Паразитарий - Юрий Азаров

Он придвинулся ко мне, и я действительно едва не потерял равновесие — такой смрад пахнул на меня из-под его черных усов.

— Зубки надо лечить, — сказал я. — Тут, отец Иероним, я видел, один крохотный пузыречек, я знаю эти пузыречки, великолепное средство от зубной боли, «Дентой» называется. И хранились капли в защищенном от света месте, в прохладе содержались, в холодильничке, запасливые хозяева на этой дачке. Вы с ними дружите? Это чья дачка? Охрана кругом, как в былые времена, налево не ступи, направо не ступи, пулеметики кругом и розочки. Возьмите, отец Иероним, капельки, на ватку и на зубок. Дыра, небось, полметра?

— Сказано, провидец, действительно зуб так разболелся, а в больничку боюсь идти, дайте, милок, капли, вдруг снимут нестерпимое нытье. Боли нет, а нытье ужасное, иной раз теряешься даже, какой зуб болит, вся десна стонет.

— Я вам вопросик один хотел задать, отец Иероним, — начал я издалека, потому что созрел у меня один план и решил я попытать счастья. — Вы Шидчаншина хорошо знали? Он будто ваш крестник был. Причащали вы его? Не так ли?

— Было дело, царствие ему небесное, славный был человек…

— Я его сильно любил, только у меня, как и у всякого русского человека, недоверие ко всему родилось, оно заразило мою душу давно, а к тому времени, когда я с Провссом ближе познакомился, оно, это недоверие, разрослось так сильно, что вытеснило все из моей души. И вот однажды он приехал ко мне, а я тогда упорно работал над Основами паразитарного бытия и все силы вкладывал в этот труд. Кстати, знаете, какой эпиграф был у меня взят к этим Основам?

— Какой?

— "Ты настолько прав, насколько твое деяние угодно Богу".

— Это чьи слова?

— Это мои слова. Подпись я поставил такую: "Из бесед с самим собой".

— Ну и при чем здесь Шидчаншин?

— А вот при чем. Я чувствовал, что мое деяние угодно Богу, и это чувствовал Шидчаншин. Он мне сказал: "Ты делаешь великое дело, даже если ты умрешь или лишат тебя жизни, то ты все равно уже многое сделал", — и пошел говорить в таком духе, все о смерти, о бессмертии, о том, что нужная смерть всегда угодна Богу, что Бог знает, у кого забирать жизнь, а кому даровать ее, — и по мере того, как он говорил, от него шел все сильнее и сильнее какой-то удивительно сизоватый струящийся свет, смешанный с тлетворным запахом, какой бывает от давно слежавшихся вещей или, точнее, шерсти, скажем собачьей или козлиной. Никогда не нюхали слежавшейся козлиной шерсти? Это что-то такое крайне непристойное, гадливое, липучее, вязкое, и от этого запаха у меня стала кружиться голова, и я почувствовал, что вот-вот упаду. А вы знаете, что у Шидчаншина удивительно голубые глаза, они производили всегда впечатление абсолютно стерильной чистоты, чистоты даже с перебором, какой-то неживой чистоты, от которой хочется бежать, такая чистота и такая одухотворенность бывает у умирающих, когда их дух отлетает, покидая бренное тело. Так вот, я сразу приметил, что из глаз его, прямо из глубины, искринки пошли слепящие, режущие, точно не его были эти искринки, а от другого мира, и от этих искринок у меня еще сильнее разболелась голова, а он продолжал говорить, что я не должен бояться смерти, что смерть не так уж страшна, что надо завершать великое деяние. Я не выдержал и сказал: "Провсс, от тебя дух нехороший идет. Бесовский дух, и от него я могу сейчас же умереть…" Вы думаете, он возмутился или перебил меня, или вознегодовал? Нет, он радостно улыбнулся, точно я сказал: "Ты настоящий Божий человек!" И тогда в его глазах мелькнуло зарево, оно было багровым лишь на какие-то доли секунды, а потом ушло в бирюзовые берега, и он сказал: "Прости меня, я побегу. Мне ни минуты нельзя больше оставаться". Он побежал, а я тут же пришел домой и слег. Поверьте, у меня всегда было отличное здоровье, а тут после беседы с ним я слег, нижняя губа у меня вздулась, глазное яблоко свела судорога, а откуда-то со стороны затылка, я это чувствовал, подбиралась ко мне смертельная агония, знаете, у меня не то чтобы был легкий позыв на рвоту, нет, просто я ощущал, как, падая в преисподнюю, я начал молиться, и мне вдруг стало необыкновенно легко, я стал потеть, и пришла несказанная прохлада, и я почувствовал, что спасен. Что это было, отец Иероним? — спросил я, привставая и всматриваясь в его лицо.

