Заговор графа Милорадовича - Владимир Брюханов

А ситуация приобретала все более зловещий характер; об этом прямо предупреждало руководство Петроградского Охранного отделения Департамент полиции: ««Кончайте войну, если не умеете воевать»,— слова одного из ораторов больничной кассы Петроградского вагоностроительного завода, — сделались лозунгом петербургских социал-демократов» — это написано и подано начальству за четыре месяца до Февральской революции!

В столице было тревожно: в октябре 1916 года войска, вызванные для разгона забастовщиков, стреляли не в рабочих, а в полицию — это было грозным предзнаменованием грядущих событий.

С этого же времени военная контрразведка, контролировавшая переписку фронтовиков, свидетельствовала о заметном росте антивоенных настроений: солдаты были готовы на любой мир, даже самый «похабный».

Под Ригой в начале февраля 1917 года были зафиксированы отказы боевых частей идти в атаку.

Тем не менее, политическая оппозиция, фактически распространившаяся на большинство Государственной Думы, тщетно надеялась на поддержку народных масс.

14 февраля 1917 года открылась очередная сессия Думы.

Прогрессивный блок через подпольную меньшевистскую организацию, с которой он тесно контактировал, звал в этот день рабочих на всеобщую демонстрацию поддержки.

Большевики Петрограда, состоявшие в оппозиции и к царю, и к Думе, призывали рабочих на другую демонстрацию: 13 февраля исполнилось два года с момента завершения суда над пятеркой большевиков — депутатов Думы.

Это было пробным камнем: те, на чей призыв рабочие откликнулись бы в большей степени, и располагали большим влиянием и популярностью. Проиграли обе стороны: на демонстрации никто не вышел — у рабочих оказались иные заботы.

12 февраля 1917 года православная Россия прощалась с Масленицей. В последний раз перед многими десятилетиями голода и лишений пеклись блины. Столы были уставлены закуской, и пились, всеми правдами и неправдами раздобытые, водка и вино.

Столь миролюбивая, казалось бы, атмосфера в столице и полное равнодушие ее жителей к политическим проблемам не могли не подействовать и на воинственных думских депутатов.

Британский посол сэр Джордж Бьюкенен, до того крайне обеспокоенный нагнетением политических страстей, облегченно вздохнул: «Сессия Думы началась 27 февраля (н. ст.) и первое ее заседание, на котором я присутствовал, прошло настолько спокойно, что я думал, что могу без всякой опасности воспользоваться коротким отдыхом в Финляндии. В течение десяти дней, проведенных мною там, до меня не доходило никаких слухов о приближающейся буре».

Привычка ожидать грозные бури исключительно от парламентской палаты сыграла с британским джнтельменом дурную шутку: от открытия сессии Думы до падения царской власти в столице оставалось ровно столько дней, какова разница между старым и новым стилем: революция состоялась 27 февраля по старому стилю.

С понедельника 13 февраля 1917 года наступил Великий Пост.

Магазины столицы продолжали ломиться от разнообразной еды; правда, цены были много выше довоенных. Рацион же питания православных должен был резко сузиться, но и это не создавало особых проблем, поскольку хватало и разрешенных продуктов, в том числе — хлеба. Тем не менее, сразу после начала поста дефицит ржаного хлеба стал ощущаться.

Власти утверждали, что этого не могло быть: пекарни получали муку с государственных складов по установленным нормам, оправдавшим себя в предшествующие месяцы.

Не факт, что это было полной правдой: в этом можно сомневаться, поскольку хорошо известно, что из-за погодных условий, имевших место до середины февраля, многие эшелоны, в том числе и с хлебными грузами, застряли в пути и прибыли на разгрузку уже только в первых числах марта.

По подсчетам советского историка Т.М.Китаниной, в первые два месяца 1917 года подвоз продовольствия и в Петроград, и в Москву составил лишь 25 % необходимой нормы; однако для правильного анализа ситуации необходимы сведения и о состоянии предшествующих запасов, а о них достаточно достоверных данных не имеется.

Так или иначе, пшеничный хлеб имелся в булочных, а дефицит более привычного и дешевого ржаного хлеба был налицо.

