Киноповести - Василий Шукшин

...Купеческий струг вывернулся из-за острова так неожиданно и так живописно и беспомощно явился разин-цам, что те развеселились.

— Здорово, гостенька!— крикнул Степан, улыбаясь.— Лапушка! Стосковался я без вас!

На стружке было гребцов двенадцать человек, сам купец, трое стрельцов с сотником.

Стружок зацепили баграми.

— Отколь бог несет?— спросил атаман.— Куды?

— Саратовец, Макар Ильин,— отвечал купец.— В Астрахань...

— А вы, молодцы, куды путь держите?

— Я везу в Астрахань государевы грамоты,— несколько торжественно заявил сотник. Пожалуй, излишне торжественно.

— Дай-ка мне их,— попросил Степан.

— Не могу.

— А ты перемоги... Дай!

Сотник не знал, что делать.

— Не могу... Я в ответе.

— Сейчас возьмем, батька.— Кондрат спрыгнул в купеческий струг. Подошел к сотнику.— Вынь грамотки.

И вдруг сотник — никто не ждал такого — выхватил пистоль... Кондрат откачнулся, но не успел — пуля угодила ему в плечо.

Сотник вырвал саблю, крикнул не своим голосом:

— Греби! Петро, стреляй!..

Двое-трое гребцов схватились было за весла... А один, который был позади сотника, вырвал из гнезда уключину и дал по голове сотнику. Вскрик застрял у того в горле; он схватился за голову и упал в руки гребцов.

Степан спокойно наблюдал за всем с высоты своего струга.

Еще двое казаков спрыгнули на купеческий струг. Один подошел к Кондрату, другой начал обыскивать сотника.

— В сапоге,— подсказал стрелец.

— Кто с нами пойдет?— громко спросил Степан.— Служить верой, добывать волю у кровопивцев!

— Я!— откликнулся гребец, угостивший уключиной сотника.

Еще двое крикнули:

— Мы! С Федором вот...

— А не пойдем, чего будет?— спросил один практичный.

— Этого я, братец, не ведаю: много грешил — ад, мало — рай.

— Так чего жа тада пытать? И я с вами!

Казаки засмеялись.

— Стрельцы, как?— спросил Степан.

— Оно вить это... как сказать!..

— Так и сказать.

— Вроде государю служим...

— Боярам вы служите, не государю! Кровососам!..

— Когда так — и мы.

Тем временем принесли Степану царские грамоты. Он, не разглядывая, изорвал их в клочья и побросал в воду. Бумаги он ненавидел особенно люто.

— Вот так их!..

На берегу явно заинтересовались событием на воде. Остановились, выстрелили, чтоб привлечь к себе внимание...

Человек шесть разинцев выстрелили в воздух. Звуки выстрелов долго гуляли под высоким берегом и замерли далеко. Конные разинцы успокоились.

Сотнику положили за пазуху какой-то груз из товаров купца и спустили в воду между стругами.

— Легкая смерть,— сказал один гребец. И перекрестился. Еще несколько человек перекрестились.

— В гребь! Заворачивайте свою лоханку. Не тужи, Макар Ильин! В Царицыне отпустим. Стрельцы, идите-ка ко мне! Погутарю с вами...

В Царицын разинцы пришли первого октября.

Высадились чуть ниже города; одновременно подошли конные Ивана Черноярца.

— Где Леонтий?— спросил его Степан.

— Вперед уехал.

— Собери есаулов. Слыхал, чего удумали? С вином-то?.. Пускай казаков в город.

В кабаке было полно казаков. Увидев атамана, заорали:

— Притесняют, батька!

— Где видано?! Такую цену ломить!

— Кто велел?— рявкнул Степан. И навел на целовальника страшный взор. Тот сделался как плат белый.

— Помилуй, батюшка. Я не советовал им, не послу-хали...

— Воевода?

— Воевода. Батюшка, вели мне живому остаться. Рази я от себя?

— Сукин он сын, ваш воевода!— закричали казаки.— Батька, он уж давно теснит нас. Которые, наша братва, приезжают с Дона за солью, так он у их с дуги по алтыну лупит.

— Это Унковский-то?— воскликнул пожилой казак-картежник.— Так то ж он у меня отнял пару коней, сани и хомут.

— У меня пищаль отнял в позапрошлом годе. Добрая была пищаль — азовская.

— Вышибай бочки!— велел Степан.— Где воевода?

— На подворье своем.

...Степан скоро шагал впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Царицынцы, кто посмелее, увязались за казаками — смотреть, как будут судить воеводу Унков-ского.

На подворье воеводском пусто. Домочадцы и сам воевода попрятались.

— Где он?— закричал Степан, расхлобыстнув дверь прихожей избы.— Где Унковский?

Кто-то из казаков толкнулся в дверь горницы: заперта. Изнутри.

