Кремлевский опекун - Александр Смоленский

Рядом с ним скромно стояли молодые люди – девушка и юноша, который на руках держал веселую суетливую малышку, беспрестанно корчившую смешные рожицы солидным мужчинам, окружившим эту совсем юную чету.

Молодые в отличие от мужчин, казалось, только что прибыли из глухой российской глубинки: их одежда была незамысловата, но чиста и опрятна.

Юноша, который был откровенно хорош лицом, имел, как видно, от природы благородную осанку. Его же спутница выглядела несколько стеснительной и, хотя разговор явно вертелся вокруг молодой четы, не вступала в беседу, а лишь скромно, блаженно улыбалась. Судя по слегка раздавшейся фигуре, она ожидала еще одного ребенка. Она принадлежала к тем неброским представительницам прекрасного пола, на которых хочется лишний раз задержать взгляд, чтобы зафиксировать их в памяти и при этом пожалеть, что ты не художник, способный перенести на холст неуловимые флюиды первозданной женственности, исходящие от будущей матери.

Еще четверо мужчин, стоявших рядом, хотя и поддерживали разговор, но явно скучали.

Лишь один из них – гладко выбритый, с аккуратно подстриженными светлыми усами, с редкими остатками былой шевелюры – постоянно острил и давал советы молодым, как им жить. Остальные вежливо улыбались его добродушным шуткам. Другой – высокий, импозантный, уже изрядно седеющий брюнет, важно внимал происходящему и всем своим видом показывал, что он, именно он, причастен к чему-то чрезвычайно важному, происходящему в данный момент в этом международном аэропорту. Еще один из этой компании – весьма колоритный персонаж – явно только что сбежал из больницы. Голова его была перебинтована, загипсованная рука висела на перевязи, а одежда, которую он на себя напялил, видимо, собиралась всей больничной палатой, которую он покинул явно без разрешения врачей. Зато всем своим видом этот стареющий седой чудак демонстрировал бесконечное счастье и радость. Последний провожавший внешне был наиболее неприметен, и не только из-за своего маленького роста. Просто у него не было никаких особых примет. Таких охотно берут в разведчики. Разве что пустой мундштук, который он держал в зубах, выдавал в нем заядлого в прошлом курильщика, которого, судя по худому, землистого цвета лицу, доконали сердечные болезни.

Невольно напрашивался вопрос: что связывает между собой столь непохожих людей, выделяющихся даже на фоне пестрой публики, которой изобилуют все крупные порты мира?

Лишь один человек знал точный и болезненный ответ на этот вопрос. Он стоял на втором этаже, за колонной, между суши-баром и киоском с малеванными сувенирами, олицетворяющими, по мнению изнемогающих от творческого зуда производителей и пронырливых продавцов, исконный русский дух, и с нетерпением дожидался, когда наконец пассажиры рейса Москва–Париж пройдут на посадку. На руках у него тоже был билет на этот рейс, но в последний момент банкир Антон Иванович Островцов принял решение не лететь. Достаточно, что сопровождать молодых людей с ребенком и француза полетит его человек.

В принципе он тоже мог полететь и не таиться в дороге, так как ни отставной французский разведчик Пьер Тьерри, ни Дима с Настей не могли знать его в лицо и, скорее всего, даже не подозревали о его существовании.

Островцов, если честно, вообще не видел смысла в этом путешествии. Дело было проиграно бесповоротно, но тем не менее что-то не давало ему смириться с тем, что наследство графа Орлова ускользало из его рук. Правда, теперь его упрямство и гордость делали напор больше на государственные интересы, что само по себе было достаточно резонно.

Он видел в наследстве графа чуть ли не потенциальное национальное достояние, способное послужить с пользой России. Конечно, на эту тему ему все мозги «загрузил» Умнов, который совсем неожиданно для старого приятеля поменял точку зрения на 180 градусов. На самом деле Антону Ивановичу было глубоко все равно, какие виды на наследство все еще строил его нынешний компаньон. Гораздо важнее для него самого было, какие виды на уплывающее за горизонт многомиллионное состояние строит он сам.

Когда его агент вернется и, возможно, что-то прояснится, Островцов будет сам не против прокатиться в Париж, а потом, возможно, и в Монреаль.

– А я все же сомневаюсь, надо ли вам сейчас улетать, дорогой Пьер? И тем более увозить этих молодых людей?! – кипятился Багрянский. – Что же станет со страной, если все молодые побегут из страны за своим счастьем?

– Никуда я не собираюсь, как вы говорите, убегать. И тем более прятаться! – горячо поддержал его Дима.

