Норвежская новелла XIX–XX веков - Бьёрнстьерне Бьёрнсон

Он уже конфирмовался и вошел в года настолько, что скоро должен был начать работать наравне со взрослыми батраками, когда городские нашли в здешних горах руду. От усадьбы к усадьбе разнеслась весть о том, что теперь в округе откроется горный промысел и крестьяне на своих лошаденках смогут заработать пропасть денег. Так оно и вышло. Движение по дороге стало оживленным, и в дело пошли все лошади до единой. И все-таки и людей и лошадей была нехватка.

Понаехали крестьяне из соседних зажиточных деревень и тоже занялись извозом. День и ночь по ухабистой дороге тянулись груженые телеги.

К осени в горах загрохотали первые взрывы. Появились люди с большого рудника, находившегося с милю отсюда, чтобы руководить работами, обучать местных горному делу. Среди них было и несколько шведов, но они клялись, что долго им тут в горах не выдержать, и вправду скоро укатили восвояси.

Из деревни на рудник шла больше молодежь. Тут было не так, как на других рудниках, куда автобусы свозили рабочих из разных мест. Рудник был не слишком большой, и рабочая среда тут возникнуть не могла. Трудились на нем в основном местные крестьяне, сыновья мелких арендаторов, но уж они-то шли сюда с охотой. Здесь они впервые в жизни получали на руки деньги за свой труд, и вскоре пошла молва об их баснословных заработках.

Арн попал на рудник, когда ему было семнадцать лет. Он начал работать, полный любопытства и удивления. Все здесь ему было внове и так непохоже на то, к чему он привык в усадьбе. И запах тут был какой-то необыкновенный. Что-то таинственное чудилось ему в этом сыром, чуть горьковатом запахе шахты, чем-то колдовским веяло от тьмы рудничной выработки. Когда кончался рабочий день, все «деревенские», как их тут называли, собирались в бараке неподалеку от рудника. Они наскоро глотали еду и валились на койки прямо в рабочей одежде, разбитые и полумертвые от усталости. В пять утра они уже были на руднике, и сызнова начинался десятичасовый каторжный труд.

Они пробивались в глубь огромного карьера, по дну которого веером расходились рудные жилы. Обнаженная порода оказалась рыхлой, и это стоило уже человеческой жизни: отвалившаяся глыба сорвалась со склона карьера.

Однажды Арну с напарником велено было разработать еще одну жилу на дне карьера. Рудный пласт залегал так, что его непременно нужно было пройти. Они обнесли отметками выход рудного тела, и теперь предстояло прорыть с востока штольню, чтобы начать выемку руды.

Порода была рыхлая, то и дело приходилось крепить ее, продвигаясь в глубь жилы. Через неделю они уже довольно далеко углубились в пласт. Тут порода пошла тверже, и ставить крепь больше не было надобности. В помощники к ним был приставлен мальчонка лет четырнадцати, который бегал за буром и взрывчаткой.

Однажды утром парни, как всегда, начали взрывать руду. Делалось это так. Пробурив отверстие, они клали в него небольшой заряд, чтобы, взорвав его, расширить углубление и положить в него заряд побольше для настоящего взрыва. Стоял холодный зимний день, морозный туман наполнял штольню. Мальчик сбегал за взрывчаткой, она смерзлась на холоде, и работать с ней было опасно. Арн с товарищем набивали заряд в ямки, углубления были уже почти заполнены. Но им показалось, что динамита мало, и они велели помощнику принести еще. Мальчик побежал к выходу, дым от взрывов надвигался на него серой пеленой.

Только потом поняли, что произошло, пока мальчик бегал за последней порцией динамита. Парни, как видно, слишком плотно набили ямку. И вот теперь оба они без признаков жизни лежали под обломками взорванной породы.

Прибежавшие рудокопы удрученно качали головами. Смерзшийся динамит очень опасен. Его слишком плотно набили, вот он и взорвался.

Но в Арне все еще теплилась жизнь. Когда его с мертвым товарищем вынесли из штольни, то оказалось, что он еще жив, дышит. Он потерял много крови, все тело у него было изранено, и больше всего пострадало лицо. Но, может, и выживет, решили рудокопы. Парень он молодой, крепкий, глядишь — и оклемается.

Прошло, однако, много недель, прежде чем стало ясно, что Арн будет жить. Он лежал в беспамятстве, бредил, кричал, метался, и по ночам его иной раз приходилось силой удерживать на постели. И вот однажды он пришел в себя. Хоть оно и хорошо было, но все же те, кто ходил за ним, страшились этого дня.

Судьба обошлась с парнем жестоко: Арн был сильно покалечен и, что самое страшное, — лишился глаз.

Они наблюдали, как он, придя в себя, делал мучительные усилия, чтобы видеть. Лицо его говорило о страшной борьбе, губы шевелились, не издавая ни звука. Потом на лицо легла мрачная тень. Гримаса боли, скорее душевной, чем физической, исказила черты. Арн повернулся к стене, так и не произнеся ни слова.