— Тут, батька.

Степан раз-другой попробовал дверь плечом — не подалась. Налегли, сколько могли уместиться в проеме...

— Вали! Ра-зом!

Дверь была надежная, запоры крепкие.

— Открой!— крикнул Степан.— Не уйдешь от меня! Я с тобой за вино рассчитаюсь, кобель!..

Унковский в горнице молился образам.

— Неси бревно!— скомандовал за дверью Степан.

— Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя,— шептал Унковский.

В дверь снаружи крепко ударили; дверь затрещала, подалась... Еще удар. Унковский бестолково забегал по горнице...

— Добуду я сегодня княжей крови!— кричал Степан.— За налоги твои!..

Еще удар.

— За поборы твои!

Унковский подбежал к окну, перекрестился и махнул вниз, в огород. Упал, вскочил и, прихрамывая, побежал.

Еще удар в дверь... И группа казаков со Степаном вломилась в горницу.

— Утек!— сказал Федор Сукнин. Показал на окно.— Брось ты его, Степан.

— Ну уж не-ет!.. Он у меня живой не уйдет.— Степан, с ним есаулы, кто помоложе, и казаки выбежали из горницы.

— Пропал воевода,— сказал Федор.

— Воевода-то — пес с им,— заметил Иван Черноярец. Они вдвоем остались в горнице.— Нам хуже будет: опять ему шлея под хвост попала... как с кручи понес. Надо б хоть на Дон прийтить, людишками обрасти.

— Теперь — один ответ.

— Не ответа боюсь, а — мало нас.

— Будут люди, Иван! Дай на Дону объявиться — все будет. А Степан сейчас уймется. Воевода, дурак, сам свару учинил.

...Степан ворвался с оравой в церковь.

Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест:

— Свят, свят, свят... Вы куды? Вы чего?..

— Где Унковский?— загремел под сводами голос Степана.— Где ты его прячешь, мерин гривастый?!

— Нету его тут, окститесь, ради Христа!..

Казаки разбежались по церкви в поисках воеводы. Степан подступил к попу.

— Где Унковский?

— Не знаю я... Нету здесь.

— Врешь!— Степан сгреб попа за длинные волосы, мотнул на кулак, занес саблю.— Говори! Или гриве твоей конец!

Поп брякнулся на колени, воздел кверху руки и заорал благим матом:

— Матерь пресвятая! Богородица!.. Ты глянь вниз: что они учинили, охальники!.. В храме-то!..

Степан удивленно уставился на попа:

— Ты никак пьяный, отче?

— Отпусти власья!— Поп дернулся, но Степан крепко держал «гриву».

— Илюша-пророк!— пуще прежнего заблажил поп.— Пусти на Стеньку Разина стрелу каленую!.. Две!..

Степан крепче замотал на кулак «гриву».

— Пусть больше шлет!

— Илья, дюжину!!! Илюха!..

Казаки бросили искать воеводу, обступили атамана с попом.

Степан отпустил попа.

— Чего заблажил-то так?

— Заблажишь... Саблю поднял, чертяка, я что тебе, пужало бессловесное? Не был тут воевода. В приказе небось, в задней избе.

— Негоже, Степан Тимофеич. Аи, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать... А что чинишь?— говорил астраханский жилец Леонтий Плохов.

Степан Тимофеевич, слушая его, мрачно (с похмелья) смотрел на реку. (Они сидели на корме атаманова струга.)

— Воеводу за бороду оттаскал... Куды ж это? Слугу царского...

На берегу казаки собирались выступать.

— Тюрьму распустил, а там гольные воры... сидельцы-то.

Степан плюнул в воду, спросил:

— А ты кто?

— Как это?

— Кто?

— Жилец... Леонтий Плохов.

— А хошь, станешь — не жилец.

— А кто же?

— Покойник! Грамотки тайком возишь?!— Степан встал над Леонтием.— Воеводам наушничаешь! Собачий сын!..

Леонтий побледнел.

— Не надо, батька. Не распаляй ты сердце свое, ради Христа, плюнь с высокой горы на воевод... Я их сам недолюбливаю...

На берегу возникло оживление.

— Что там?— спросил Степан.

— Нагайцы...

На струг взошли четыре татарина и несколько казаков.

— Карасе воевал, бачка!— приветствовал татарин, видно старший.

— Хорошо,— сказал Степан.— От мурзы?

— Мурса... Мурса каварил...

Степан покосился на Леонтия, сказал что-то татарину по-татарски. Тот удивленно посмотрел на атамана. Степан кивнул и еще сказал что-то. Татарин заговорил на родном языке.

— Велел сказать мурза, что он помнит Степана Разина еще с той поры, когда он послом проходил с казаками в их землю. Знает мурза про походы Степана и желает ему здоровья...