Стеклянная западня (сборник) - Герберт Франке

— Оружие? — спросил Ольсон.

— Лазерный луч, — отвечал ван Стейн. — Из усилителя высоких частот.

Своего рода гигантский гамма— пистолет. Только луч этот идет параллельно и точно совпадает по фазе. Мы замышляли нечто совсем другое. А теперь…

— … Теперь вашим оружием стреляют в вас! — подхватил Гвидо. Несмотря на то что ему самому угрожала опасность, он не мог удержаться от злорадства.

— Уже несколько столетий ни одно из научных открытий не используется в целях разрушения, — тихо сказал ученый как бы себе самому. — Я не понимаю этого!

— Кардини плевал на это, — подливал масла в огонь Гвидо.

Но тут вмешалась Люсин:

— В нас могут стрелять? Ради бога, надо же что-то делать!

— Люсин права, — поддержал ее врач. — Мы можем уклониться?

Тем временем цилиндр переместился на другую сторону. Несколько раз он находился в угрожающей близости.

— Для этого нам надо мчаться быстрее света, — резюмировал ван Стейн. — В лучшем случае мы можем отклониться от нашего маршрута, чтобы уйти из поля обстрела.

Ольсон сел за операционный пульт, после нескольких манипуляций с настроечными рукоятками словно какая-то сила попыталась лишить их равновесия, сместить их в сторону. Корабль снова повернулся, все длилось около тридцати секунд — это было заметно по полосам света, бежавшим теперь по обзорным полям под косым углом. Затем Ольсон увеличил ускорение почти на два g. Они медленно вышли из опасной зоны.

— Теперь мы в безопасности? — спросила Люсин.

— Пока да. Но они наверняка запеленгуют нас радаром. Неизвестно, как долго это продлится. Ведь они могут обнаружить нас довольно быстро. — Ван Стейн снова склонился над вычислителем, бормоча при этом себе под нос какие-то числовые данные и физические термины: — Отдаление от Земли… десять миллиардов семьсот двенадцать миллионов километров. Скорость света триста тысяч километров в секунду… Это составляет… восемь часов пятнадцать минут. Время, необходимое, чтобы гамма-луч с Земли дошел до нас.

Такое же время им требуется, чтобы определить изменение нашего курса. Это напоминает стрельбу дробью. Точно прицелиться на таком расстоянии невозможно, им остается надеяться, что хоть один выстрел попадет в цель. То есть в нашем распоряжении примерно двойное количество времени, чтобы уклониться. Это немного. В конце этого промежутка нам надо снова менять курс. И снова, и снова…

— И тогда мы будем в безопасности? — поинтересовался врач.

Ван Стейн втянул голову в плечи.

— Нет, конечно. Речь идет только о вероятности попадания. Минутку, я попытаюсь высчитать… — Он снова забормотал: — Угол рассеивания может быть… — Он взглянул на светящийся экран, на котором было изображение только что покинутого кораблем сектора. Нити света все еще шли поперек. — … Скажем, сто двадцать километров… Ширина лучевого пучка составляет около… ста метров. Длительность импульса равна… — Он нажал на кнопку хронометра, понаблюдал за появлением луча и засек время. — Одна десятая секунды. Предположим, что мы внутри поля рассеивания, это означает, что… минутку… да, вот данные: им нужно послать четырнадцать тысяч четыреста импульсов, чтобы нащупать всю поверхность цели. Другими словами, они нас накроют самое позднее через пять лет.

Люсин следила за рассуждениями профессора с широко раскрытыми глазами.

— Как вы можете думать сейчас о числах! — испуганно сказала она. — Скажите лучше, что произойдет, если в корабль попадут!

Профессор показал на световые нити на экранах.

— Сами гамма-лучи невидимы. То, что мы видим на экране, это высвеченные ими частички межзвездной материи, которые либо взрываются, вспыхивают, либо уносятся прочь. От этих ударных процессов и происходит свет — явление флюоресценции. Корабль, правда, защищен против излучения, но пучок такой интенсивности… — Он не решился закончить свою мысль.

Гвидо пришел в себя.

Нам надо поразмыслить, что можно сделать. Единственное, что совершенно исключается, — это то, что мы сдадимся. — Лицо служителя муз дергалось от нервного тика. Он попытался справиться с собой и спросил: — Можем ли мы уклоняться от курса в течение нужного нам времени, как вы считаете, профессор? Ведь, пожалуй, нам ничего другого не остается, как только удирать отсюда поскорее! В конце концов, должен же лазерный луч где-нибудь стать слабее?

Ван Стейн покачал головой:

— Речь идет о луче почти идеальной параллельности. — По выражению лица Гвидо он уловил, что тот ничего не понял, и добавил: — Он не расширяется и потому не теряет энергии. Он так же быстр, как свет, то есть достанет нас без труда.

— Но что-то ведь мы должны… — начал Гвидо, но ван Стейн перебил его, хлопнув ладонью по столу:

— Стоп! Есть еще одна возможность. — Он задумался. — Да, это возможно.

Хотя мы не в силах убежать от гамма-луча, но мы в состоянии разогнаться настолько, чтобы гамма-излучение стало для нас безобидным светом. Мы, так сказать, убежим от частоты. Хотя для этого нам придется на… несколько стотысячных долей «с» ускориться, но это не проблема — в нашем распоряжении энергия в неограниченном количестве, а стену ускорения мы преодолеем с помощью антигравитационных сеток. В результате мы еще совершим запланированную межзвездную экспедицию!

Его голос снова обрел твердость и четкость, в нем слышалась надежда.

— Вот что я предлагаю, — сказал он. — Мы ускоряемся с сотней g — это наивысшая достижимая тяга. Разумеется, все мы должны улечься на защитные койки. Из вашего дежурства ничего не выйдет, Гвидо! — Он повернулся к врачу. — Подготовьте все необходимое, доктор Цик. А я тем временем займусь выработкой программы, согласно которой мы, раз уж это неизбежно, произведем маневры уклонения. На наше счастье, паузы между сменами курса будут быстро удлиняться! Поторопитесь — любая минута, пока мы еще будем тащиться с одним g, может оказаться смертельной.

У них не оставалось другого выбора. Они улеглись на койки, восприняли инъекции как необходимость, прекрасно сознавая, что уменьшенная вероятность попадания еще вовсе не означает, что угроза их жизни миновала. Судьба их была пока неясна. Они не знали, как долго продлится обстрел гамма-лучами, как долго им придется убегать. На Земле могут пройти столетия, пока они будут мчаться в космическом пространстве, почти не старея — и дело тут не только в их заторможенном метаболизме, но и в дилатации времени, которая уже сказывалась при подобных скоростях. Они двигались навстречу массовому полю Вселенной, тогда как Земля пребывала в относительном покое. Они выпадали из своего времени, из своего столетия. Никогда они уже не ступят на Землю, которую знали прежде; и все цели, ради которых они жили, теряли сейчас свое значение. Это было неотвратимо. Они становились отверженными.