Фледлунд - Соня Фрейм

– Ты опять мне не веришь! Обезвреживаешь Ренату, а она главная фанатичка, мнит себя бичом божьим… Ты должен, Эрик. Если ты меня любишь, ты должен прекратить ее визиты!

– Я не хочу делать это без нужды.

– В этом есть нужда. Я твоя нужда, черт подери! Или ты врешь, что любишь? Ты врешь. Конечно, я ведь становлюсь неудобной. Мои просьбы за гранью разумного, а ты у нас пытаешься быть нормальным.

– Прекрати!

– Нет, ты прекрати!

Голоса Эрика и Ребекки вдруг стихли, но Ханна никогда не слышала, чтобы люди так ругались. В их надсадных интонациях было что-то такое, по чему становилось понятно, что мучают они так друг друга уже очень долго. Лифт вдруг тяжело ударился о землю, и Ханна упала, упершись руками в подпрыгнувший пол.

Дно достигнуто. Двери распахнулись, и ее буквально выбросило в непонятный сумрак. Было очень сыро, и стоял гнилостный запах. Такой же, как в его доме… Неуверенно она шагнула вперед, не понимая, где находится. Если белая комната принадлежала ей, то этот подвал пришел из чужой головы. То, что здесь скрывалось, было частью мира Ребекки.

Дойдя до конца узкого кирпичного коридора, Ханна во что-то уткнулась. Перед ней лежало тело уже знакомой женщины. Суровое лицо исказила страшная гримаса. Ее задушили. Это и есть Рената Лейнц? Та самая сестра, мысли о которой изводили Ханну в дурмане? Так она мертва? Давний, сон о Ребекке и Эрике, ставший фотографией, сделанной Дагмар, и разрозненные диалоги из разных временных отрезков вдруг сошлись в одну страшную догадку…

Внезапно раздались шаги. Звук слышался отовсюду, и нельзя было понять, откуда к ней двигаются. Ханна развернулась и помчалась назад к лифту, интуитивно понимая, что он должен ее вывезти. Но прежде чем палец коснулся кнопки, кто-то схватил ее и втянул обратно во тьму.

* * *

Вокруг слышался странный звук. Что-то слабо копошилось и еле заметно чавкало. Откуда-то начал шириться тусклый свет, и Ханна обнаружила себя в полутемном помещении, а из стен на нее смотрели человеческие глаза. Все они хаотично водили взглядом вокруг и пытались что-то увидеть.

Собственный голос опять пропал, и ее передернуло от омерзения и ужаса.

– Ты же хотела этого, – хрипло раздалось позади нее.

Ханна обернулась и увидела Ребекку. Ее руки были в крови, а волосы почему-то стали невероятно длинными, спускаясь до пола. На сером лице застыла голодная гримаса. Ее донор и идеал стояла перед ней нагая, словно вышедшая из морской пены. Глаза же вокруг были необъяснимой частью Ребекки, выражением ее воли.

– Ты просто оттянула неизбежное, – качнула она головой. – Но это произойдет сейчас. Наши миры слились. Я уже в тебе.

Ханна могла только смотреть на Ребекку и осознавать свое ничтожество. Это измерение ей не принадлежало, и у нее не было сил, чтобы противостоять.

– Все это время я слушала твои мысли и чувства, ты жила как мокрица под полом. Тебе всегда казалось, что ты останешься внутри себя, и не спроста. Ты не умеешь соединяться с миром. Ты не чувствуешь себя его частью. Ты даже не должна была рождаться. Твоя собственная мать не знала, как от тебя избавиться. Тебя фактически не существовало. И нет людей, которые о тебе вспомнят. А Эрик никогда бы тебя не полюбил. Ты что, серьезно думала, что он заинтересуется такой забитой эмоциональной калекой? Что ты его заслужила своими страданиями? Он всегда выбирал только меня. И это я твоя единственная возможность стать полноценной. Стать видимой. Я наполню тебя светом, которого в тебе никогда не было. Я сделаю тебя той, кем ты хотела быть. Слышишь? Прекрати сопротивление.

Ребекка стала богиней изолированного, безлюдного мира. Это было ее царство и одновременно капкан. Ханна пятилась назад, а глаза в стене вдруг разом уставились на нее. С каждым шагом Ребекка становилась ближе, и вот ее руки легли на плечи Ханны. Глубокие темные глаза смотрели безжалостно, и это был конец. Ханну коснулись ее губы, и внутрь что-то вползло, разрывая на части.

21. Морфеон

Ханна

Я все еще здесь.

Я никуда не ушла.

Я – это моя неизбежность. Я всегда с собой.

Какой кошмар. Я не хочу быть этим человеком.

Я была им слишком долго. Эти годы походили на темницу, и даже когда дверь открылась, я не могла выбраться.

Я себя не выбирала. Я себя не делала. Я себя не искала.

Теперь я себя по-настоящему вижу. Это отвратительно. Такое не должно существовать. У меня нет права на жизнь. Я слишком сильно не соответствую.

Я меняюсь. Рвусь по швам. Превращаюсь из слабой в ничтожную. Из ничтожной в бессмысленную. Это морфогенез души. Но я не становлюсь кем-то другим.

Я – это сгусток нервов, сигналы на странных частотах.

Я – никто. Частица, чьи связи оборваны.

Я не знаю, кто я.

Я – это уже все одновременно.

Я сужаюсь. Это точка. Я начала себя и сама себя закончу. Меня нельзя стереть. Даже если я очень хочу.

Ты пришла в меня, как в тупик, Ребекка.

Ребекка

Меня всегда отвергали.

Недостаточно умная. Не слишком добрая. Неверующая. Нескромная. Не умеющая так, как вам надо. Я – объект, мне ставят оценку. Измерения по вашей шкале уходят в бесконечность. Вы дробите меня, гранулируете, вы – первые, кто меня расчленил, а затем велел собрать себя обратно.

Я не хочу соответствовать. Ваши стандарты так же убоги, как вы сами. Я не нуждаюсь в вас. Я – больше, чем вы. Вы меня не заслужили. Я хочу, чтобы вы пришли ко мне сами и просили. Просили о чем угодно, словно я – ваш бог.

Я хочу решать, чего вы заслуживаете.

Хочу знать, где ваши слабости.

Хочу нажимать на них, как на кнопки, когда вы считаете, что можете мне указывать.

Хочу показать вам ваше место.

Хочу держать вас в узде.

Хочу, чтобы вы меня признали.

Хочу, чтобы считали равной.

Хочу быть над вами.

Я не хочу быть никем.

Вы должны понять, что во мне нуждаетесь. Вы даете мне очень мало.

Только ты, Ханна, меня по-настоящему увидела. Ты захотела быть мной, и это то, чего я заслуживаю. Почему же сейчас ты не исчезаешь? Мы не можем быть здесь вдвоем.

Киран

Я себя знаю. Я – это единственное, что я по-настоящему знаю. Мир вокруг, наоборот, неизвестный. В нем слишком много правил, заветов, законов. Своих, чужих. За всем не уследишь.

Любое правило рано или поздно нарушишь.