекленбургский! — сдавленно пискнул Яцек, а мои драгуны, верно догадавшись о разговоре, вывернули ему руки и поставили на колени.

— Почтительнее говори с его королевским высочеством! — почти дружески посоветовали они ему наградив еще одним тычком.

Ах-да мои парни мекленбуржцы и немного понимают славянскую речь. Что же продолжим.

— Яцек, повторяю вопрос. Какого черта ты делал в шатре Стабровского? Ты ему ложе греешь или залез ограбить своего командира пока идет бой?

— Как можно пан герцог! — от возмущения Яцек перестал заикаться. — Я секретарь пана каштеляна! И по его приказу работал над письмами.

— Секретарь? Это я удачно зашел, а что дружок все письма пана каштеляна писаны твоей рукой? Matka boska! Как ты меня обрадовал, мой дорогой.

Пока мои подчиненные занимались доставкой и сортировкой весьма немалой военной добычи, я при помощи секретаря Яцека пытался разобраться с бумагами перновского каштеляна. Как и ожидалось, ничего важного в них не было. Несколько писем от литовского гетмана Ходкевича. Одно от короля Сигизмунда, да еще частная переписка. Одно письмо, впрочем, меня заинтересовало, в нем Ходкевич сожалел, что не может оказать помощь эстляндской провинции, поскольку занят подготовкой похода на Москву. Поляки всерьез решили сажать на трон королевича Владислава, и все возможные ресурсы сосредотачивали для этой цели. Посему гетман ничем не мог помочь местным воеводам кроме совета обходится своими силами и уповать на доблесть польских войск и заступничество божьей матери. Поразмыслив и так и эдак, я велел Яцеку брать перо и писать, так как писал бы Стабровский гетману. Тот не чинясь, очинил перо и вывел на листе бумаги обращение к "ясновельможному пану коронному литовскому гетману и прочая и прочая".

— Что писать дальше пан герцог?

— Пиши дружок, что мекленбургская холера причиняет здешним местам ужасные разорения и войск противодействовать ему совершенно недостаточно. Помимо того, нет никакой возможности заплатить им положенный жолд, поскольку эти деньги потрачены для поминков шведскому другу. Благодаря чему герцог мекленбургский не получит подкреплений отправленных на штурм Пскова. И хотя пан каштелян взял на себя грех самоуправства, эти меры он полагает необходимыми.

Яцек послушно вывел все, что я ему велел, заметив только что жолд и впрямь давно не платили, ибо денег в королевской казне нет. Да что там жолнежи, сам Яцек забыл, как выглядят пенензы.

— Негодую вместе с вами пан Клицевич! — искренне посочувствовал я Яцеку. — Но если все пойдет как надо, то я освежу вашу память.

Письмо получилось незаконченым, но я решил, что так даже лучше. К письмам короля и гетмана я добавил письмо Стабровского к пану Карнковскому, также писанное рукой Яцека. Сложив все эти документы в шкатулку, и запечатав своей печатью я, уже своей рукой написал принцессе Катарине послание.

"Моя добрая Катарина, вот уже целую вечность, я нахожусь вдали от вас. Бог знает, каких сил мне это стоит, и как я страдаю в разлуке" И таким вот высоким штилем на три страницы, а в конце сей эпистолы, я пишу, что ко мне попала часть архива перновского каштеляна и документы эти могут быть крайне важны, ибо изобличают заговор. И об этом заговоре надобно знать королю.

Насколько я успел изучить свою благоверную, она обладает недюжинной энергией и поистине бульдожьей хваткой, так что это дело на тормозах не спустят. Шведская принцесса ждет от меня ребенка и его будущее положение напрямую зависит от моего. Мы с ней не просто семья, мы союзники.

Королю Густаву Адольфу я тоже пишу красочное описание своих побед и сожаление что нехватка сил помешала превратить их в триумф, но о заговоре не слова. Почему я не написал королю напрямую? Просто я знал, что в его отсутствие корреспонденцию читает канцлер Оксеншерна, а мой старый приятель Аксель вполне мог быть во всем этом замешан.