Он и потом не жаловался. Никто никогда не слышал, чтобы он клял судьбу. Но странно было видеть, когда старик отец водил его на прогулку по холмам. Его, молодого, дюжего парня, вел за руку сгорбленный старик. Тот, кто должен был быть опорой старику, сам теперь нуждался в опоре. Что ждет его в будущем, если уже сейчас, когда ему всего двадцать лет, дела его так плохи?

После смерти отца дети разъехались один за другим. Только Арн остался в усадьбе, что еще ему было делать?

И все-таки один он жить не мог, хотя и приспособился мало-помалу к незрячей жизни. Соседи забегали время от времени, помогали ему стряпать, управляться в коровнике. Но оставлять его надолго одного было опасно, он мог споткнуться и упасть где попало.

И соседи нашли выход. В деревне жила женщина, которая была своему ребенку и за мать и за отца Была она славная, на редкость работящая и к тому же красивая — Арн, правда, этого видеть не мог. Односельчане решили, что в его положении лучшего и желать нельзя. Она стала приходить и помогать одинокому калеке, и скоро усадьба преобразилась. Все теперь здесь сверкало чистотой и внутри и снаружи.

Арн опять стал гулять по холмам, но теперь уже мягкая женская рука вела его сквозь тьму в ясный солнечный день. А однажды соседи увидели нечто странное. Ара спускался с холма с лопатой и мотыгой на плече. Олина вела его, они держали путь на болото. Там Арн снял с плеча инструмент и повел головой, точно оглядываясь. Женщина показала ему место, и он начал копать. Потом она снова направляла его руку, а он все копал и копал. К вечеру был вскопан большой кусок болота и начата канава. На другой день они снова были тут и так приходили ежедневно до конца лета. Люди толковали об этом, качая головами, по деревне пошли разговоры о том, что Арн одолел наконец свое горе и принялся возделывать землю на своей усадьбе.

Подозревал ли кто-нибудь уже тогда, что из этого выйдет, сказать трудно, однако многие призадумались, когда прошел слух, будто Арн и Олина собираются пожениться. Иные удивленно ахали: неужто такая красивая баба и впрямь согласится пойти за слепца?

Весной наконец все стало ясно. Арн и Олина стояли под венцом в церкви. Народу здесь набилось битком. Всем хотелось поглядеть, как невеста поведет Арна к алтарю. И каких только чудес на свете не бывает! И не хочешь, а призадумаешься! Но Арн с женой, видно, не мучились думами. Спокойно пошли они к алтарю, полные решимости отныне вместе видеть и слышать все те чудеса, которыми полна земля. Олина, должно быть, станет смотреть за них обоих.

Вспаханный надел при усадьбе все увеличивался, В хлеву появилась вторая корова, а потом еще одна. Земли было достаточно, и если ее всю обработать, то хватит корма еще для одной коровы, а то и для нескольких овец.

Днем женщина приводила слепого мужа к нераспаханной целине, а сама возвращалась домой. У нее было много дел и по дому и в хлеву. Теперь Арн научился сам находить дорогу обратно, да и землю научился обрабатывать не хуже зрячего.

Потом появился первый ребенок. Это был мальчик, будущий хозяин, землепашец. Мальчику было не больше двух-трех лет, когда он стал сам водить отца. Их часто видели на холмах — высокого коренастого человека и крошечного мальчонку. Мальчик лепетал на своем детском языке:

— Видишь солнышко, папа?

— Вижу, вижу, — отвечал отец, уставившись незрячими глазницами в непроглядную тьму. Но на губах играла улыбка, и он чуть крепче сжимал маленькую ручонку, лежавшую в его руке.

Их пятеро детей появились на свет один за другим. Маленькие комочки висли на отце, всем им сразу хотелось вести его. Они приставали к нему с вопросами, так много интересного было вокруг, и им хотелось, чтобы он все это видел.

— Видишь, каких я красивых цветов нарвал? — спрашивал один, поднося анютины глазки к пустым глазницам отца. А маленькая девчушка, бурно ликуя, показывала ему цветы мать-и-мачехи и спрашивала:

— Видишь, папа?

И отец, улыбаясь, кивал и отвечал, что да, он, мол, тоже видит эти красивые цветы.

Годы шли, время текло в усадьбе, как и повсюду на земле. Старший мальчик стал уже помогать в поле. Дома мать хлопотала по хозяйству. Она все еще была красива. А вот у Арна стали седеть виски, на его широковатом лице появились глубокие морщины, кожа потемнела от солнца и ветра, руки стали походить на грабли от тяжелой работы, которой ему приходилось заниматься изо дня в день. Но теперь у него была благоустроенная усадьба, в хлеву стояли четыре коровы, и овец было не меньше, чем у других. Чудеса, да и только, дивились односельчане. Кто бы мог подумать, что у Арна на все это сил хватит? Да к тому же не суждено ему и видеть дело рук своих.