Не всем, стоявшим в эти дни в очередях, оказавшимися уже обыденными за последние месяцы, достался хлеб. Для правильного уяснения политической ситуации необходимо знание лексических особенностей: в Питере всегда (и до сих пор!) хлебом называют черный хлеб, а белый хлеб именуется булкой!

Есть свидетельства, что многие покупатели, купив хлеб в одной булочной (отпускался он явно в ограниченных размерах; такие нормы стихийно быстро устанавливаются русскими людьми в подобных ситуациях), тут же становились в очередь в другую булочную. Возникли ажиотаж и паника.

Это было в Петрограде не впервые — аналогичное происходило и в начале февраля. Тогда, после двух-трех дней усиленных закупок хлеба в булочных, публика в течение последующих дней была вынуждена торговать сухарями. Выход из ситуации был не слишком вдохновляющим: на всей этой операции население понесло убытки, никем не компенсированные.

В следующий раз никто с этим смиряться не захотел.

Уже 13 февраля в нескольких «хвостах» (там, где хлеба не досталось) женщины начали волнения.

Полиция наводила порядок, не проявляя, как это и было принято, особой гуманности.

14 февраля в ответ начались забастовки. С 15 февраля число бастовавших измерялось десятками тысяч — и возрастало изо дня в день.

С 21 февраля началась забастовка в некоторых цехах Путиловского завода; на следующий день он встал целиком, а вслед за ним и другие крупнейшие предприятия.

Этот критический момент власти явно проспали! А ведь развитие дальнейших неприятностей пока что имело почти дремотный характер!

22 февраля Николай II, находившийся после гибели Распутина в столице (об этом подробнее ниже), выехал в Ставку в Могилев, куда и прибыл к вечеру следующего дня. После его отъезда события в Петрограде понеслись со страшной скоростью.

Начиная с 23 февраля стачка в столице стала всеобщей: перестали ходить трамваи, прекратился выход газет.

Внезапно нарастающему развитию забастовки способствовало стремление забастовщиков в хлебные «хвосты» — вместо того, чтобы работать и думать о том, встретят ли их дома с хлебом. Разумеется, длина «хвостов» при этом непрерывно росла.

Пока это носило еще более или менее мирный характер, хотя любой «хвост» мог тут же превратиться в стихийный митинг.

Говорили кто хотел и что хотели.

Все это продолжалось при заметной пассивности властей. Приказ командующего округом, извещавший о том, что хлеб в столице имеется и оснований для волнений нет, никакого эффекта не дал. Публика предпочитала больше доверять своим глазам, не видящим хлеба в свободной продаже, чем уверениям начальства.

Именно в это время спали морозы, и восстановилась регулярность железнодорожного движения: хлебные эшелоны уже приближались к станциям разгрузки!

Но изменение погоды повлияло и на поведение людей в Петрограде: 23 февраля морозов не было, и толпы забастовщиков высыпали на улицы. Более или менее организованную демонстрацию провели бастующие работницы на Выборгской стороне — сказалась, вероятно, социал-демократическая агитация: этот день (8 марта н. ст.) был уже известным международным днем солидарности работниц.

Произошли беспорядки и столкновения с полицией на окраинах, и в этот же день массы рабочих впервые появились в центре города.

Вот как это прокомментировала 24 февраля царица Александра Федоровна в послании из Царского Села к Николаю II: «Погода теплее /…/. Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочные. Они вдребезги разнесли [булочную] Филиппова, и против них вызывали казаков. Все это я узнала неофициально.»

На следующий день она писала: «Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи /…/. Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, — и рабочие, которые мешают работать другим. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. /…/ Некоторые булочные также бастовали. Нужно немедленно водворить порядок, день ото дня становится все хуже. /…/ Не могу понять, почему не вводят карточной системы и почему не милитаризуют все фабрики, — тогда не будет беспорядков. Забастовщикам прямо надо сказать, чтобы они не устраивали стачек, иначе будут посылать их на фронт или строго наказывать. Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это делают. Этот продовольственный вопрос может свести с ума. Прости за унылое письмо, но кругом столько докуки.»