Оставалась еще одна проблема, как и кто, доставит это послание в Швецию? Через Новгород не хотелось, вряд ли Горн или Делагарди посмеют прочитать мою почту, но исключать это было нельзя. Поэтому послание и обоз с кое-какими ценностями отправится в Нарву. А вот кто будет посланником? По хорошему надо было послать Болека. Парень совсем почернел от несчастной любви, а тут, глядишь, развеялся бы. Но с другой стороны еще ляпнет, где не надо о своей несчастной доле и кого именно предпочла ему одна бессердечная панна. Нет, такой хоккей нам не нужен! Так что поехал Клим, мужик он тертый и Катарина его знает.

Пока я строил козни Эверту Горну и его возможным покровителям, Кароль фон Гершов со своими драгунами, рыскал по окрестностям, вылавливая разрозненные остатки польского войска. Их, впрочем, было не так уж и много, поскольку основная часть шляхтичей уцелевших в сражении, поспешила убраться по добру по здорову. Но несколько особо упертых осталось, вот им Лёлик и объяснял всю пагубность подобного поведения.

Примерно через две недели после победы я наконец отправился во главе довольно большого отряда в сторону Пскова. Лёд был еще довольно крепок, и мы без происшествий перебрались через чудское озеро. Шли, что называется с бережением, осторожно. Когда останавливались на дневку, выставляли секреты. Когда шли впереди высылали разведку. И получилось, так что наше прибытие под Псков оказалось сюрпризом для всех и прежде всего для Горна.

Вообще, надо сказать, что атака такого города как Псков была авантюрой с самого начала. У Горна не было ни достаточных сил, ни артиллерии для штурма или планомерной осады. Очевидно, он рассчитывал что псковичи заключившие союз со мною пустят и его. Кто знает, может так и случилось бы, не твори его солдаты по пути всяческие бесчинства. Так что когда Горн подошел, горожане были начеку, ворота закрылись, а со стен курились дымки, намекающие что на них кипятят воду и разогревают смолу.

Будь полковник хоть чуть-чуть дипломатом возможно все бы обошлось. Но он умел быть дипломатичным только с вышестоящими особами. Короче Горн велел горожанам открыть ворота. На что ему было со всем вежеством отвечено что Псков город русский, с герцогом Мекленбургским дружен, с королем шведским не воюет, а Горна знать не знает. И вообще шли бы вы ребята отсюда, а то ходят ту всякие, а потом белье пропадает. Взбеленившийся военачальник в ответ послал своих солдат в атаку и вполне естественно был отбит с уроном. Последовавшее за первым приступом разорение посадов не добавило шведам русских симпатий, и война началась в серьез. В смысле горожане устроили вылазку и подпалили, что смогли в шведском лагере. А тут еще, кстати, или некстати, это как посмотреть, вернулись ватажники Кондратия и подключились к драке. В общем, когда я появился, полковник Горн верхом в окружении своих офицеров любовался через подзорную трубу на стены Пскова с ближайшего к ним пригорка.

— Доброго вам дня любезный полковник! — пожелал я ему самым обходительным тоном. — Чудесная сегодня погодка не находите?

От неожиданности дернулся, и едва не уронив трубу, обернулся на дерзнувшего его побеспокоить невежу. Надо сказать, что я по своему обыкновению в походе одеваюсь как обычный рейтарский офицер. То есть черная одежда и трёхчетвертной вороненый доспех, на боку кавалерийская шпага и в ольстрах любимые допельфастеры.

— Кто вы такой, черт вас раздери, — грубо прорычал мне швед.

— О, вы меня не узнаете? — усмехнулся я в ответ и приподнял шляпу.

Мертвенная бледность покрыла лицо полковника, затем кровь стала приливать к скулам и вместе с цветом лица к нему вернулся дар речи.

— Герцог мекленбургсикй!

— Ваше королевское высочество герцог мекленбургский! — Ледяным тоном поправил я его. — Любезный полковник, еще два месяца назад его величество христианнейший король Густав Адольф послал вас с войском в мое подчинение для завоевания Эстляндии. И у меня только один вопрос, как вы осмелились не выполнить волю короля?