Комментарий. Не только литературные нравы - Геннадий Красухин

Но вот – несколько дней назад (27 сентября) праздновали православные Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня. И звучало в этот день с церковных амвонов: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон. И когда Я вознесён буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12, 31–32).

И хотя, как сообщает «Эхо Москвы», по данным социологического опроса половина россиян объявляют себя атеистами, священные эти слова сохраняют свою силу независимо от веры. Веришь ли ты в то, что дьявол – князь мира сего будет изгнан с земли, или не веришь, но, убеждая себя в том, что у каждого своя правда, ты невольно сам себя обманываешь: ведь в глубине души каждый знает, что хорошо – что плохо, что благородно – что подло, что низко – что высоко! Потому что держится мир на нравственном, по словам Канта, императиве, то есть на общей для всех истине, которую нельзя раздробить, нельзя присвоить ради собственного блага, нельзя приторговывать ею по сходной цене: не продаётся!

Что делают бестселлер из говна

Как дали ленинскую премию Егору Исаеву, я уже здесь рассказывал. Помню, Егор, очутившийся в программе «Время» по случаю своего юбилея и присвоения ему героя соцтруда, делился с интервьюершей фактами фронтовой биографии: «Сидим, бывало, с ребятами в землянке, байки травим…» На что поэт Николай Старшинов, в чьей квартире я смотрел эту передачу (мы жили в соседних домах), сказал мне: «Верный признак, что Егор не воевал. В землянках офицеры жили, а мы, солдаты, в окопах. Да и какая у Егора война? – он достал с полки тоненькую книжку – первый исаевский сборник стихов и показал мне аннотацию. – Видишь, что написано: «Служил в конвойных войсках в Австрии»?»

Егор был на редкость малограмотным человеком и поэтом. Но его заприметил и стал продвигать Николай Васильевич Свиридов, работавший сперва в ЦК партии, а потом председателем Госкомпечати РСФСР. Убеждённому националисту Свиридову взгляды Исаева очень пришлись по душе, и он не только закрепил Егора на посту заведующего редакцией поэзии издательства «Советский писатель», но и поспособствовал тому, чтобы оброс Исаев необходимыми связями с влиятельнейшими людьми. Такими, например, как секретарь ЦК КПСС М. В. Зимянин, который, как я уже говорил, расположился к Егору, пробил ему ленинскую премию, сделал секретарём большого Союза писателей. Хамоватый Егор никогда не отвечал по телефону на моё «здравствуй», всегда нукал после того, как я представлялся, так что, обнаружив это, я больше с ним не здоровался, а называя себя, немедленно переходил к делу. «Ну что, – лениво-небрежно спрашивал Исаев, – даёт «Литературка» на меня рецензию?» «Спроси об этом Кривицкого», – отвечал я. Свою маловразумительную поэму Егор печатал по частям и жаждал положительного отклика на каждую публикацию. Кривицкий его не разочаровывал. Тем более что, как все хамы, Егор был холуём сильных мира сего. А, как все холуи, набивал себе цену. В разговорах с нашим заместителем главного редактора намекал на связи с такими людьми (куда до них Зимянину!), от чего у Евгения Алексеевича Кривицкого перехватывало дыхание.

Большой кабинет Кривицкого располагался стенка в стенку с кабинетом Сырокомского. Егор однажды, попугав как всегда Евгения Алексеевича, перешёл к чтению отрывков из своей поэмы. Читал Егор долго и очень громко, подвывая в ударных местах. Я, придя к Кривицкому раньше Исаева, слушал чтение с тоской: оно затягивалось, а дело, по которому я зашёл, было срочным. Но распахнулась дверь кабинета – и Сырокомский резко оборвал чтеца: «Это ещё что за концерт в рабочее время?» «Читаю из новой поэмы, Виталий Александрович!» – умильно заулыбался Егор. «Так пригласите Кривицкого к себе домой или сами к нему приходите и там читайте, – жёстко сказал Сырокомский. – А здесь вы мешаете людям работать!»

Он повернулся и вышел, а съёжившийся Егор испуганно посмотрел на Кривицкого, тихо спросил: «Как ты думаешь, он не помешает рецензии?» «Думаю, нет», – ответил Евгений Алексеевич, а когда Исаев ушёл, в сердцах сказал мне: «Вот трепло!» Я понял, о чём он: если б Егор на самом деле тесно общался с теми, о ком он только что ему, Кривицкому, рассказывал, пугаться Сырокомского он бы не стал.

О дружбе Исаева со Свиридовым я узнал от Анатолия Передреева. Толя жил в Грозном, его жена Шема работала в вагон-ресторане фирменного поезда, на котором Передреев частенько приезжал в Москву. Здесь, в Москве, он довольно много печатался, здесь брал в издательствах подстрочники для переводов. Навсегда перебраться в Москву было заветной мечтой Толи и Шемы.

Приблизиться к её осуществлению удалось, когда Передреев напечатал в кочетовском «Октябре» статью «Читая русских поэтов». Среди прочих он писал в ней о Пастернаке, о его стихотворении «О, знал бы я, что так бывает…»

Я потом несколько раз отвечал в печати Передрееву, который ничего в этом стихотворении не понял. Не понял, о каком «искусстве» вёл речь Пастернак, заканчивая стихотворение:

Когда строку диктует чувство,Оно на сцену шлёт раба,И тут кончается искусство,И дышат почва и судьба.

««Кончается»? – иронически переспрашивал Передреев. – Но ведь оно здесь только начинается!» Я отвечал на это, что он, демонстрируя невежество, ломится в открытую дверь, потому что «искусство» у Пастернака – то же самое, что «литература» в стихотворении Поля Верлена, которое перевёл тот же Пастернак и в котором речь идёт о возможностях и подлинности стиха:

Пускай он выболтает сдуруВсё, что впотьмах, чудотворя,Наворожит ему заря…Всё прочее – литература.

Иными словами, и там и там речь идёт не об искусстве и не о литературе, а о литературщине, об игре в искусство.

Передреев этого не понял, а прочитавшие его статью графоманы-националисты расплывались от удовольствия: «Здорово Толя вмазал Пастернаку!» Передреева зазвал к себе в кабинет заведующий отделом поэзии издательства «Советский писатель» Егор Исаев, долго дружески с ним беседовал, выведывал, не нуждается ли тот в чём-нибудь. И, узнав, что мечтает Толя о московской прописке, позвонил Свиридову, с которым говорил почтительно, но по-приятельски, посоветовав чиновнику ознакомиться с передреевской статьёй. «Он перезвонит», – сказал Передрееву Исаев, после того как положил трубку.

И действительно. Получаса не прошло, рассказывал мне Толя, как Свиридов позвонил и попросил Егора немедленно направить Передреева к нему.

– Московскую прописку, – очень доброжелательно сказал Толе Свиридов, – мы вам сразу сделать не сможем. Сделаем подмосковную, – и позвонил секретарю московского обкома партии по идеологии А. В. Гоголеву.