Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

Знойным августом, в полдень, к батумскому базару подъехал автобус “Икарус”, полный немецких девушек в синих майках с рисунками восходящего солнца. Комсомолки ГДР обступили продавца арбузов. Зипо, сидя на ковре недалеко от арбузов, пил чай. Два таджика, торгующих грушами дюшес и дефицитными утюгами, поили идиота байховым чаем из маленьких хрустальных стаканчиков. Посмотрев на комсомолок, мусульмане покраснели, лица их покрылись испариной, они опустили глаза и зашептали молитву. Зипо оторвал от губ хрустальной стаканчик, глаза его остекленели… Одна из девушек наклонилась к арбузам, из-под синей юбки на мусульман и идиота посмотрели две голые белые арийские ягодицы. Зипо издал какой-то адский звук, от ширинки брюк отлетели маленькие пуговички, закатились за груши дюшес. Идиот вскочил, помчался к юной немецкой комсомолке и… Ужас!!!

Амалия случайно оказалась в непосредственной близости от этого печального инцидента. Печального потому, что инцидент на батумском базаре стал еще одним негативным мазком в коллективном портрете “Все кавказские мужчины – насильники”. Милиция пыталась отнять у идиота немецкую комсомолку, но безуспешно. Их повалили на арбузы, накрыли ковром, закрутили и закинули в милицейский “черный ворон”. Фельдшерица психоневрологического диспансера сделала Зипо усыпляющий укол. Так однажды поступили с тигром, сбежавшим из бродячего зоопарка, гулявшим по бульвару имени Иосифа Виссарионовича Сталина.

После жуткой базарной истории Амалия пришла домой задумчивая, взяла с полки том медицинской энциклопедии и долго изучала какой-то рисунок и схему. Братья поняли, что перегнули палку, когда их единственная сестра и дочь заорала за ужином: “Раз вы никого ко мне не подпускаете, лягу под Зипо!” Позвали сводника. Тот пришел с женой-сводницей. В их портфеле оказалось двадцать семь мужских фотографий. Последняя была фотография Одиссея Пипия. “Это ж наш сосед!” – Амалия, счастливая, ткнула пальцем в портрет пожарника. “Устроим смотрины?” – спросили муж и жена Шиллеры. Сводники были огрузиненными немцами из поселка Нефтебаза имени Розы Люксембург. Там жило много немцев, внуков и правнуком нефтепровода Баку – Батуми 1913 года. “Зачем смотрины? На что смотреть? Мы хорошо знаем друг друга!” – крикнула Амалия, но по холодным взглядам четы Шиллеров поняла, что сморозила глупость.

Смотрины были устроены в Батумском городском театре. Этого требовала местная традиция. Супруги Шиллеры купили билеты на спектакль “Испанский священник”. Амалия и все ее родственники, включая Шаганэ, моих родителей, меня, моих сестер, заняли лучшие места в партере. Рядом с Амалией пустовало кресло. В него словно бы случайно должен был сесть Одиссей Пипия. По правую сторону от кресла Одиссея восседали его родственники. Все с любопытством разглядывали друг друга, ждали, когда появится Ромео сегодняшнего вечера. В люстре медленно стал гаснуть свет. В темноте заблестели перламутры биноклей. Ромео не появлялся.

Устраивать в театре смотрины вошло в моду где-то в начале шестидесятых, когда директором театра пришел работать Дмитрий Пушкарь. Это он собрал всех батумских сводников и сводниц и предложил использовать для смотрин зрительный зал театра. Годами полупустовавший зал стал наполняться нарядными родственниками женихов и невест. Талантливый организатор Пушкарь для привлечения зрителей устроил в буфете театра бесперебойную поставку чешского пива. Многие годы театральный буфет был единственным местом в Батуми, где можно было выпить пльзенское пиво. Там же можно было съесть горячие сосиски. Для того чтобы выпить пива, надо было приобрести билет на спектакль (только в буфет, без спектакля, никого не пускали). По пути в зал можно было заглянуть к буфетчику Барамидзе и заказать порцию сосисок. Барамидзе записывал, в каком ряду сидят заказчики. Каждые семь – десять минут в зрительный зал батумского театра вбегал мальчик, который складывал ладони и громко шептал: “Семнадцатый ряд, место десятое, одиннадцатое, двенадцатое! Ваши сосиски готовы!” Сидящие на этих местах батумцы, переступая через чужие колени, шли в буфет. После третьей выпитой кружки мало кого интересовало, задушит Отелло Дездемону или нет.

Апофеозом увлечения театром стало странное действо, которое было связано с маленьким человеком по имени Савелий. Он появился в Батуми зимой. Говорят, приехал из Сыктывкара. Милиционер нашел его спящим у стены вокзального ресторана. Лежал Савелий в оранжевой майке, храпел. Три пустые бутылки “Солнцедара” объясняли причину детской улыбки на губах. Милиционер не смог его разбудить, нашел в кармане паспорт на имя Табуреткина Савелия Марковича. Сыктывкарского гостя окрестили кличкой Табуретка.

Табуретка подружился с буфетчиком Барамидзе. Кто-то из завсегдатаев буфета предложил Табуретке крикнуть в театральный зал заранее заученную фразу по-грузински. Табуретка согласился за 25 рублей. Он поднялся на галерку и крикнул вниз, партеру: “Все вы идиоты, кроме сидящих в седьмом ряду на девятом, десятом местах!” Зал опешил. Потом захохотал. Зрители стали смотреть, кто сидит в седьмом ряду на девятом, десятом местах. Это были Ромео и Джульетта смотрин того дня. Странная шутка имела успех. На другой вечер Табуретка вновь орал с галерки: “Все вы идиоты, кроме…”

В городе появилось новое развлечение. Каждый мог пригласить в театр невесту, любовницу и, заплатив 25 рублей Табуретке, дождаться мгновения, когда тот восславит тебя, крикнув в разгаре спектакля с галерки: “Все вы идиоты, кретины, онанисты, кроме четвертого ряда, тринадцатого, четырнадцатого места!”

Одиссей Пипия собирался в театр, когда пришло известие о пожаре в доме бухгалтера ткацкой фабрики Папуашвили. Одиссей сорвал с себя галстук и вместо смотрин в театре через десять минут мчал свою команду на битву с огненным драконом. Прибыв к месту пожара, размотав брандспойты, он вспомнил, что не сообщил о причине своего отсутствия в театре. Одиссей ворвался в горящий дом, нашел телефон и набрал номер театра. Дмитрий Пушкарь выслушал Пипия, обещал передать Амалии слова любви и извинения. “Может, ее позвать к телефону?” – предложил Пушкарь. Вокруг Одиссея кружились огненные смерчи, падали многопудовые балки, рушились стены, но он терпеливо ждал, когда к телефону на том конце провода подойдет его Амалия.

– Одиссей, где ты?

– Я в огне! Я люблю тебя!

– Милый, я приеду сейчас же…

Со второго акта “Испанского священника” ушла вся команда родственников Амалии.

Табуретка прокричал свое знаменитое “Все вы идиоты…” в пустые ряды.

Одиссей Пипия, заметив Амалию у горящего дома, удесятерил свой пыл. Он врывался в огонь, выволакивал то стенные часы, то горящий контрабас, на котором в допожарное время играла дочь бухгалтера ткацкой фабрики. Амалия, прижав к лицу букет белых лилий, восхищенными глазами смотрела на своего возлюбленного.