Отец Иероним не сразу ответил. Он понял, что я слежу за его лицом. Он попытался даже перевести разговор на другую тему: "А боль действительно снялась", и хоть он это сказал, я все равно чувствовал, что он думает о моем вопросе.

— А на твой вопрос я отвечу, — сказал он, глядя на меня сурово. И мне от этого взгляда стало стыдно. — Все зависит от того, кого ты носишь в сердце своем, — вот тебе мой ответ, — сказал отец Иероним.

— Как это?

— Ну что ж, я готов тебе пояснить. Ты и сейчас, и всегда был весь во власти ожиданий, во власти встреч с добрыми и недобрыми людьми. Ожидание встреч — это твоя сущность. Я поведаю известную тебе историю. Я ее сегодня рассказывал в своей проповеди.

"Святой, богобоязненный человек Симеон жил на земле одной мечтой и надеждой — встретиться с Мессией Христом! И будучи водим Святым Духом, готовился к этой встрече. Когда Симеон встретился с Иисусом, земная жизнь потеряла смысл для него. “Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, с миром!”

Все другие встречи стали для него теперь бесполезны. Он встретил Мессию! Он дождался Избавителя Израиля! Он получил в лице Младенца самое большое богатство и был самым счастливым человеком на Земле! Сердце Симеона ликовало!

“Ибо видели очи мои спасение Твое!”, в Иисусе он увидел славу народа своего Израиля, а также свет к просвещению язычников.

Человек, друг дорогой, день встречи Симеона с Богом стал самым счастливым днем в его жизни!

А твои многочисленные встречи и поиски не сделали тебя счастливым?

Послушай и поверь, Милосердный Спаситель Иисус Христос желает встретиться с тобой сегодня, сейчас, там, где ты находишься, и сделать тебя самым счастливым!

Желаешь ли ты этой встречи с Богом? Если да, пригласи Его в твое сердце и ты никогда не захочешь с Ним расстаться!"

— Вы это мне говорите? Или это ваша проповедь в Храме? — спросил я пристыженный и раздавленный.

— Я это тебе говорю…

— Именно сегодня у меня может произойти встреча с…

Отец Иероним ничего не ответил. Он собрал свои вещи. Подобрал волосы, надвинул на самые глаза головной убор и, попрощавшись со мной легким кивком головы, вышел из моей обители. Потом он вернулся и дал мне в руки книгу. Это была своеобразная богословская антология, и я, как только снова ушел мой гость, углубился в события первого века нашей эры…

14

Нет в мире ничего случайного, а все, что происходит, и все, чего мы ждем, сбывается. Я понял так, и в этом тысячу раз был прав отец Иероним, он об этом, собственно, мне и сказал: все зависит от того, кого мы носим в своем сердце — Бога или Дьявола. Я понял еще и то, что от моих притеснителей никуда не убежать, разве что в такое далекое Прошлое, откуда уже нет никому выхода, разве что вынесет тебя оттуда нелегкая. Я не помню, когда созрела эта моя мысль: бежать окончательно, даже если, возможно, навсегда — именно в первый век, чтобы лучше уж там, в Ведомом, расстаться навсегда с жизнью, принять мученическую смерть. Я знал о различных случаях погружения в Прошлое. Говорят, те многие неомученики, которые воспроизводили своей жизнью виа долороза, скорбный путь Христа, действительно погружались именно в первый век. Замечу сразу, наверное, не только мне, но и многим другим первый век нашей эры, такой блистательный и такой жестокий, такой переломный и первооткрывательский, понятнее и ближе, чем любое другое время, которое мы не знаем, считаем ближним, а на самом деле оно в такой отдаленности, что ни умом, ни сердцем к нему нет мочи приблизиться, да и надобности такой нет! Скажите, пожалуйста, кому интересно знать, что было в десятом веке до нашей эры или в десятом веке нашей эры? Кому нужны сплошные упадки, регрессы, примитивные казни, примитивное искусство, примитивное мышление? А первый век — тут рукой подать: закат великих греков, оказавшихся на самых верхних этажах человеческого духа, расцвет и легкое угасание римлян, великих философов и законников всех времен и народов, отчаянная попытка сохранить свой статус и свое духовное господство у иудеев и, наконец, рождение и смерть Христа, плеяда Апостолов — поистине новая вера на века, новый образ жизни, новые ценности. Истинное прошлое всегда ближе, роднее и притягательнее настоящего, а тем более неведомого будущего. Две трети своей жизни человек живет прошлым. И все-таки человек никогда не делал попытки сделать прорыв в настоящее прошлое, прорваться туда и включиться в тот ритм бытия, который не мог исчезнуть до конца. Который живет или оживает по своим законам!

Я догадывался, если я и окажусь в настоящем Прошлом, то это будет именно начало второй половины века, когда уже созрела новая эра, когда брошен был в темницу римского прокуратора Феликса Апостол Павел…