Тьма над Лиосаном - Челси Ярбро

Суд, как и положено, состоялся под монастырскими стенами, но обвинители вели себя очень заносчиво, заранее посчитав, что обвиняемую следует покарать. Их предвзятость и каверзные вопросы настолько удручили капитана Жуара, что, не видя возможности защитить жену свою от мучительной гибели, он предпочел, воспользовавшись своим правом супруга, умертвить ее более легким способом. Брат Эрхбог тут же потребовал осудить капитана составом того же суда, но маргерефа тому воспротивился, заявив, что сам накажет своего офицера за грубое вмешательство в судебное разбирательство, и велел своим людям взять его под арест. Капитан Жуар, однако, вскричав, что жена его невиновна и что он не расстанется с ней, вскрыл мечом вены на своей шее, после чего скончался, не успев испросить у Господа прощения за свой грех.

Теперь они оба, капитан Жуар и жена его, закопаны на перекрестке ведущих к Ольденбургу дорог — с лицами, обращенными вниз, к аду, куда, как сказал брат Эрхбог, им и должно попасть. На спины им положили ростки остролиста, чтобы не дать им воскреснуть даже на призыв судных труб. Несмотря на возражения брата Эрхбога, я все же прочел над ними молитву, после чего могилу забросали землей.

Я искренне верю, что эта женщина не была прелюбодейкой, а потому скорблю о ней и не порицаю ее супруга за роковое решение, ведь он был воином, а те в безвыходных обстоятельствах склонны, к решительным и радикальным поступкам. Кроме того, я считаю, что выбор места их последнего пристанища был ошибочным, ибо несправедливо приговоренные к вечным скитаниям души покойных станут терзать путешественников до тех пор, пока не будут отмщены. Я уведомил о том брата Гизельберта, но его мнение не совпадает с моим.

Надеюсь, что вы, ваше преосвященство, с вниманием отнесетесь к моему сообщению и не сочтете за труд поразмыслить над ним. Если эти две смерти не пройдут без последствий и навлекут на нас нечто ужасное, знайте, что в том повинны брат Гизельберт и брат Эрхбог. Так не лучше ли, не мешкая, призвать их на ваш праведный суд. Жену капитана Жуара вознамерились покарать уже после того, как на нее была наложена епитимья, а ни один закон — ни Божий, ни человеческий — не предусматривает двойного наказания за один и тот же проступок, и те, что затеяли это судилище, ответят перед Христом Непорочным. И мне почему-то думается, еще в этом мире.

Всегда преданный вам и покорный кроме того только воле Христовой брат Андах, духовник и писец маргерефы Элриха».

ГЛАВА 5

За окном свирепствовал ветер, он свистел во всех дырах и трещинах крепости Лиосан, залепляя их мокрым снегом. Пентакоста сидела в швейной, склонившись над ткацким станком и подпевая этому свисту. Два масляных светильника проливали свет, достаточный для того, чтобы она могла двигать челнок, не напрягая глаза. Красавица улыбалась и время от времени прерывала работу, чтобы погладить упругую ткань, шероховатую от узелков, слагающихся в причудливые узоры. Они, несомненно, порадуют старых богов, наславших на крепость морской ураганный ветер. Но он ей нипочем; ее плащ подбит лисьим мехом, под которым тепло даже плечам. Холодно только пальцам: они так озябли, что, кажется, превратились в хрупкие прутики. И все же их надо заставлять двигаться, ибо работу нужно окончить к утру, иначе старые боги от нее отвернутся.

«Это предельно ясно, — говорила она себе, пряча руки в теплые рукава, чтобы как следует отогреть их. — Иноземец захотел тебя с первого взгляда и просто не осмеливается приблизиться, чтобы не подвести замужнюю женщину. Это бесспорно читается в его жестах, в его голосе и глазах. Иначе зачем бы ему затягивать свое пребывание тут, в глуши, где ничто остальное не может привлечь внимание разумного человека?»

А его повышенный интерес к Ранегунде — всего лишь уловка. Ни один мужчина не предпочел бы рябую и хромоногую женщину ей, дочери герцога Пола, первой красавице Саксонии, а может, и всей Германии, — недаром сын Пранца крутится возле нее. Он ведь очень умен, этот чужак. Он сразу смекнул, что без доброго отношения Ранегунды ему бы пришлось сидеть взаперти, а так он живет совершенно вольно. И очень неторопливо плетет свою сеть.

Красавица улыбнулась. Ей доставила удовольствие мысль о том, как осторожно к ней подступаются. Не так уж часто встречаются столь деликатные кавалеры, знающие, что сначала следует заслужить уважение женщины, чтобы потом с уверенностью рассчитывать на все остальное.

Вернувшись к работе, Пентакоста с новой энергией принялась повторять его имя и делала это, пока ткань не стала достаточно длинной. Все переменится, как только она подарит ее чужаку. Тот велит сшить из нее что-нибудь и, подталкиваемый неодолимым желанием, незамедлительно перейдет к решительным действиям, которым она не станет противиться. И у нее наконец появится достойный любовник. Богатый, знатный, влиятельный — словом, такой, какому не страшен ни герцог Пол, ни Пранц Балдуин, ни даже король этого скучного государства. Он на ней женится и увезет в свою страну, где ее наконец-то оценят.

Она намеренно уколола палец и дождалась, пока кровь не оставила на материи достаточное пятно, вновь повторяя имя своего будущего возлюбленного и очень четко перечисляя, что ей хочется от него получить. Ее уже одолевала усталость, но не настолько, чтобы она упустила что-то из виду. Монотонность занятия навевала дремоту, однако ради новой и радостной жизни стоило пожертвовать ночным сном… хотя бы для тренировки, ведь в скором времени их ожидает череда бессонных ночей. Эта мысль подбодрила ее, и она принялась думать о восхитительных переменах в своем положении, продолжая двигать взад и вперед равнодушно постукивающий челнок.

Пергамент на окнах уже начал светлеть, когда в дверях швейной появилась Геновефа. Лицо ее было припухшим от сна.

— Я зашла в вашу комнату, но там вас не оказалось, — сказала она осуждающим тоном. — И ваша кровать холодна.

— Я не могла заснуть, — мечтательно произнесла Пентакоста. — И решила занять себя чем-нибудь.

— Занять? — нахмурилась Геновефа, с тревогой оглядывая станок. — Черная шерсть, сотканная в ночи?

— Только трусихи могут увидеть в ней что-то дурное, — ответила Пентакоста. — Это обыкновенная шерсть.

Геновефа перекрестилась, все еще продолжая присматриваться к станку, затем, потрясенная, взглянула на Пентакосту.

— Что у вас на уме, высокородная госпожа?

Пентакоста рассмеялась.

— Ты вспоминаешь о моем звании, только когда сердишься, милая медхен. Чем же я рассердила тебя?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});