«Если», 2012 № 08 - Журнал «Если»

— Он наступит благодаря тебе, — Джефф водил руками по ее телу, едва касаясь кожи. — Ты же так любишь этот мир. И животных, и птенцов, и велосипеды. Ты сможешь.

Никогда еще Диана не испытывала такой любви ко всему сущему.

Они с Джеффом слились воедино, будто обретя общее тело и разум, а их мысли связали между собой неисчислимые боты. И тогда Диана поняла свою роль.

Взглянув на сосны, она приказала ботам двигаться дальше — за пределы Сети и коллективного разума человечества. Они заколебались, и Диана выплеснула на них поток очаровывающих, чувственных образов: лепестки роз, песчинки на пляже, пятна теней…

На это они среагировали — опережая лучи света в морских волнах, боты рванулись вперед, покидая человеческие машины и вплетаясь в бесконечную ткань мира, созданную природой. Несмотря на переход, боты сохранили связь с Джеффом, Дианой и жаждущими знаний людскими сознаниями, формировавшими коллективный разум и управляемыми им. Фрагменты мыслей устремились к камням, облакам и морям, прокладывая путь для их связей с человечеством.

Джефф и Диана сотрясались в экстазе, испытывая нечто куда более древнее и оглушительное, чем канонада фейерверков.

Охваченная мощной волной физических и духовных переживаний, Диана почувствовала всю планету, каждое живое существо, каждый камень во всех подробностях, будто они сделались частью ее самой. Она отдалась во власть ощущений, позволив волнам наслаждения сомкнуться над ней.

Позднее, когда прилив схлынул, она вновь очутилась на одеяле в лесу. Сосны смотрели на нее сверху и улыбались. Где-то внизу гудела Гея. Множество крошечных, добродушных сознаний жужжало и потрескивало в зарослях мха, в водоворотах ручья, в прикосновениях ветра, ласкавшего ее обнаженную кожу.

— Я снова стал самим собой, — сказал Джефф. Он приподнялся на локте и посмотрел на нее, уставший и расслабленный.

— У нас получилось, — медленно произнесла Диана. — Теперь каждый может поговорить с кем или с чем угодно.

— Что ж, тогда начнем вечеринку, — предложил Джефф, открывая бутылку вина.

Перевел с английского Алексей КОЛОСОВ

© Rudy Rucker & Eileen Gunn. Hive Mind Man. 2012. Печатается с разрешения авторов.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's» в 2012 году.

Критика

Сергей Шикарев

Великий уравнитель

Исследователи и историки жанра часто называют роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли предтечей всей научной фантастики. Талантливая супруга знаменитого поэта и в самом деле предложила несколько замечательных тем, остающихся ключевыми в НФ по сию пору. Среди них — соотношение научного эксперимента и общественной морали, роль науки и ответственность ученого, фигуры создателя и его творения, а также природа человека и способы ее изменения, улучшения и преображения.

Согласно изложенной в эпосе древних индейцев Месоамерики «Пополь-Вух», боги создали людей из початков желтой и белой кукурузы. Это была уже третья попытка творения, и лишь она увенчалась успехом: древесные люди и люди, созданные из глины, оказались неудачными прототипами и были уничтожены.

Происхождение человека — неотъемлемая часть космогонических мифов, некогда разъясняющих интересующимся соплеменникам вопросы «жизни, вселенной и всего остального», как говаривал непревзойденный Дуглас Адамс. По мере замены архаичной мифологической картины мира научными знаниями менялись и представления о начале рода человеческого. Осуществлялись первые попытки объяснить феномен жизни, чтобы затем повторить опыт божественного творения. Так, Аристотель говорил о самозарождении угрей из ила, а средневековые алхимики не только занимались поисками философского камня, но и рассуждали о гомункулусах. Со временем размышления о природе живого и человеческого переместились из метафизических эмпирей в область физики и даже эксперимента.

«Франкенштейна» (1818) потому и ставят во главу всей научной фантастики, что создание искусственного человека в романе происходило не путем сверхъестественного вмешательства, а в результате сугубо научного эксперимента. В романе Шелли, как ни в каком другом произведении первой половины XIX века, высвечена основополагающая черта Нового времени: деятельное преображение мира (и человека) с помощью науки.

Художественное описание эксперимента Виктора Франкенштейна отразило намечающееся воплощение идей Фрэнсиса Бэкона о «великом восстановлении наук». Этот замысел (или, как теперь говорят, проект), цель которого, — практическое применение научных знаний, и явился тем необходимым импульсом к открытию эпохи научно-технической революции.

Научная фантастика, плоть от плоти детище НТР, перетянула на себя функции мифологии: рассказывать истории, которые объясняли бы порядок мироустройства.

Появление на свет «Происхождения видов» (1859) и признание научным миром теории Чарлза Дарвина лишили человека статуса венца творения, отныне он лишь один из побегов пышно зеленеющего древа жизни. А в общественном сознании зародилось представление об изменении человеческой природы с течением времени.

Классическое произведение, описывающее эволюцию человека, это «Машина времени» (1895) Герберта Уэллса, в которой показано разделение человечества на два биологических вида.

Не менее глобальную картину эволюции нарисовал Олаф Стэплдон в работе «Последние и первые люди: история близлежащего и далекого будущего» (1930). Будущее оказалось действительно далеким, и история по Стэплдону растянулась на множество миллионов лет. А вот герой рассказа Эдмонда Гамильтона «Эволюция доктора Полларда» (1931), искусственно ускорив биологическую эволюцию, прошел те же миллионы лет всего за несколько часов — с парадоксальным результатом.

Впрочем, описывая изменения человеческих тел, писатели неизменно обращались и к эволюции социальной. Любопытно, что незадолго до того, как Уэллс придумал своих морлоков и элоев, Бенджамин Дизраэли, премьер-министр Великобритании, а по совместительству писатель, говорил о фактическом существовании в стране «двух наций», причем низшие слои общества характеризовались как «опасные классы».

Гриффин из «Человека-невидимки» Уэллса (1897) ставил целью своих «экспериментальных исследований» установление царства террора и вообще всячески выказывал нигилистические наклонности, мучая кошек и лавочников.

Куда более миролюбивым оказался Ихтиандр из «Человека-амфибии» (1928) Александра Беляева. Он бежал от алчных людей, пытавшихся его заставить добывать сокровища морских глубин.