Французский дворянин - Стэнли Уаймэн

– Сдаетесь вы, наконец, или нет? – спросил он. – Я вовсе не намерен не спать тут из-за вас целую ночь!

– Предупреждаю вас, – ответил я, – что приказ, на который вы ссылаетесь, уже отменен королем.

– Это меня не касается, – грубо возразил тот.

– Да, но это будет касаться вас завтра, когда король пошлет за вами, – ответил я; и мне показалось, что эти слова несколько подействовали. – Хорошо, я согласен сдаться вам, но на двух условиях. Вы разрешите мне сохранить оружие до тех пор, пока мы не дойдем до сторожки привратника: даю вам слово идти спокойно. Это – первое.

– Хорошо, – сказал старшина более любезно. – Против этого ничего не имею.

– Во-вторых, вы не должны позволять вашим людям вламываться в мою квартиру. Я выйду совершенно спокойно. Полученный вами приказ не уполномочивает вас грабить мое имущество.

– Тсс! Мне нужно только, чтобы вы вышли. Я вовсе не собираюсь входить к вам.

– В таком случае, можете отвести ваших людей обратно на лестницу. И если вы в точности выполните наше условие, я помогу вам завтра. Ведь исполнение этого поручения еще доставит вам много хлопот. Рец, который привез этот приказ сегодня утром, как вы знаете, уже уехал, а Вилькье, вероятно, уедет завтра. Но вы можете смело положиться на то, что Рамбулье будет здесь.

Последнее замечание пришлось как раз кстати. Оно подействовало на старшину именно так, как я рассчитывал. Без всяких дальнейших возражений он приказал своим людям отступить и охранять вход на лестницу; я же начал снимать запоры с дверей.

Делу, однако, не суждено было окончиться так просто. Несколько членов брюлевской шайки, повинуясь, вероятно, знаку своего вождя, стоявшего вместе с Френуа на верхней ступеньке лестницы, отказались уходить и подстрекали к тому же людей старшины, когда те собирались повиноваться. Но старшина, уже и так раздраженный медлительностью в исполнении его требования, собрал своих подчиненных. Была минута, когда казалось, что вот-вот вспыхнет стычка, исход которой невозможно было предсказать.

Сообразив, что, если людям Брюля удастся одолеть, наше положение станет еще хуже, я не последовал первоначальному решению – ждать конца на месте. Я воспользовался случаем и сошел сам так, что Симон тотчас же запер за мной дверь. Старшина в это время был занят спором с Френуа, который, с лицом, обезображенным раной, которую я нанес ему в Шизэ, и раскрасневшимся от злобы, казался теперь, при свете единственного факела, прямо отвратительным. В одном только этот негодяй выиграл от нового покровительства: он был разряжен прямо-таки с шутовской роскошью. Впрочем, в отношении платья я заметил, что как в нищенском рубище всегда можно узнать дворянина, так и лакей в самом роскошном наряде все же останется лакеем.

Увидев меня неожиданно возле самого старшины, он попятился назад. В его лице и во всем его виде произошла такая забавная перемена, что сам старшина на минуту смешался и оправился только тогда, когда я подошел к нему и, вежливо раскланявшись, объявил себя его пленником. Я добавил, что советую ему понаблюдать за единственным оставшимся факелом: ведь если и он погаснет, то в этой сумятице, притом в темноте, нам легко могут перерезать горла. Старшина принял мои слова к сведению и, подозвав к себе факельщика, приготовился сойти вниз, приказав предварительно Френуа и его людям, столпившимся на верхней площадке, дать нам дорогу и не шуметь.

Те, однако, вовсе не были склонны пропустить нас и отвечали на увещания и приказы старшины грубыми насмешками. Колеблясь между сознанием собственной важности и уважением к Брюлю, старшина был в недоумении, что ему делать. Он, казалось, скорее почувствовал облегчение, чем рассердился, когда я попросил разрешения сказать несколько слов Брюлю.

– Если вы в состоянии вразумить этого человека, – раздражительно ответил он, – так говорите с ним сколько вашей душе угодно.

Я отправился и, дойдя до площадки, где стоял Брюль, отвесил вежливый поклон. В ответ он завернулся поплотнее в плащ и обдал меня презрительным, пронизывающим взглядом, в котором сквозили и чувство торжества, и надежда на скорое мщение. Мне хотелось узнать, явился ли он сюда по следам своей жены или же просто прибыл для выполнения своих общих замыслов против меня. Я спросил его насмешливо, чему обязан удовольствием его видеть.

– Видите, – добавил я, – не могу остаться здесь долее, чтобы предложить вам гостеприимство, но за это уж вы должны благодарить вашего друга, господина Вилькье!

– Очень признателен вам, – ответил он с дьявольской усмешкой. – Но не печальтесь об этом. Когда вы уйдете, друг мой, я надеюсь расположиться здесь по своему вкусу.

– Да? Ну, это мы еще увидим, – спокойно возразил я, нисколько не смущаясь ни угрозой, ни низким намеком, заключавшимся в его словах.

Ожидая именно этого, я уже приготовил ответ. Затем, поднеся два пальца к губам, я пронзительно свистнул и дважды громко позвал Мэньяна. Мне не пришлось звать его в третий раз. Не успел старшина оправиться от изумления, как на лестнице послышались тяжелые шаги: Мэньян, быстро сбежав по ступенькам, очутился около Брюля; последний, узнав его, произнес проклятие и невольно попятился. Смелые, самоуверенные манеры Мэньяна всегда носили отпечаток силы и бодрости, но на этот раз во всем его поведении был какой-то оттенок удали, что не замедлило произвести впечатление на присутствующих. Когда он стоял здесь, уставившись глазами на Брюля, мрачно улыбаясь и небрежно играя своим кинжалом, он показался мне недюжинным противником: я подумал, что во всем Блуа трудно было найти равного ему по силе и хладнокровию. Он переводил взор с одного на другого, пока не остановил его на моей особе. Парень поклонился мне как-то особенно ретиво и даже с оттенком гасконского хвастовства, которое было тут очень кстати. Я знал, как обращался с ним Рони, и насколько мог постарался следовать его примеру.

– Мэньян! – сказал я резким, повелительным тоном. – Сегодня я буду ночевать в другом месте. Когда я уйду, позовите ваших людей и прикажите им стеречь эту дверь. Если кто-нибудь будет пытаться проникнуть сюда силой, исполняйте ваш долг.

– Можете положиться на меня: все будет исполнено.

– Даже в том случае, если сам господин де Брюль очутится здесь.

– Слушаюсь!

– Вы должны оставаться на часах до завтрашнего утра, если де Брюль будет оставаться здесь. Если же он уйдет, вы получите приказания от лиц во внутренних комнатах и должны их исполнить беспрекословно.

– Ваше сиятельство, можете быть вполне спокойны, – ответил Мэньян, продолжая играть кинжалом.

Отпустив его кивком головы, я с улыбкой обернулся, чтобы взглянуть на Брюля. Я увидел, что, в ярости от этого неожиданного препятствия и от обиды за нанесенное оскорбление, он казался таким опечаленным, как только можно было желать. Но мне не хотелось расставаться с ним, не сказав на прощание новой колкости.