– Господа, поумерьте ваш пыл! – попытался урезонить их Тьерри. – Лев Владимирович, вы же опытный человек! Посмотрите на Настю. До чего ее довели. Вашей супруге, Дима, требуется серьезное лечение. У нее явные проблемы с нервной системой, если бы не предстоящие роды, тогда еще куда ни шло. И вообще, о чем мы тут говорим? Хотите добиться того, чтобы процесс стал необратимым? Я же консультировался с лучшими специалистами Европейского медицинского центра. Наш друг Табачников обследовал ее от и до. Все твердят одно: лечиться и только лечиться. Я уж не говорю о том, что вдруг опять провокации...

– Какие еще могут быть провокации? – оживился Бахтин. – Только пусть попробуют. Тем более, как я понял, все охотники за сокровищами в курсе последнего решения канадского суда по процедуре вступления в наследство. Конечно, я вас понимаю, месье Пьер. Всегда можно прибегнуть к давлению и юридическому крючкотворству, особенно если завещателя нет в живых. Не случайно же при жизни Орлова ему постоянно предъявляли фальшивых наследников, хотя сразу же отыскали настоящих.

– Вот видите, – охотно согласился Тьерри.

– Жаль, что вы, Борис Фиратович, позволили себя уговорить, пока я валялся в больнице, и не дали все материалы в прессу.

– И что бы это дало? – усмехнулся Пьер. – Прессе нужны сенсации, но сегодня, особенно в вашей стране, она никого не способна защитить. И потом, мне представляется, что ваших «силовиков» сейчас смущает в выборе средств только то, что у нас остаются не выложенные публично козыри. Разве я не прав, месье Мацкевич?

Аналитик перегнал мундштук из одной стороны рта в другой и согласно кивнул:

– В этом Александру Павловичу надо отдать должное. Он настоял. Из него вообще мог получиться неплохой разведчик.

– А что, начальник сыскного агентства плохой получился? – с наигранным вызовом спросил Духон.

– Во-во! – не удержался Багрянский. – У нас любой крупный бизнесмен это и разведчик, и политик, и военный стратег! Теперь еще и сыщик. Весело живем, господа.

Очередь на регистрацию почти вся растаяла. Впереди Пьера и детей оставалось еще несколько пассажиров. Тем не менее Духон деликатно взял француза за рукав пальто и отвел в сторону.

– Значит, как договорились. Ждете, когда завещание вступит в законную силу. Это полгода, а то и год. Так ведь?

– Примерно так. Пока здесь Инюрколлегия завершит повторные экспертизы, сверки и прочее. Пока канадцы всё не вылижут, они не успокоятся. Так и получится год.

– Хорошо, допустим. А что потом? Я все же против того, чтобы подвергать неоправданной опасности детей и теперь уж и их детей. Они ведь также уже наследники вашего друга Андре Орлова?

– Не знаю, как и быть. Наш юный граф предупредил знаете о чем?

– Интересно узнать...

– Он, видите ли, не собирается долго задерживаться за границей. И как только Настя родит, он сразу же вернется домой, в Россию. Правда, не решил куда. К Добровольскому, в Москву или в Новочеркасск, к той женщине, которая знала его маму, Аглаю.

– Ну и что здесь такого? – не понял Духон.

– Так я недоговорил, месье Александр. Он еще сказал, что наследство, деньги его не интересуют. Они столько принесли ему и Насте беды, что он и слышать о них не желает. Вот так. Наследство его не интересует. Словом, Дима хочет от него отказаться. Правда, и тут у него каша в голове, не знает, в чью пользу отказаться.

– Эх, если бы об этом пронюхал наш конкурент Островцов и иже с ним. Вот бы воспряли душой. А что? Россия – родина графа, родина этих детей... Вам, кстати, не кажется, дорогой Пьер, что, когда граф Орлов завещал наследство родственникам в России, он прекрасно отдавал себе отчет, что наследникам, кто бы они ни были, не переварить этот пирог? Мы – не Франция и не Канада. У нас другие институты. Понимаете, к чему я клоню?

– Что уж тут не понять. Мне, признаться, все равно, как потом повернется. Моя задача – лишь довести Дмитрия Волосова-Орлова до вступления в наследство. А что дальше? Я уже далеко не юноша, и на подвиги сил больше нет.

– Понимаю, – согласился собеседник. – Мы тоже по большому счету спасали детей и о том, что они наследники, узнали в последний момент. Все это так. Но ведь пока суд да дело, кто-то же должен управлять этой махиной?

– Управлять будет попечительский совет, – немного подумав, ответил Тьерри. – Возможно, все-таки во главе со мной. Пока они не вырастут и на чтото решатся... – Пьер кивнул в сторону молодых людей, нежно о чем-то воркующих под аккомпанемент беспечного лепета Оксанки. – И знаете, что я сделаю в первую очередь? Догадайтесь! Хотите пари, что не угадаете? – продолжил француз.