История целибата - Элизабет Эбботт

Ночные поллюции, непроизвольные семяизвержения во сне, которые так мучили мужчин от Блаженного Августина до Мартина Лютера, также были неотъемлемой частью этой оживленной дискуссии, поскольку извергавшаяся жидкость определялась как сперма. Реакции на это варьировались от полного осуждения до приятия. Соран, например, просто отмечал, что:

в целом, ночные поллюции на начальном этапе не являются болезнью… и возникают от стремления к сексуальному наслаждению… или, с другой стороны, от воздержания или длительного перерыва в половой жизни[489].

Монашеская мудрость (основанная на долгом опыте) сводилась к тому, что два или три ночных семяизвержения в месяц были морально приемлемы, главным образом потому, что представлялись неизбежными. Такой религиозный подход не отражал мысли о ценности спермы как одной из основных жидкостей тела.

Самую странную интерпретацию роли спермы в половом акте дал Блаженный Августин. Через семя Адама, писал он, весь род человеческий унаследовал природу, необратимо опороченную грехом. Каков же механизм этого трагичного всеобщего порока? «Природа спермы, благодаря которой все мы появились на свет». Семя Адамово было «отмечено печатью смерти», и потому каждый человек, родившийся от оплодотворения спермой, изначально заражен грехом[490]. Лишь Христос, зачатый без применения спермы, свободен от греха. По мнению Августина, сперма является передающимся по наследству злом, страшным ядом, заразившим мир со времени грехопадения.

Все эти обсуждения и споры о сексуальности и целибате исходили из того, что сексуальность и целибат основывались на представлениях о сперме как о жизненно важной субстанции. При этом моральные и социальные проблемы (например, развитие отношений) оставались без внимания, и целибат или его противоположность рассматривались исключительно с точки зрения влияния на здоровье, почти так же, как серия упражнений или в чем-то измененная диета. Такое внимание к сперме присуще большинству обществ, оно оказывало огромное влияние на решения мужчин о соблюдении целибата. (Это составляет разительное отличие с современными христианскими дебатами о целибате, в которых с презрением отрицается такой плотский подход, проблема рассматривается исключительно с духовных позиций.)

Спустя более тысячи лет медицинская наука по сравнению с греческими и римскими докторами лишь незначительно продвинулась вперед. Ее основополагающей предпосылкой был тезис о «жизненно важной» или «жизненной» силе – точка зрения, вполне устраивавшая еще Галена, контролирующей человеческий организм и способной объединять или ослаблять отдельные его части. Некоторые мыслители называли эту жизненную силу магнетизмом, электричеством, гальванизмом, животным теплом, нервной энергией или нервной силой, другие предпочитали говорить просто о жизненной силе. Однако сторонников всех этих точек зрения объединяло убеждение в том, что жизненная сила передавала саму жизнь и что ее великим проводником является сексуальная энергия.

Наиболее представительными сторонниками этих двух основных концепций – жизненной силы и электричества – были швейцарский доктор Самюэль Огюст Тиссо и американец Сильвестр Грэм, прославившийся крекерами Грэма[491]. В классическом трактате Тиссо 1758 г. об онанизме, который вдохновлял медицинскую мысль почти до XX в., указывалось, что сперма является естественной, концентрированной жизненной энергией, выделяемой кровью для создания новой жизни. Именно эта концепция нашла отражение во фразе totus homo semen est. Сперма, пояснял Тиссо,

<является> основным эфирным маслом животных жидкостей… ректифицированным спиртом, рассеянным там, где другие гуморы слабы и в определенной степени неэффективны. …Потеря одной унции этого гумора ослабляет больше, чем <утрата> сорока унций крови[492].

С точки зрения его ученика Грэма, широко известной его современникам в 1830-е гг., оргазм рассматривался как высвобождение стремительного потока нервной энергии, похожей на электрическую.

