Осенняя женщина - Анна Климова

Тимофей отвернулся.

— А что стало с девочкой? — тихо спросила Кристина, настойчиво поворачивая его к себе.

— Умерла. А я продолжал приходить в больницу. Как клоун Тема. Он возник неожиданно для меня самого и уже не захотел никуда исчезать. Он у меня — личность. Смелее, чем я. Остроумнее. Веселее. Внимательнее. Добрее. Клоун, а не я, сумел заставить забыть про боль, вынудить губы растянуться в улыбке, заискриться глаза. А по ходу дела вдруг оказалось, что клоун Тема нужен не только дочери моего друга. Он был нужен другим. В том числе и мне самому. Вот такой он — клоун Тема.

Последние несколько минут Кристина и не замечала, что плачет. Плачет тихими, горько-сладкими слезами, вызванными нечаянной пронзительной жалостью и облегченной уверенностью в том, что перед ней человек, который никогда ее не обидит. Этот человек не фыркнет презрительно, если она вдруг увидит в лежащей веточке какую-нибудь забавную фигурку, как обычно фыркал отец: «Кончай херню разную выдумывать». Он поймет ее и поддержит. Он сможет спасти себя и ее от этого жуткого, прагматичного, безнадежно-ехидного, скептично-недоверчивого, гнусного, злоязычного, равнодушно-холодного мира, в котором они все живут. И этот парень с ней. Он никуда не денется. Он с ней!

Кристина сделала порывистый шаг к нему, но тут же замерла, словно наткнувшись на невидимую стену. Ею овладел какой-то панический страх, как будто она открывала дверь комнаты, где когда-то происходили ужасные вещи. Кристина знала, что ничего страшного там не осталось, однако воспоминания наполняли пыльные углы призраками, угрожающими не только вновь обретенному спокойствию, но и самой, казалось, жизни.

Тимофей заметил эту перемену, которая отдалась в нем непонятной болью и сочувствием. Он бы дорого дал за то, чтобы узнать, в какой ужасный переплет попала ее душа, пугливым мотыльком бившаяся сейчас в ее груди.

«Что с тобой случилось?» — возник на его лице молчаливый вопрос, полный нежности и тоски.

Взгляд ее метался. Она являла собой воплощение внутренней борьбы, которую человек ведет с легионом безумных демонов.

«Я не причиню тебе вреда», — прочла в его глазах Кристина. Или хотела прочесть.

Она ни одним движением не ответила, вызвав в памяти образ сумасшедшей Миа. Той самой Миа, с которой Кристина познакомилась во время своего второго побега из чудного заведения любезного Хайнса. Кристина вспомнила разговор с нею. Нет, даже не разговор, а скорее удивительный театр, в котором она была единственным зрителем.

Проголодавшаяся, уставшая, продрогшая и всего боявшаяся Кристина несколько часов бродила по Гамбургу. Почти все деньги, которые удалось скрыть от Хайнса, она потратила на билет до Берлина. Оставалось в лучшем случае на кофе с маленькой булочкой. На одной из улиц Кристина встретила Миа. Та была одета совсем не по погоде — коротенькая юбочка, сетчатые чулки, порванные на лодыжке, курточка, увешанная целой кучей блестящих значков, и нелепый парик а-ля шестидесятые, который она поминутно поправляла неуловимым движением левой руки. Миа танцевала под хриплые звуки, издаваемые стареньким бобинным магнитофоном. Музыка, как Миа, тоже была откуда-то издалека. Возле Миа останавливались только туристы. Они наблюдали за ней с улыбками и с улыбками же бросали ей новенькие евроценты. А потом расходились. Наверное, чтобы успеть к другим достопримечательностям.

Кристина вошла в кафе и заказала себе булочку с кофе. В карманах после этого засвистел такой же ветер, как и на улице. В кафе было тепло и уютно. Кофе казался особенно вкусным. За стойкой шипел экспрессо, тихо шуршало в бокалы пиво.

