Война «невидимок» - Николай Шпанов

– Канатные фабрики, старик, еще не сплели галстук по твоей мерке. Вот что… – Витема на минуту задумался. – Ты должен перехватить Найденова и Зуденшельда в тот момент, когда русский ступит на землю. Понял?

– Это не так сложно…

– Зуденшельда можешь просто уничтожить, а Найденова целым и невредимым доставишь в Германию. Я притащу его в кабинет Фюрстенберта и заставлю этого скрягу выложить на стол мой капитал в удвоенном размере!

– Ну что ж, готов оказать тебе еще и эту услугу.

– В обмен обещаю за собственный счет посадить в твоем будущем саду розы.

– О, ты великодушен! – иронически пробормотал Мейнеш. – И что же, мне придется совершить путешествие в парусной лодке через все Северное море, а?

– Нет. В условленном месте тебя возьмет немецкая подлодка. Нужно только выйти в море и не попасться на глаза английским миноносцам.

Глянув на свои ручные часы, Витема отстегнул браслет и передал Мейнешу.

– Новый пропуск.

Внимательно рассмотрев циферблат с головою Медузы, Мейнеш спросил:

– А старый?

– Провалился. Русская контрразведка не дает жизни ни одному нашему пропуску!

– Хвала аллаху!

Витема удивленно взглянул на Мейнеша. Тот невозмутимо сказал:

– Я всегда радуюсь, когда такого рода провал постигает не меня. Одним шансом больше донести голову до садика с розами.

– Перейдем к делу, – сухо сказал Витема. – Вот координаты места, где будет ждать подводная лодка. Командир опознает тебя по световому сигналу.

– А я его?

– На рубке будут, конечно, британские знаки, но на твой сигнал он ответит вот так… – Витема начертил на песке несколько точек и тире и тотчас стер их подошвой. Мейнеш кивнул в знак того, что запомнил сигнал. Он поднялся и тоном, каким прощаются с человеком, отправляясь на прогулку перед обедом, проговорил:

– До свидания в Берлине! Да, кстати, что с делом Бураго? Будем еще заниматься этой каббалистикой или с нею покончено?

– Покончено? Ну, нет! – Глаза Витемы сузились. – Если эти юнцы Найденов и Житков воображают, что отделались от меня, они жестоко ошибаются. Я вытяну из них тайну, даже если она спрятана в их черепных коробках.

– Из русских черепов чертовски трудно что-либо выковыривать.

Витема метнул на Мейнеша злобный взгляд.

– Господь бог еще не соорудил такой головы, из которой я не извлек бы то, что мне нужно, – сказал он и, не подав руки, пошел прочь.

Сделав десятка два шагов, Витема оглянулся. Он увидел, что Мейнеш стоит, раскуривая трубку. Какой-то человек появился из боковой аллеи и подошел к Мейнешу. Что-то в облике этого человека показалось Витеме знакомым. Он напрягал память, силясь сообразить, где уже видел эти широкие плечи, этот крепкий, упрямый затылок? Ага! Уж не тот ли это субъект, что хотел во что бы то ни стало постричься у Эванса именно тогда, когда в задней комнате парикмахерской сидели Витема и Зуденшельд?.. Как его назвал тогда Эванс?.. Холт? Да, кажется, именно так – Холт… Но что общего между этим Холтом и Мейнешем? Зачем они встретились?

Это не понравилось Витеме. Он с тревогой следил за беседой, но ничего не слышал, кроме хриплого смеха Мейнеша, Мейнеш оглянулся, и Витема готов был поклясться, что боцман его заметил: что-то коротко бросил собеседнику, и Холт, метнув в сторону Витемы быстрый взгляд, торопливо скрылся.

Привычка за всеми наблюдать и всех подозревать выработала у Витемы обостренное чутье, и оно подсказало, что боцман колеблется, не знает, в какую сторону пойти. Витема ждал, что Мейнеш вернется, но тот лишь приветственно кивнул, хорошо знакомым Витеме движением засунул руки глубоко в карманы и неторопливо побрел по дорожке.

В первый раз за двадцать лет совместной работы Витеме захотелось пойти следом за Мейнешем – так, чтобы тот об этом не знал. В первый раз возникла мысль, что боцман пытается что-то скрыть от него. Но Витема тут же отогнал от себя эти подозрения, показавшиеся ему столь же нелепыми, как недоверие к самому себе.

Пастор готовит прием

Пастор Зуденшельд заканчивал приготовления к встрече судна, на котором должен был прибыть его двойник. Пастор сразу убедился в том, что предъявленный им пропуск – часы с головой Медузы – открывает перед ним все двери тайной полиции. Гестаповцы почтительно выслушивали его указания и немедленно приводили их в исполнение. Район предполагаемой высадки Найденова был заблаговременно и надежно изолирован от остальной территории острова Одиночества. По приказанию пастора ни один полицейский не должен был показываться на этом участке берега. Самую выгрузку предположено было произвести силами отрядов внутреннего сопротивления. Незадолго до прибытия судна пастор собрал руководителей местного гестапо и еще раз настойчиво втолковал им, что ни один шаг не должен быть сделан без его приказа.

Вернувшись в гостиницу и поднявшись к себе в номер, пастор с видимым удовольствием сменил пиджак на пижаму. Он тщательно задернул штору на окне, дважды повернул ключ в двери. Стоя с зубной щеткой и стаканом в руках, он прислушался. За дверью, ведущей в ванную, отделявшую его комнату от соседнего номера, слышался плеск.

Эта дверь бывала всегда заперта, и за нею царила тишина. Пастор был единственным жильцом во всем верхнем этаже.

Он поставил стакан и тихонько подошел к двери. Осторожно вынув ключ, приник глазом к замочной скважине и увидел ванную комнату, а точности схожую с его собственной. Она была освещена. В ванне сидел человек. Размеры скважины ограничивали поле зрения, но в зеркале на противоположной стене пастор увидел отражение широкой, покрытой густыми волосами спины. В одном месте волосы на спине словно вылезли и здесь виднелась впадина, которая скорее всего могла быть следом старой раны. Судя по всему, сидевший в ванне когда-то получил крепкий удар чем-то вроде кинжала с четырехгранным клинком.

По-видимому, каким-то неосторожным движением пастор выдал свое присутствие. Волосатая рука потянулась к выключателю, и свет в ванной погас.

Наутро, когда пастор спустился к завтраку, за столом сидел новый жилец. Пастор холодно поклонился и занял свое место, тайком рассматривая соседа. Это был плотный, коренастый мужчина с широким обветренным лицом, наполовину закрытым седеющей бородой. Глаза его скрывались за большими темными очками. И борода и очки не понравились пастору. Он с раздражением прислушивался к громкому чавканью, с каким незнакомец поедал завтрак. Пастор быстро съел яичницу и наскоро проглотил чашку кофе. Его беспокоило соседство с этим угрюмым субъектом. Но когда пастор вынул из-за жилета салфетку, готовясь встать, сосед, как бы невзначай, вытянул над столом огромную волосатую лапу, обнаружив спрятанные под рукавом часы-браслет.