В основе этих двух теорий лежало присущее Гиппократу, Га-лену и греческим философам, в частности Пифагору, основополагающее убеждение в том, что каждое тело обладает лишь определенным запасом жизненной жидкости или энергии и с каждым семяизвержением этот ценный ресурс сокращается. В соответствии с другими подобными теориями, сперма, сохраняемая в целомудренном теле, использовалась повторно, обогащая кровь и восстанавливая функции мозга. Очевидно, что единственным логическим решением в этом плане были сексуальные ограничения, поскольку если сексуально озабоченный мужчина всю свою жизненную силу растрачивал на половые излишества – всегда определявшиеся в удивительно скромных объемах, например, больше чем раз в месяц, – тогда он растрачивал свой жизненный запас, после чего неизменно следовало прогрессирующее и фатальное истощение. (Даже радикальное американское движение за свободную любовь в середине XIX в. рекомендовало делать передышку раз в каждые два года.) Вот почему осуждалась не только половая жизнь, но даже ночные поллюции и мастурбация. Они расточали драгоценные унции спермы, уменьшая ее конечный запас, дарованный каждому мужчине. Как пояснял Грэм,

Природа снабдила нас емкостями для сохранения семенной жидкости, но ее сохранение необходимо для того, чтобы эта оздоровляющая и животворная жидкость могла быть заново использована системой и стать животворящим и дающим силы источником дополнительного физического и интеллектуального могущества[493].

Грэм полагал, что сексуальность обладает не только плохими сторонами. Она просто представляла собой рациональный и, как он полагал, человеческий способ распределения ограниченных ресурсов. Чем безрассудно расточать жизненную силу спермы на несколько мгновений чувственного удовольствия, гораздо лучше направлять ее на то, что канадский историк Майкл Блисс называет «творческое сексуальное подавление». Сперму следует расходовать только на зачатие детей, а остальное надо сохранять как энергию, которая должна быть направлена на достижение более высоких целей в жизни.

Честолюбивых юношей – самую важную целевую группу, побуждали избегать сексуальных отношений, мастурбации и даже ночных поллюций, поскольку это вело к потере «сексуальной жидкости»[494]. (Такой крутой поворот от взглядов, господствовавших в XVIII в., до Тиссо, когда медицина считала оргазм здоровым явлением, а целибат осуждался как болезненное и экстремальное состояние, привел к возникновению Движения за мужскую чистоту, о котором речь пойдет ниже.) Целибат рассматривался не только как моральный выбор, но и как физиологическая необходимость.

В англоязычном мире по другую сторону океана в конце XIX в. споры о сексе, трактовавшие сексуальные отношения скорее как семяизвержения, чем как одно из проявлений любовных чувств, также были облечены в псевдомедицинские термины, произвольно смешанные с моральными сентенциями. Кроме того, они рассматривались в качестве своего рода метафоры современных экономических моделей с позиций концепции «экономии спермы». В качестве атрибута респектабельного джентльмена в моде тогда было целомудрие, причем образцами пожизненного соблюдения целибата считались Джон Локк и Уильям Питт.

Некоторые серьезные авторы медицинских трактатов и сторонники аскетизма утверждали, что даже ночные семяизвержения в чем-то были схожи с осквернением. «Совестливые и порядочные мужчины… смотрите на них как на свидетельства широко распространенной непристойности мысли, от которой они должны излечиться», – заявлял сэр Джеймс Пэйджет[495]. Известный врач Т. Л. Николз внес лепту в чувство вины тех мужчин, у которых часто бывают ночные семяизвержения, утверждая, что их эротические сны являются проявлением порока, в девяноста процентах случаев связанного с мастурбацией. «Этот порок доводит до самоубийства сотни молодых людей», – отмечал он, наверняка с чувством мрачного удовлетворения.

Мужчина, обладающий обостренным чувством справедливости и долга, требующего от него воздерживаться от сладострастия и сохранять непорочность разума и тела, как и целомудрие всех женщин, будет следовать этим принципам даже во сне[496].

Такой тип целомудрия соблюдать было почти невозможно, даже мужчинам, стремившимся соответствовать высоким моральным принципам. Попытка увязать мораль с чисто механическим процессом вела к принижению ее значения и – что было еще хуже – делала ее смешной, когда, например, решительные или нервные молодые люди пытались воспрепятствовать неконтролируемым процессам, происходившим с ними во сне, обвязывая половые члены веревками, чтобы не допустить непроизвольной эрекции.