Кристина, сидевшая за столиком у окна, видела, как к танцующей Миа подъехали на обшарпанном мотороллере две девицы и плеснули в нее чем-то красным. После чего быстро уехали.

«Идиотки!» — прокричала им вслед Миа. Потом собрала свои пожитки и направилась в кафе. Через пять минут Миа вышла из женской уборной и без приглашения уселась за столик напротив Кристины. На ее курточке виднелись замытые пятна.

«Я Миа, — представилась она просто и тут же спросила, указав на окно:-Ты видела этих дур? Каждый раз обливают меня кетчупом».

«Зачем?» — поинтересовалась Кристина.

«Наверное, им это приносит удовольствие. Как ты думаешь, сколько мне лет? Ни за что не догадаешься!»

Вообще-то на глаз Кристина дала бы ей лет сорок — сорок пять. Впрочем, свою догадку ей озвучить не удалось, так как Миа снова заговорила, причем не придерживаясь в своем монологе одной нити. Нитей было много. И они были короткие и разноцветные, как и сама Миа.

Миа играла, не осознавая этого. Она говорила много, самозабвенного не утомительно. Она поведала о своей поездке в Нью-Йорк, о своем последнем приятеле, пытавшемся приучить ее к марихуане, и как ее стошнило, о каком-то редком значке с изображением Джими Хендрикса[25], который она тут же продемонстрировала, о гнусных обедах, которые готовят в благотворительной столовой при церкви, и об отце Вилли, которого она задалась целью соблазнить. Все смешалось в ее монологе. Наверное, такая же каша была и в ее голове.

А потом Миа, словно увидела Кристину впервые, спросила: «Что с тобой случилось, скажи мне?».

И спросила, словно добрая сердобольная тетушка у потерявшейся в парке девочки.

От этого тона у Кристины навернулись слезы. В своем непосредственном порыве Миа обняла ее, погладила по волосам. Именно этого простого сочувствия, как оказалось, Кристине и не хватало. Она заплакала в объятиях немолодой сумасшедшей уличной танцовщицы, десять минут назад обрызганной кетчупом. Вот и сейчас Кристине хотелось заплакать. Несчастья мира ничто перед несчастьем одной судьбы, одного человека. Потому что мир многолик, а человек один. Бесконечно один перед лицом рока. Ему негде спрятаться, пусть даже убежище и кажется надежным. Единственная надежда и спасение для такого человека — участие и искреннее сочувствие.

Кристина молча обняла Тимофея, притянула к себе его макушку.

Так они и стояли в темноте на ступенчатом тротуаре, не замечая шумных подростков, изображавших развеселую взрослость, не видя города, плывущего в сумрачной осенней сырости, как гигантский, ярко освещенный лайнер, влекомый неизвестным течением к неизвестным берегам. Все так. Все так.

«И пусть так», — подумала Кристина.

Перед повторным посещением фирмы «Органа-Сервис» Тимофей несколько дней рылся в мусорных баках, куда каждый вечер простая женщина Зина выносила мусор, собранный ею в офисах. Называлось это занятие в некоторых кругах «социальной инженерией», но выглядело иногда не очень приятно. За время поисков он наткнулся на целую коллекцию разовых пакетиков из-под кофе и пустых стаканчиков «Роллтона», несколько презервативов (ох уж эти служебные романы!), добротную вырезку с рекламной статьей о клинике, обещавшей безболезненно избавить вас от геморроя, кипу старых накладных, уведомление от руководства института той же фирме «Органа-Сервис» о том, что она до сих пор не произвела ремонт на прилегающих площадях, окурки, женские прокладки, листок с надписью «Кикимора — гадкая, злобная шлюха, повысь мне зарплату, уродка, чтоб ты лопнула», пару дискет, подписанных «испорченная», и еще массу порванных, смятых, искромсанных отрывных листков, на которых обычно сотрудники царапают какие-то цифры или слова. Самое интересное Тимофей складывал в пакет, а потом тщательно разбирал дома.